Но вчерашний день, второй день в море, уже пропал. Сейчас ночь. Идёт дождь. Огни отражаются в слегка мерцающей воде. На севере видна тёмная туча — растрёпанная, как старый веник. Синоптики что-то говорили о циклоне и о «холодном фронте» и определили по этой рваной туче, что завтра, в Северном море, мы попадём в шторм.
Вчера утром было собрание экспедиционной партгруппы. Выбрали временный (до Мирного) партком, обсудили предстоящие задачи, поговорили о том, как отпраздновать Октябрьскую годовщину. Решили организовать стенгазету, радиогазету и фотогазету. Кое-кто поглядывал на меня — не напишу ли для стенгазеты. «Не писать же мне стихи по-русски!» — сказал я себе и спокойно отправился бродить по «Кооперации».
Корабль слегка качался. По-прежнему дул ветер в пять-шесть баллов, на воде уже забелели барашки. Похоже, что «Кооперация», построенная и как пассажирское и как торговое судно, все же мала для нашей экспедиции. Большая часть нашего коллектива из ста шестидесяти человек живёт в весьма неприхотливых условиях: кровати стоят и в помещении для прогулок, и в курительном салоне, и в коридорах. А в кинозале люди даже спят прямо на полу — кроватей тут нет. Но народ здесь бывалый, выносливый, легко приспособляющийся к трудным условиям. Те, с кем я уже познакомился, очень хорошие товарищи и, к счастью, не такие замкнутые люди, какими кажутся.
Пошёл в каюту работать.
Беда подкрадывается незаметно. Без крика. Разве что тихонько постучит в дверь.
В дверь каюты постучали. После моего «да» вошёл только что выбранный член парткома, чьи мозг и руки участвовали в создании шести «Пингвинов», стоящих на нашей палубе, — вошёл Григорий Фёдорович Бурханов. Мы поговорили о том о сём, о море и о суше, гость прочёл несколько моих стихотворений. И вдруг безо всякого вступления, безо всякого перехода выложил:
— Вы, товарищ Смуул, будете редактором стенгазеты.
— Какой стенгазеты?
— Экспедиционной.
— Не пройдёт, товарищ Бурханов!
— Пройдёт.
— Я не знаю русского языка. Более того, я на этом корабле единственный человек, который не знает как следует русского языка. Я вам такую кашу заварю!..
При известной степени знания языка вы можете произвести впечатление человека, владеющего языком. Словарь ваш будет состоять из любезностей, извинений, картёжных терминов, слов признательности и одобрения (у меня к ним добавляется ещё множество нецензурных слов, которые я выучил в Атлантике), из нескольких ходовых литературных фраз и терминов да из названий самых общеупотребительных предметов. С таким запасом слов можно выманить человека из воды на берег, но с берега в воду — не заманишь! Сейчас, в начале плавания, мой язык именно таков.
Бурханов. Язык вы знаете. Разве что не всегда ловко выходит и акцент сильный. Твёрдое «л» у вас не получается и шипящие тоже. И грамматика хромает. Иногда. Конечно, и запас слов мог бы быть побольше. Словом, справитесь. Вы ведь авторизуете переводы своих вещей, просматриваете их.
Я. Черта лысого я авторизую!
Бурханов. Лысого или кудрявого — не в этом суть. (Берет мой поэтический сборник на русском языке.) Вот, видите, написано: «Авторизованный перевод».
Короче, что я ни говорил, сколько ни просил, все разбивалось о хорошее настроение Григория Фёдоровича, его твёрдую веру в мои организаторские способности и в мой русский язык. Так я стал редактором стенгазеты. И четверть часа спустя я уже расхаживал между рядами доминошников и картёжников, останавливал на палубе участников экспедиции и дрожащим голосом умолял:
— Не умеете ли вы рисовать карикатуры? Не пишете ли стихи?
А Бурханов тем временем поднимался и спускался по лестницам, заглядывал в каюты, в салоны и составлял список членов редколлегии. Первый номер газеты должен выйти к Октябрьским праздникам. Ночью я спал плохо.
Сегодня утром, 3 ноября, мне вручили список членов редколлегии. Я решил созвать собрание, но из этого ничего не вышло. Два события взволновали всех. Первое — это запуск нового спутника. Обсуждают, спорят, переживают. Общее собрание экспедиции послало поздравительную телеграмму в Москву. Много говорят о собаке — первом живом существе, попавшем на такую высоту, о самом спутнике, о его орбите, о радиусе орбиты. Одному шахматисту, который никак не хотел признавать себя побеждённым, сказали: «Ты — вроде спутника, все крутишься и крутишься, но всё равно сгоришь». Тоже угол зрения!
Во вторых, мы приближаемся к Кильскому каналу. Мимо непрерывно проходят корабли. Верхняя палуба полна народу. Все фотографируют. На бинокли большой спрос. На мой тоже. Этот прибор я взял никак не напрасно.
