Теперь у нас было ещё меньше продовольствия. Наша одежда превратилась в лохмотья, а Денман до того разбил ботинки, что несколько дней ему пришлось идти босиком. И все же мы шли. К счастью, нам не попался ни один патруль. Не успел я и оглянуться, как мы вернулись из Тибета в Сикким, а ещё через несколько дней, в конце апреля, вошли в Дарджилинг. Весь поход к Эвересту, вверх по горе и обратно, занял всего пять недель!
Так кончился этот молниеносный, безумный, нелепый поход. Несколько дней спустя Денман был уже на пути обратно в Африку, и мне казалось, что я вовсе и не ходил на Эверест, что все приснилось. Однако вскоре я стал получать от Денмана письма, в которых он обещал вернуться на следующий год; весной 1948 года он и в самом деле появился в Дарджилинге. На этот раз со снаряжением дело обстояло лучше, но разрешения на въезд в Тибет Денман опять не получил. За прошедший год было много разговоров о нашем нелегальном походе, меня осуждали за то, что я согласился быть проводником, и я знал, что, если это повторится, мне грозят большие неприятности. Поэтому я вынужден был отказать Денману, ответить, что без разрешения на въезд я не смогу сопровождать его.
Другого надёжного проводника найти не удалось, и пришлось Денману возвращаться в Африку. Везти снаряжение обратно ему было уже не по карману, и он подарил его мне. С тех пор мы больше не встречались, но иногда переписываемся, оставаясь хорошими друзьями. При всех своих странностях Денман мужественный человек, человек мечты, и я сожалею, что ему не удалось осуществить её. В 1953 году, стоя на вершине Эвереста, я был в вязаном шлеме, который оставил мне Денман, так что хоть малая частица его достигла цели.
Однако вернёмся к 1947 году. В течение многих месяцев до приезда Денмана я ходил без работы, но едва вернулся с ним в Дарджилинг, как все внезапно переменилось, и в первый же день я получил новую работу.
Притом это была настоящая экспедиция. Правда, не очень большая и не на Эверест, но хорошо финансированная и организованная, так что она показалась мне почти чудом после пережитого с Денманом. Восхождение должно было происходить в Гархвале, но один из членов отряда, знаменитый швейцарский альпинист Андре Рох, приехал в Дарджилинг заранее, чтобы набрать шерпов. Не успел я опомниться, как уже подписал соглашение. Вместе с Рохом и другими шерпами я отправился на место старта экспедиции в Гархвал, где встретил её прочих участников. Здесь были Альфред Суттер, состоятельный делец и опытный альпинист и охотник, Рене Диттерт, с которым я позднее ходил на Эверест, миссис Аннелис Лонер, молодая альпинистка, и Алекс Гравен, один из наиболее известных проводников в Альпах. Все они были швейцарцы; я впервые встретился с этим народом, с которым позднее так тесно сдружился.
Мы собирались штурмовать не одну какую-то большую вершину, а несколько второстепенных, хотя их, наверное, не назвали бы так где-либо в другом месте, не в Гималаях. Все они превышали 6000 метров и не были ещё никем взяты. Мы начали со снежной вершины Кедернат. После долгого перехода по пересечённой местности подошли к подножью горы и стали разбивать лагеря. Мы поднимались все выше и выше, высматривая наилучший путь к вершине, пока не уверились, что нашли нужное; затем приготовились к штурму. Я не попал в штурмовую группу, потому что мне поручили помогать госпоже Лонер, а она, хотя и была хорошим альпинистом для жёнщины, в решающем броске не участвовала. Верный своим обязанностям, я остался в верхнем лагере. Конечно, я был разочарован, но зато более приятного общества не мог и пожелать. Утром в день завершающего штурма мы помахали вслед уходящим и стали ждать их возвращения.
И они вернулись, но не так, как мы надеялись. Уже издали, видя их на снежном склоне над нами, я почуял беду. Подойдя, они сообщили, что произошло большое несчастье. Высоко на горе, поблизости от вершины, восходители шли связками по двое, как вдруг на узком крутом снежном гребне одна двойка поскользнулась. Это были Суттер и Вангди Норбу, старший над шерпами. Не сумев удержаться, они покатились кубарем под гору и остановились только в трехстах метрах ниже. Остальные были глубоко потрясены. Глядя вниз, они не могли понять с такого расстояния, жив ли кто-нибудь из упавших. Прямо спуститься было, конечно, невозможно, пришлось возвращаться по гребню и идти в обход; на это ушло несколько часов. К их удивлению и облегчению, Суттёр отделался лёгкими ушибами. Он смог даже вернуться с ними, царапины и ушибы позволяли ему идти самому. Зато с Вангди Норбу дело обстояло хуже. Он сломал ногу, а вторая была сильно повреждена кошками Суттера. После тяжёлого восхождения и последующего спуска восходители слишком устали, чтобы нести его в лагерь. Единственное, что они могли сделать — поставить аварийную палатку, устроить возможно более удобное ложе и пойти самим в лагерь.
Вернулись они в лагерь уже вечером. В темноте ничего нельзя было предпринять. Но на рассвете вышла спасательная группа, и на этот раз я, конечно, шёл с ними. Я считал, что на меня ложится главная ответственность, потому что остальные сильно утомились накануне, а я хорошо отдохнул и был полон сил. К тому же Вангди Норбу был моим давнишним другом и товарищем по восхождениям, он получил звание Тигра на Эвересте ещё в 1938 году. Я чувствовал себя обязанным любой ценой спасти его и доставить вниз.
К счастью, погода держалась хорошая, и за несколько часов мы добрались до палатки, маленького коричневого пятнышка на белом горном склоне. Мы откинули полу; не помню точно, что мы ожидали увидеть, но во всяком случае не то, что предстало нашим глазам. Вангди Норбу лежал на месте, живой, но, помимо повреждённых ног, у него был кровавый надрез на горле. Позднее он рассказал нам, что произошло. Накануне, когда все остальные уходили, он был ещё совершенно ошеломлён падением и не расслышал их обещания вернуться завтра. Вангди решил, что его бросили одного. Замерзать. Умирать. В полном отчаянии, испытывая страшные мучения, он схватил нож и попытался зарезаться. Два обстоятельства спасли его. Во-первых, он был слишком слаб, чтобы резать сильно и покончить с собой разом, во-вторых, уже истекая кровью, вдруг подумал о семье и решил жить ради неё. Поэтому остаток ночи он пролежал совершенно неподвижно. Кровь засохла и перестала течь. Таким образом, на следующий день он был жив, хотя страшно ослаб и очень страдал.
Мы снесли Вангди Норбу в лагерь на собственных спинах и самодельных носилках, потом постепенно доставили в нижние лагеря и на равнину. Затем, с помощью местных носильщиков, отправили его в Муссоури, станцию в Гархвале, откуда начинали свой путь. Пролежав некоторое время в больнице, он немного оправился и смог уехать домой, но так никогда и не поправился совершенно. Позднее, когда я встретил его в Дарджилинге, то убедился, что пережитое наложило сильный отпечаток не только на его тело, но и на душу. Старый «Тигр» Вангди никогда больше не ходил в горы и умер в своём доме несколько лет спустя.
Хотя мы не могли тогда предусмотреть такого конца, несчастье с Вангди сильно опечалило нас. Однако прекращение экспедиции все равно не помогло бы ему, и мы вернулись к нашим горам. Как уже говорилось, Вангди был старшим над шерпами; теперь предстояло назначить другого, и назначили меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66