Но нас интересует в статье другое: в меру сил ее автор тоже пытается связать имя Максима Горького с «большим террором». Она пишет: «Мягко говоря, негативное отношение к поэтам есенинского круга появилось и даже получило теоретическое оформление задолго до сталинских репрессий. Об этом, в частности, свидетельствует…» И дальше цитирует уже цитированные Ст. Куняевым строки из письма Горького Бухарину. Но этим Н. Сидорина не ограничивается, она несет черную эстафету дальше. Если Ст. Куняев изобразил Горького инспиратором статьи «Злые заметки», то поэтесса исследует, что же было потом с горьковской «подачи». А вот что, оказывается: «В 1926 году из-под пера А. Крученых, вдохновленного „Злыми заметками“, вышли одна за другой книги…» И приводит большой перечень книг, направленных против Есенина. Очень веско! Выходит, Горький несет ответственность и за эти книги Крученых. Очень убедительно! Если бы не одна деталь: статья Бухарина не могла вдохновить на книги, вышедшие в 1926 году, по той досадной причине, что появилась она, как свидетельствует тот же Ст. Куняев в том же «Нашем современнике», 12 января 1927 года.
Много преуспел на интересующей нас тучной ниве доктор филологических наук Вадим Баранов. Он в своих беспощадных глубинных изысканиях дошел до установления факта семейного родства между Горьким и Ягодой. И то сказать, Генрих Ягода был женат на племяннице Якова Свердлова, а Горький имел когда-то неосторожность усыновить брата Свердлова – Зиновия, дал ему свою фамилию Пешков. В. Баранов замечает по этому поводу: «Хоть и седьмая вода на киселе, а все же…» Все же, все же. Поистине ни одно доброе дело, даже такое, как усыновление сироты, не остается в этом мире безнаказанным. Особенно, если засучивают рукава ученые люди.6
В подобного рода публикациях более всего поражает легкость, с какой авторы подходят даже к такой огромной и сложной фигуре, как Горький. Человек, который олицетворяет собой одно из самых ярких и убедительных свидетельств талантливости их народа, для этих критиков лишь подпорка сфабрикованных ими концепций. А ведь они ходят в мундирах патриотов… Ст. Куняева не остановило и то, что на обложке журнала, который он ныне возглавляет, портрет Горького. Один из недавно привлеченных к сотрудничеству в журнале авторов как-то сказал мне, мечтательно прикрыв глаза: «Убрать бы этот портретик-то с обложки!..» Судя по фактам, это соответствует желанию и главного редактора. Кого же он водрузит на освободившееся место? Скорее всего, кое-кого из учителей своей молодости… Есть люди, которые никак не могут преодолеть соблазн первым прокукарекать.
Есть основания полагать, что, прихлестывая Максима Горького к «большому террору», Ст. Куняев не читал не только его «Несвоевременные мысли», но даже и те письма писателя, что опубликованы в том самом номере «Известий ЦК КПСС», откуда критик выудил нужные ему цитатки – они «просто попались под руку» в какой-то другой публикации.
Поскольку эти письма еще мало известны широкому читателю, я позволю себе привести несколько выдержек из них.
В 1919 году Горький писал Г.Е. Зиновьеву, бывшему тогда председателем Совнаркома коммун Северной области, по поводу ареста ученых, принадлежавших ранее к партии кадетов: "…Аресты не могут быть оправданы никакими соображениями политики, если не подразумевать под ними безумный и животный страх за целость шкуры тех людей, которые производят аресты.
Сегодня арестована целиком составленная мной по поручению А.В. Луначарского коллегия <…> Вместе с этой коллегией должен быть арестован и я как организатор и председатель оной <…> Я покорно прошу освободить арестованных экспертов, ибо их арест или глупость, или нечто худшее.
Дикие безобразия, которые за последние дни творятся в Петербурге, окончательно компрометируют власть, возбуждая к ней всеобщую ненависть и презрение ее трусости".
3 июня того же года, ходатайствуя за арестованного сына журналистки Э.К. Пименовой, Горький писал тому же адресату: «Аресты производятся крайне обильно и столь же нелепо, следовало бы соблюдать в этом деле осторожность, всегда и везде полезную».
По этим письмам 11 сентября Политбюро приняло решение «пересмотреть списки и дела арестованных во время последних массовых арестов». В результате многие были освобождены, среди них – писатель Иван Вольнов.
Позже Горький обращается с подобными письмами к В.И. Ленину, а 6 октября – к Ф.Э. Дзержинскому, в последнем письме он, в частности, решительно подчеркивал: «Сообщаю Вам, что смотрю на аресты как на варварство, как на истребление лучшего мозга страны, и заявляю в конце письма, что Советская власть вызывает у меня враждебное отношение к ней. М. Горький».
В письме Н.И. Бухарину от 1 июня 1922 года есть такие строки: «Вопрос о жестокости – мой мучительнейший вопрос, я не могу отрешиться от него. Всюду наблюдаю я бессмысленное озверение…»
Через месяц – А.И. Рыкову в связи с процессом над 34 активными деятелями партии эсеров: "Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством – это будет убийство с заранее обдуманным намерением – гнусное убийство.
Я прошу Вас сообщить Л.Д. Троцкому и другим это мое мнение. Надеюсь, оно не удивит Вас, ибо Вам известно, что за все время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране.
Ныне я убежден, что если эсеры будут убиты, – это преступление вызовет со стороны социалистической Европы моральную блокаду России".
Горький попросил еще и Анатоля Франса обратиться к Советскому правительству «с указанием на недопустимость преступления». «Может быть, писал он, – Ваше веское слово сохранит ценные жизни революционеров». Это письмо была опубликовано 20 июля 1922 года в упоминавшемся «Социалистическом вестнике».
На письме Рыкову наложил резолюцию Троцкий: «Предлагаю: поручить ред. „Правды“ мягкую статью о художнике Горьком, которого в политике никто всерьез не берет; статью опубликовать на иностранных языках». И уже 18 июля в «Правде» появилась «мягкая» статья с издевательским заголовком «Почти на дне». Автор ее некто О. Зорин писал, что «своими политическими заграничными выступлениями Максим Горький вредит нашей революции. И вредит сильно».
А по поводу письма Горького Франсу В.И. Ленин писал 7 сентября 1922 года Н.И. Бухарину: «Я читал (в „Социалистическом вестнике“) поганое письмо Горького. Думал было обругать его в печати (об эсерах), но решил, что, пожалуй, это чересчур. Надо посоветоваться…»
Так вот я хочу спросить у вас, герои-прорабы перестройки, рыцари плюрализма, адепты дозволенной гласности, – есть у вас за душой хоть одно письмо, подобное горьковским, хоть один похожий поступок?
«Литературное обозрение», № 8, 1990 г.
ПРОЗРЕВШИЙ И УПЕРТЫЙ (В. Кожинов, С. Куняев)
К критике относятся по-разному. Это естественно и зависит от многих причин, прежде всего – от характера критики, а также от личности и самого критика, и того, кто оказался предметом его внимания.
Не так давно в «Завтра» у меня была большая статья «Почему безмолвствовал Шолохов». В ней я оспаривал некоторые суждения о великом писателе ряда авторов – Ф. Кузнецова, В. Осипова, С. Семанова, И. Жукова… И что же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118