Киль. На капитанском мостике — немецкий лоцман, у штурвала — немец. С обеих сторон тянется ровная, спокойная низменность. Корабли и спереди и сзади — канал живёт. Немцы, которых на берегах так много по случаю воскресенья, машут платками и руками. Темнеет. Глаза устают смотреть.
4 ноября 1957
Северное море
И сегодня утром из собрания редколлегии стенгазеты ничего не получилось. Поднялся большой, настоящий североморский шторм, вернее, ураган. Время от времени качающаяся «Кооперация» так вздрагивает, словно её киль под водой цепляется за остов затонувшего корабля. Кажется, что волны из-за силы ветра уже не могут вздыматься выше — буря придавливает их гребни, утюжит их. Я и прежде видывал штормы, но не такие. Вода взлетает, весь воздух пропитан холодом и солёностью моря. Горизонта — я имею в виду постоянный горизонт — больше нет. Есть только взлетающая вода. Взлетающая вода и непрерывный надсадный вой — разъярённый крик шторма. Самочувствие у меня хорошее. Известное выражение «сердце радуется» здесь как нельзя к месту. Готов верить, что у меня выработался стойкий иммунитет к морской болезни.
«Кооперация» плывёт сквозь непроглядную водяную метель. Над носом корабля — и не только над ним — белое водяное облако. Буря срывает с разрезаемых нами волн гребни и, раздробив их, подбрасывает выше корабельных труб. Скорость ветра тридцать пять метров в секунду, то есть сто двадцать шесть километров в час.
Я взял свой узкоплёночный киноаппарат и взобрался на верхний мостик. Вода обдавала меня и здесь. Физик-атомщик, которого зовут Борей, милый и отзывчивый молодой человек, был со своим «Киевом» уже здесь. Ему, как видно, удалось снять несколько метров одичавшего моря. Я попросил у него помощи. Мы не разговаривали: мы кричали. Он, как более опытный оператор, взял аппарат, а я должен был его держать. Держу — заедает кассета. Вставляем новую — снова заедает. Третья и последняя кассета начинает крутиться исправно. Вцепившись в поручни мостика, перебираемся вперёд, чтобы снять нос корабля. Но если раньше мы были закрыты от ветра по грудь, то тут нас защищали только железные поручни. И вместо того чтобы держать Борю во время съёмки, я кубарем полетел через мостик прямо на радиолокационную антенну. Следом за мной кинулась водяная махина. Боря каким-то чудом удержался на ногах, с удивлением наблюдая за моей утренней зарядкой.
Мы поспешили скрыться от ветра и принялись сообща поносить кассеты «Киева». Они в самом деле неудачные и подводят даже профессионалов. У меня они украли сорок пять метров самого настоящего шторма. Я ещё, наверно, хлебну горя со своими двумя с половиной тысячами метров, и особенно в Мирном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Вчера утром было собрание экспедиционной партгруппы. Выбрали временный (до Мирного) партком, обсудили предстоящие задачи, поговорили о том, как отпраздновать Октябрьскую годовщину. Решили организовать стенгазету, радиогазету и фотогазету. Кое-кто поглядывал на меня — не напишу ли для стенгазеты. «Не писать же мне стихи по-русски!» — сказал я себе и спокойно отправился бродить по «Кооперации».
Корабль слегка качался. По-прежнему дул ветер в пять-шесть баллов, на воде уже забелели барашки. Похоже, что «Кооперация», построенная и как пассажирское и как торговое судно, все же мала для нашей экспедиции. Большая часть нашего коллектива из ста шестидесяти человек живёт в весьма неприхотливых условиях: кровати стоят и в помещении для прогулок, и в курительном салоне, и в коридорах. А в кинозале люди даже спят прямо на полу — кроватей тут нет. Но народ здесь бывалый, выносливый, легко приспособляющийся к трудным условиям. Те, с кем я уже познакомился, очень хорошие товарищи и, к счастью, не такие замкнутые люди, какими кажутся.
Пошёл в каюту работать.
Беда подкрадывается незаметно. Без крика. Разве что тихонько постучит в дверь.
В дверь каюты постучали. После моего «да» вошёл только что выбранный член парткома, чьи мозг и руки участвовали в создании шести «Пингвинов», стоящих на нашей палубе, — вошёл Григорий Фёдорович Бурханов. Мы поговорили о том о сём, о море и о суше, гость прочёл несколько моих стихотворений. И вдруг безо всякого вступления, безо всякого перехода выложил:
— Вы, товарищ Смуул, будете редактором стенгазеты.
— Какой стенгазеты?
— Экспедиционной.
— Не пройдёт, товарищ Бурханов!
— Пройдёт.
— Я не знаю русского языка. Более того, я на этом корабле единственный человек, который не знает как следует русского языка. Я вам такую кашу заварю!..
При известной степени знания языка вы можете произвести впечатление человека, владеющего языком. Словарь ваш будет состоять из любезностей, извинений, картёжных терминов, слов признательности и одобрения (у меня к ним добавляется ещё множество нецензурных слов, которые я выучил в Атлантике), из нескольких ходовых литературных фраз и терминов да из названий самых общеупотребительных предметов. С таким запасом слов можно выманить человека из воды на берег, но с берега в воду — не заманишь! Сейчас, в начале плавания, мой язык именно таков.
