Возможно, ей больше хотелось спать, чем возмущаться, или же просто было жалко портить день напрасными спорами. У нее самой не было четкой позиции по поводу наркомании. Она считала, что наполнять свое тело потенциально смертельной отравой было глупо, но не испытывала праведного гнева против тех, кто занимался этим по своему желанию. Она также знала, что в ее съемочной группе многие не чуждались наркотиков; свидетельства тому были налицо. Но она не чувствовала себя вправе вмешиваться, пока это не наносило ущерб работе.
Ущерб работе. Возможно ли, что кто-то пренебрег своими обязанностями в тот день, когда погиб Пол Лис-лет? Эта мысль была не из приятных. Она выбросила ее из головы.
Она открыла глаза, ей была видна кабина пилота через небольшой открытый проход с отдернутой в сторону занавеской. Рей выглядел очень внушительно за приборной доской, движения его рук были уверены, все внимание сосредоточено на пульте управления, датчиках, указателях. Его профиль на фоне солнечного света казался мужественным, красивым, надежным. Именно надежным. Она снова закрыла глаза. Она действительно устала. Сейчас она немного поспит.
Уже засыпая, она почувствовала, что самолет сделал вираж, услышала треск, чей-то неразборчивый голос по радио и спокойный, ровный голое Рея. Она повернула голову, немного нахмурилась во сне, но так и не проснулась.
Ее разбудил резкий толчок. Через минуту Джулия поняла, что они попали в полосу турбулентности; толчки были мягкими. Шея ее затекла, она чувствовала, что обмякла и потеряла всякую ориентацию. Она не могла спать до темноты, и все же свет словно померк, как будто кто-то зашторил все боковые окна кабины. Но окна были открыты. Она наклонилась и посмотрела вниз.
Далеко внизу она увидела ломаную линию ватных облаков. Под ними сверкала и светилась вода, бесконечная синяя вода рядом — со светло-коричневой полосой; цвета быстро приобретали серый оттенок в сгущающихся сумерках. Это была береговая линия.
Джулия так резко приподнялась на сиденье, что от натянувшегося на ней пояса безопасности у нее перехватило дыхание. Она отстегнула его с резким щелчком и увидела, что Рей, которого освещали только огоньки приборной доски, обернулся и посмотрел на нее через плечо. Джулия вскочила на ноги и в два прыжка оказалась у него в кабине.
— Что случилось? — спросила она нарочито спокойным голосом, усаживаясь в кресло рядом с ним.
— Ты лучше пристегнись. Когда мы будем разворачиваться над океаном, нас может тряхнуть. — Взгляд Рея остановился на ее лице, как будто желая угадать ее настроение, хотя на его собственном лице ничего нельзя было прочесть.
— Это океан! — воскликнула она, пристегиваясь ремнем. — Если это шутка, то предупреждаю тебя, она не удалась…
— Это побережье Флориды. А если бы я сказал тебе, что у нас возникли проблемы, ты бы мне устроила истерику?
Она замерла:
— А они возникли?
— Собственно говоря, — сказал он, посмотрев на светящиеся датчики и снова обернувшись к ней, — их нет.
— Так в чем же проблема?
— Проблема чисто физическая. Мне захотелось омаров.
Она помолчала несколько секунд и, выделяя каждое слово, медленно произнесла:
— Даю тебе две минуты, чтобы ты сказал, где мы находимся и куда направляемся, прежде чем я применю к тебе силу.
— Только силу? Я уж боялся, что ты убьешь меня.
— Идея хорошая, но я не склонна к самоубийству.
Он вознаградил ее за этот образец логики усталой улыбкой.
— Нассау, — ответил он.
— Нассау. Это — на Багамах?
— Если его оттуда никуда не перенесли.
— А ты направляешься туда, не спросив меня, даже не намекнув?
— А тебе хотелось бы поехать туда со мной?
Она проигнорировала этот вопрос.
