Стало душно, пиджаки играющих висели на спинках стульев.
Я жертвовал фигуры одну за другой. Играя черными, выгнал белого короля на h3, но рассчитал неточно и заматовать его не смог. Пришлось хотя бы отыграть назад материал. Это уда. — юсь н даже с некоторой прибылью.
Когда я устроил на шахматной доске ураган, то почувствовал вокруг суматоху. Я нескромно подумал, что только подлинно чигоринской игрой можно привлечь такое внимание, но скоро понял, что я тут ни при чем.
Пока толпа зрителей сгрудилась у моей доски, кто-то умудрился отвинтить с лацкана пиджака орден «Знак Почета», которым вскоре после его учреждения был награжден знаменитый скрипач.
В ту пору, как и впоследствии во время войны, их носили не только в торжественных случаях. Колодок, заменяющих ордена, тогда еще не знали.
Нет слов, чтобы передать огорчение скрипача.
Я почувствовал себя неловко, будто был в чем-то виноват.
Все сочувствовали скрипачу. Он поспешно ушел заявить о пропаже.
А у меня на доске положение прояснилось. После пронесшейся бури можно было считать синяки и шишки. У меня оказался лишний конь, но у противника за него — целые четыре пешки.
Впрочем, по крайней мере две из них отыгрывались, хотя и моя одна гибла. Были шансы довести партию до победы.
А я так разволновался за скрипача, что не мог удержаться от жертвы коня на с5, а после взятия его пешкой b4 продвинул свою пешку на b5, получив проходную, которую, казалось бы, невозможно задержать (102).
Я был уверен, что противник должен понять это и прекратить бесполезное сопротивление. Но это был на редкость упрямый и педантичный седоватый человек в старинных очках с металлической оправой (похожий на токарного мастера), с прокуренными усами и бугристым лицом, покрытым сейчас канольками пота от жары или от волнения.
Весь вечер он не поднялся со стула, играл упорно и молча, тяжело, будто бурлак тащил баржу на картине Репина.
Только раз к нему подошел капитан их команды и шепнул так, что я расслышал:
— Держитесь, с этюдистом играете.
Партнер сразу же поднял на меня внимательные глаза и долго пристально рассматривал, хотя был его ход. Я возликовал в душе от своей известности. Опубликовал всего несколько этюдов — вот уже и в Москве знают!
Мои соратники, Загорянский и Коган, похлопывали меня по плечу, а Оля-шахматистка нежно провела тыльной стороной ладони по моей щеке.
— Бифштекс, — загадочно сказал «турок».
Стрелка часов уже поднимала флажок, а противник все упрямо думал, хотя думать было не о чем.
Надо заметить, что наша команда в этом соревновании отвоевала право доигрывания партий вместо их присуждения. И вот теперь я должен был отдуваться. Следующий тур — завтра, — в воскресенье вечером, а мне приезжать сюда с утра для доигрывания! Я считал, что со стороны противника просто бессовестно так поступать со мной. Ведь он знал, что мы — из Подмосковья.
Флажок на его часах повис, но он успел сделать положенное число ходов и теперь раздумывал над своим сорок первым ходом, который должен был записать.
Судья, юноша с томным, не сбритым для солидности пушком над губой, торжественно взял от него конверт.
Все расходились и обсуждали кражу ордена. Улучив подходящий момент, я спросил, что думают мои товарищи об отложенной позиции.
Женя сказал, что правило квадрата надо знать всем. Он очень торопился — боюсь, что на свидание, — и нам с пим не удалось, как обычно, посмотреть позицию. Семен Абрамович пообещал разобраться в электричке, хотя «волноваться не о чем, разве что этюд вдруг обнаружится».
— Впрочем, вы сами этюдист, — закончил он без тени иронии.
— Играть надо, а не этюды консолидировать, — глубокомысленно изрек «турок».
В поезде Семен Абрамович уверил меня:
— Обычное пешечное окончание без сенсаций.
Михаил Николаевич Платов скромно молчал, но когда мы все шли по платформе милых наших Подлипок, он робко сказал:
— Рассчитанных вариантов привести не могу, но чутьем угадываю — здесь что-то есть. Вы посмотрите хорошенько. Как на конкурс этюдов.
— Так ведь король не попадает в квадрат, — стал доказывать я.
— А Рети? — многозначительно поднял палец Платов.
— Если полезет королем на g6, то я ферзя с шахом поставлю.
А лишний ферзь — это вещь, — храбрился я.
— Конечно, — согласился Платов.
— Астролябия, — заключил шедший рядом «турок».
Мне нужно было сворачивать, и мы распрощались.
Вот позиция, которую я расставил перед собой, придя домой (103). Что могут сделать здесь белые? Спастись? Или… Впрочем, о чем еще можно тут говорить? Хотя Михаил Николаевич… Надо внимательно посмотреть.
Тут что-то есть…
И вдруг волосы зашевелились у меня на голове.