Бурханов. Язык вы знаете. Разве что не всегда ловко выходит и акцент сильный. Твёрдое «л» у вас не получается и шипящие тоже. И грамматика хромает. Иногда. Конечно, и запас слов мог бы быть побольше. Словом, справитесь. Вы ведь авторизуете переводы своих вещей, просматриваете их.
Я. Черта лысого я авторизую!
Бурханов. Лысого или кудрявого — не в этом суть. (Берет мой поэтический сборник на русском языке.) Вот, видите, написано: «Авторизованный перевод».
Короче, что я ни говорил, сколько ни просил, все разбивалось о хорошее настроение Григория Фёдоровича, его твёрдую веру в мои организаторские способности и в мой русский язык. Так я стал редактором стенгазеты. И четверть часа спустя я уже расхаживал между рядами доминошников и картёжников, останавливал на палубе участников экспедиции и дрожащим голосом умолял:
— Не умеете ли вы рисовать карикатуры? Не пишете ли стихи?
А Бурханов тем временем поднимался и спускался по лестницам, заглядывал в каюты, в салоны и составлял список членов редколлегии. Первый номер газеты должен выйти к Октябрьским праздникам. Ночью я спал плохо.
Сегодня утром, 3 ноября, мне вручили список членов редколлегии. Я решил созвать собрание, но из этого ничего не вышло. Два события взволновали всех. Первое — это запуск нового спутника. Обсуждают, спорят, переживают. Общее собрание экспедиции послало поздравительную телеграмму в Москву. Много говорят о собаке — первом живом существе, попавшем на такую высоту, о самом спутнике, о его орбите, о радиусе орбиты. Одному шахматисту, который никак не хотел признавать себя побеждённым, сказали: «Ты — вроде спутника, все крутишься и крутишься, но всё равно сгоришь». Тоже угол зрения!
Во вторых, мы приближаемся к Кильскому каналу. Мимо непрерывно проходят корабли. Верхняя палуба полна народу. Все фотографируют. На бинокли большой спрос. На мой тоже. Этот прибор я взял никак не напрасно.
Киль. На капитанском мостике — немецкий лоцман, у штурвала — немец. С обеих сторон тянется ровная, спокойная низменность. Корабли и спереди и сзади — канал живёт. Немцы, которых на берегах так много по случаю воскресенья, машут платками и руками. Темнеет. Глаза устают смотреть.
4 ноября 1957
Северное море
И сегодня утром из собрания редколлегии стенгазеты ничего не получилось. Поднялся большой, настоящий североморский шторм, вернее, ураган. Время от времени качающаяся «Кооперация» так вздрагивает, словно её киль под водой цепляется за остов затонувшего корабля. Кажется, что волны из-за силы ветра уже не могут вздыматься выше — буря придавливает их гребни, утюжит их. Я и прежде видывал штормы, но не такие. Вода взлетает, весь воздух пропитан холодом и солёностью моря. Горизонта — я имею в виду постоянный горизонт — больше нет. Есть только взлетающая вода. Взлетающая вода и непрерывный надсадный вой — разъярённый крик шторма. Самочувствие у меня хорошее. Известное выражение «сердце радуется» здесь как нельзя к месту. Готов верить, что у меня выработался стойкий иммунитет к морской болезни.
«Кооперация» плывёт сквозь непроглядную водяную метель. Над носом корабля — и не только над ним — белое водяное облако. Буря срывает с разрезаемых нами волн гребни и, раздробив их, подбрасывает выше корабельных труб. Скорость ветра тридцать пять метров в секунду, то есть сто двадцать шесть километров в час.
Я взял свой узкоплёночный киноаппарат и взобрался на верхний мостик. Вода обдавала меня и здесь. Физик-атомщик, которого зовут Борей, милый и отзывчивый молодой человек, был со своим «Киевом» уже здесь. Ему, как видно, удалось снять несколько метров одичавшего моря. Я попросил у него помощи. Мы не разговаривали: мы кричали. Он, как более опытный оператор, взял аппарат, а я должен был его держать. Держу — заедает кассета. Вставляем новую — снова заедает. Третья и последняя кассета начинает крутиться исправно. Вцепившись в поручни мостика, перебираемся вперёд, чтобы снять нос корабля. Но если раньше мы были закрыты от ветра по грудь, то тут нас защищали только железные поручни. И вместо того чтобы держать Борю во время съёмки, я кубарем полетел через мостик прямо на радиолокационную антенну. Следом за мной кинулась водяная махина. Боря каким-то чудом удержался на ногах, с удивлением наблюдая за моей утренней зарядкой.
Мы поспешили скрыться от ветра и принялись сообща поносить кассеты «Киева». Они в самом деле неудачные и подводят даже профессионалов. У меня они украли сорок пять метров самого настоящего шторма. Я ещё, наверно, хлебну горя со своими двумя с половиной тысячами метров, и особенно в Мирном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74