— Весь этот разговор насчет шумов и проверки расписания — для отвода глаз, не так ли?
Его темные глаза были непроницаемы.
— А я-то думала, что ты хочешь показать мне те два рукава как можно скорее и что еще лучше, на своем самолете.
— Вид не то чтобы лучше, но совсем другой.
Она откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди и уставилась вперед.
— Отлично. Надеюсь, тебе понравится ужин с омарами. В одиночестве.
— Ты не любишь омаров? — Вопрос был испытующим.
Она обожала их, но не собиралась в этом признаться. Она просто молча посмотрела на него.
— Прежде чем ты скажешь что-то такое, о чем будешь потом сожалеть, я должен предупредить тебя, — сказал он, как бы уговаривая ее обратиться к здравому смыслу, — когда мы вернемся домой, будет очень поздно. Ты можешь проголодаться.
Она хотела что-то сказать, но передумала. Ей уже хотелось есть.
— Почему ты это сделал? — спросила она, стараясь говорить спокойно, хотя с каждой фразой волновалась все больше. — Наверное, существуют женщины, которые пришли бы в восторг оттого, что их крадут и увозят на вечер в какое-нибудь экзотическое место, но я к ним не отношусь. Я не знаю, как ты мог подумать такое обо мне. Я думала, что ясно дала понять — я терпеть не могу, когда меня заставляют делать что-то против моей воли, я ненавижу эти ковбойские штучки, как будто меня насильно нужно принуждать, будто бы я не знаю, чего хочу, и какая мне от этого польза.
— А ты знаешь? — спросил он тихим голосом, но уже с оттенком грубости. — Ты точно знаешь, чего ты хочешь и что для тебя лучше всего, а это, значит, тебе не нужно. Как хорошо быть так уверенной в себе. Ты только подумай — ты еще не попробовала омаров.
Она повернулась и пристально посмотрела на него, заметив особенный нажим в последних словах. В полумраке она почувствовала, как заливается краской при мысли о том, что он, должно быть, решил, что она не желает его. В ответ он так же пристально посмотрел на нее, глаза его сверкнули. Неожиданно затрещало радио, из него посыпались отрывистые вопросы и инструкции. Он отвернулся от нее, прикрыв глаза ресницами, чтобы не выдать своих чувств. Когда он отвечал на вопросы, его голос уже звучал спокойно и уверенно.
Они не разговаривали до тех пор, пока не приземлились в аэропорту острова Провидения.
Паспортный контроль оказался простой формальностью, улаженной при помощи документов. Машина, которую Рей арендовал по радио, уже ждала их. И часа не прошло, как они проехали по дороге, идущей вдоль берега мимо вздыхающего, освещенного лунным светом прибоя, мимо шелестящих казуарий, и сидели в ресторане на открытой площадке, и перед ними дымились на тарелках нежные омары.
Воздух был мягкий и теплый, он пах солью, цветами, а аромат жареных ракушек приобретал особую остроту от запаха сохнущих рыбацких сетей. Береговой бриз колебал пламя лимонно-желтой толстой свечи в круглом фонаре в центре стола, шумел в пальмовой крыше над их головами, раскачивая гирлянды цветных лампочек, украшавших кусты в горшках, расставленных по периметру ресторана. Далеко на горизонте под луной шевелилось море, как чешуйчатая спина какого-то чудовища, а совсем рядом с ними, в странной гармонии с ритмом музыки, доносящейся из музыкального автомата на пляже, качались на волнах яхты со спущенными парусами, шхуны, дожидающиеся пассажиров, и рыбацкие лодки.
Рей предложил Джулии повести ее в «Грейклифс», старую гостиницу в колониальном стиле, где был единственный пятизвездочный ресторан на Багамах. Она отказалась. Если ей предстояло ужинать на острове, то она хотела почувствовать остров, вдыхать запах моря, ощущать на своем лице морские брызги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92