За ночь я установил ужасную для себя правду. Дурацкая жертва коня в суматохе, вызванной кражей ордена, была неправильной. Если бы я лучше владел собой, то медленно, но верно выиграл бы, что сделал бы на моем месте давящий гусеницами Семен Абрамович или тот же «турок», умеющий так ловко «обдуривать» в выигранных положениях. А теперь…
А теперь все зависело от того, сумел ли мой партнер в домашнем анализе найти этюдное окончание, которое не только спасало белых, но и приносило им «противоестественную» победу!
Проанализировав стихийно получившийся этюд, я заметил в нем подводные мины, которые можно было расставить на фарватере решения. И я задумал коварный удар, ловушку, которая поставит партнера в тупик, заставит его сделать напрашивающийся ход, спасающий меня!
Я утешал себя, что не может рядовой игрок, так робко проведший со мной всю партию, додуматься при домашнем анализе до всех найденных мной тонкостей, «доступных искушенному этюдисту, воспитанному на парадоксах».
Я с завистью смотрел из окна электрички на веселые ватаги счастливцев, для которых день отдыха наполнен смехом, солнцем и брызгами воды на пляже. А я ехал в ЦПКиО, как на Голгофу.
Я приехал туда раньше всех наших. Все надеялись на меня и на бесспорность моего выигрыша в отложенной партии. А Женя Загорянский, наш высший авторитет, конечно, был на своих любимых бегах.
Михаил Николаевич Платов пришел, когда доигрывание уже началось. Появился и «турок», заметив, что погода «квакерская».
Не знаю, что он имел в виду, но меня, несмотря на жару, знобило.
Мой противник был мрачен. Это вселяло в меня надежду.
Равнодушный судья, косясь на парашютную вышку, вскрыл конверт и пустил часы.
Партнер сделал записанный ход — 41.
Kpg4. Ну конечно! Что еще другое мог он записать? Я быстро ответил 41…b4. Противник грустно посмотрел на меня, вздохнул и переставил короля, словно непременно хотел играть до мата: 42. Kpf5. С напускной непринужденностью я ответил довольно быстро 42…h3! Это и была заготовленная мной мина! (104) Пapтнep удивленно уставился на меня и задумался.
Я отошел от доски, демонстрируя полнейшее равнодушие и к ней, и к задаче, которую задал «шахматному бурлаку». «Турок», проходя мимо меня. буркнул:
— Идиосинкразия.
Только позже и догадался, на что он памекал некоторым фонетическим сходством своего изречения с более обычным словом.
Михаил Николаевич Платов обменялся со мной понимающим взглядом. Игpa возобновилась, и он уже не имел права вмешинаться, разбирать позицию, подсказывать. В наших командных баталиях это правило соблюдалось свято. Он не мог поделиться сейчас своим домашним анализом, если даже и сделал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Я жертвовал фигуры одну за другой. Играя черными, выгнал белого короля на h3, но рассчитал неточно и заматовать его не смог. Пришлось хотя бы отыграть назад материал. Это уда. — юсь н даже с некоторой прибылью.
Когда я устроил на шахматной доске ураган, то почувствовал вокруг суматоху. Я нескромно подумал, что только подлинно чигоринской игрой можно привлечь такое внимание, но скоро понял, что я тут ни при чем.
Пока толпа зрителей сгрудилась у моей доски, кто-то умудрился отвинтить с лацкана пиджака орден «Знак Почета», которым вскоре после его учреждения был награжден знаменитый скрипач.
В ту пору, как и впоследствии во время войны, их носили не только в торжественных случаях. Колодок, заменяющих ордена, тогда еще не знали.
Нет слов, чтобы передать огорчение скрипача.
Я почувствовал себя неловко, будто был в чем-то виноват.
Все сочувствовали скрипачу. Он поспешно ушел заявить о пропаже.
А у меня на доске положение прояснилось. После пронесшейся бури можно было считать синяки и шишки. У меня оказался лишний конь, но у противника за него — целые четыре пешки.
Впрочем, по крайней мере две из них отыгрывались, хотя и моя одна гибла. Были шансы довести партию до победы.
А я так разволновался за скрипача, что не мог удержаться от жертвы коня на с5, а после взятия его пешкой b4 продвинул свою пешку на b5, получив проходную, которую, казалось бы, невозможно задержать (102).
Я был уверен, что противник должен понять это и прекратить бесполезное сопротивление. Но это был на редкость упрямый и педантичный седоватый человек в старинных очках с металлической оправой (похожий на токарного мастера), с прокуренными усами и бугристым лицом, покрытым сейчас канольками пота от жары или от волнения.
Весь вечер он не поднялся со стула, играл упорно и молча, тяжело, будто бурлак тащил баржу на картине Репина.
Только раз к нему подошел капитан их команды и шепнул так, что я расслышал:
— Держитесь, с этюдистом играете.
Партнер сразу же поднял на меня внимательные глаза и долго пристально рассматривал, хотя был его ход. Я возликовал в душе от своей известности. Опубликовал всего несколько этюдов — вот уже и в Москве знают!
Мои соратники, Загорянский и Коган, похлопывали меня по плечу, а Оля-шахматистка нежно провела тыльной стороной ладони по моей щеке.
— Бифштекс, — загадочно сказал «турок».
Стрелка часов уже поднимала флажок, а противник все упрямо думал, хотя думать было не о чем.
Надо заметить, что наша команда в этом соревновании отвоевала право доигрывания партий вместо их присуждения. И вот теперь я должен был отдуваться. Следующий тур — завтра, — в воскресенье вечером, а мне приезжать сюда с утра для доигрывания! Я считал, что со стороны противника просто бессовестно так поступать со мной. Ведь он знал, что мы — из Подмосковья.
Флажок на его часах повис, но он успел сделать положенное число ходов и теперь раздумывал над своим сорок первым ходом, который должен был записать.
Судья, юноша с томным, не сбритым для солидности пушком над губой, торжественно взял от него конверт.
Все расходились и обсуждали кражу ордена. Улучив подходящий момент, я спросил, что думают мои товарищи об отложенной позиции.
Женя сказал, что правило квадрата надо знать всем. Он очень торопился — боюсь, что на свидание, — и нам с пим не удалось, как обычно, посмотреть позицию. Семен Абрамович пообещал разобраться в электричке, хотя «волноваться не о чем, разве что этюд вдруг обнаружится».
— Впрочем, вы сами этюдист, — закончил он без тени иронии.
— Играть надо, а не этюды консолидировать, — глубокомысленно изрек «турок».
В поезде Семен Абрамович уверил меня:
— Обычное пешечное окончание без сенсаций.
Михаил Николаевич Платов скромно молчал, но когда мы все шли по платформе милых наших Подлипок, он робко сказал:
— Рассчитанных вариантов привести не могу, но чутьем угадываю — здесь что-то есть. Вы посмотрите хорошенько. Как на конкурс этюдов.
— Так ведь король не попадает в квадрат, — стал доказывать я.
— А Рети? — многозначительно поднял палец Платов.
— Если полезет королем на g6, то я ферзя с шахом поставлю.
А лишний ферзь — это вещь, — храбрился я.
— Конечно, — согласился Платов.
— Астролябия, — заключил шедший рядом «турок».
Мне нужно было сворачивать, и мы распрощались.
Вот позиция, которую я расставил перед собой, придя домой (103). Что могут сделать здесь белые? Спастись? Или… Впрочем, о чем еще можно тут говорить? Хотя Михаил Николаевич… Надо внимательно посмотреть.
Тут что-то есть…
И вдруг волосы зашевелились у меня на голове.
За ночь я установил ужасную для себя правду. Дурацкая жертва коня в суматохе, вызванной кражей ордена, была неправильной. Если бы я лучше владел собой, то медленно, но верно выиграл бы, что сделал бы на моем месте давящий гусеницами Семен Абрамович или тот же «турок», умеющий так ловко «обдуривать» в выигранных положениях. А теперь…
А теперь все зависело от того, сумел ли мой партнер в домашнем анализе найти этюдное окончание, которое не только спасало белых, но и приносило им «противоестественную» победу!
Проанализировав стихийно получившийся этюд, я заметил в нем подводные мины, которые можно было расставить на фарватере решения. И я задумал коварный удар, ловушку, которая поставит партнера в тупик, заставит его сделать напрашивающийся ход, спасающий меня!
Я утешал себя, что не может рядовой игрок, так робко проведший со мной всю партию, додуматься при домашнем анализе до всех найденных мной тонкостей, «доступных искушенному этюдисту, воспитанному на парадоксах».
Я с завистью смотрел из окна электрички на веселые ватаги счастливцев, для которых день отдыха наполнен смехом, солнцем и брызгами воды на пляже. А я ехал в ЦПКиО, как на Голгофу.
Я приехал туда раньше всех наших. Все надеялись на меня и на бесспорность моего выигрыша в отложенной партии. А Женя Загорянский, наш высший авторитет, конечно, был на своих любимых бегах.
Михаил Николаевич Платов пришел, когда доигрывание уже началось. Появился и «турок», заметив, что погода «квакерская».
Не знаю, что он имел в виду, но меня, несмотря на жару, знобило.
Мой противник был мрачен. Это вселяло в меня надежду.
Равнодушный судья, косясь на парашютную вышку, вскрыл конверт и пустил часы.
Партнер сделал записанный ход — 41.
Kpg4. Ну конечно! Что еще другое мог он записать? Я быстро ответил 41…b4. Противник грустно посмотрел на меня, вздохнул и переставил короля, словно непременно хотел играть до мата: 42. Kpf5. С напускной непринужденностью я ответил довольно быстро 42…h3! Это и была заготовленная мной мина! (104) Пapтнep удивленно уставился на меня и задумался.
Я отошел от доски, демонстрируя полнейшее равнодушие и к ней, и к задаче, которую задал «шахматному бурлаку». «Турок», проходя мимо меня. буркнул:
— Идиосинкразия.
Только позже и догадался, на что он памекал некоторым фонетическим сходством своего изречения с более обычным словом.
Михаил Николаевич Платов обменялся со мной понимающим взглядом. Игpa возобновилась, и он уже не имел права вмешинаться, разбирать позицию, подсказывать. В наших командных баталиях это правило соблюдалось свято. Он не мог поделиться сейчас своим домашним анализом, если даже и сделал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61