Дейзи смотрит по «Си-эн-эн» передачи про серьезные студенческие бунты в Париже и не может представить себе, чтобы тамошняя молодежь в свободное от развлечений время не рвалась бы штурмовать Елисейские поля, вооружившись гранатами, огнеметами, прокламациями и лексановыми щитами. — Я отрываю комочек теста. — Но с другой стороны, Дейзи считает, что у них можно позаимствовать много ценных идей по части моды.
Похоже, говорить сейчас с Анной-Луизой о моде — все равно что сыпать ей соль на рану; гардеробчик Стефани и Моник заставил ее чувствовать себя деревенской простушкой.
— Ясно. Ну а Джасмин? Джасмин они нравятся?
— Нравятся? Да Джасмин все нравятся. А вообще, на нее действительно произвело впечатление — на всех произвело, — сколько они успели узнать про Ланкастер. Ты-то уже ушла, не слышала, а они стали выкладывать нам такие факты, о которых мы сами понятия не имеем: где можно сделать аборт, сколько у нас в регионе производится сельхозпродукции, как зовут депутата от нашего округа, где самый дешевый ресторан с мексиканской кухней, на каких именно изотопах специализировался наш Завод… В Европе умеют делать толковые путеводители.
— А зачем им это? Они решили сюда переехать, что ли? — Она с силой бьет кулаками в тесто.
— Не-а. Еще несколько дней, не больше. Как я тебе и говорил. Открывают для себя Дикий Запад.
— Им что, больше делать нечего? Они нигде не учатся? Не понимаю.
— Стефани и Моник ничего делать не нужно. Они богатые. Вернее, их родители. Насчет учебы я тоже не уверен. Я даже думаю, что богачи в Европе учатся отдельно от всех прочих. А может, они вообще бросили учебу. Я в этом не разбираюсь.
— Значит, у вас в доме они жить не захотели? Что ж так — не тянет на дворец, домишко-то? — Она прекращает месить. — Прости, занесло.
Я не в том положении, чтобы позволить себе обидеться. Неизвестно, какие меня могут ждать последствия.
— Они выбрали «Старого плута», пансион с завтраком, на бульваре Ван Флита. Рядом с торговым центром.
— Хм-мм. И где же они сегодня коротают вечер?
— В «Ковбойском баре».
— В «Ковбойском баре»? Надеюсь, они при своей «амуниции». Самое гнусное заведение на шоссе. Вся местная гнусь туда сползается.
Под «амуницией» подразумевается внушительный набор средств самозащиты, закупленных Моник и Стефани в Сиэтле перед дальней дорогой в Ланкастер: две здоровые косметички, под завязку набитые газовыми баллончиками, тихуанскими шипованными кастетами, нательной сигнализацией и «электропушками».
— В путеводителе сказано, что в «Ковбойском баре» проводится аттракцион «Скачки на диком бычке». Им охота посмотреть «родео».
— И ты отпустил их одних? Кто же придет им на выручку, если что?
— Сами так захотели. «Больше местного колорита».
— Хм-мм.
Я, как видно невооруженным глазом, опутан паутиной недомолвок, полуправд и просто лжи. Нет, я так и не признался — ни Джасмин, ни Дейзи — в своих отношениях со Стефани. По крайней мере, им не надо ничего скрывать от Анны-Луизы.
В то же самое время Стефани ведь тоже никто ничего не объяснил про Анну-Луизу, хотя она сама в три микродоли секунды просекла, что к чему. А теперь Стефани — закамуфлированная реактивная ракета, готовая в любой момент сорваться с подвижной пусковой установки, кочующей по всему Ланкастеру; она под столом трет ногой мою ногу, она полностью переключает внимание Марка на себя, отваживая его от Анны-Луизы, с которой она держится неуловимо-покровительственно, отчего та чувствует себя жалкой нищей провинциалкой.
Короче говоря, вчерашняя сцена — это было для меня уже слишком. Я чуть умом не двинулся: видеть Анну-Луизу и Стефани, обеих сразу, в одной комнате — это как барахтаться в вихревом потоке, где время, пространство, все всмятку… Если две планеты размером с Землю поместить рядом на расстоянии, скажем, всего в какую-нибудь милю, то в этом узком пространстве их гравитации друг друга аннулируют. И если вас поместить в этот самый промежуток, вы зависнете в невесомости.
Ну а сегодня у меня такое чувство, будто я сидел себе в некой комнате, в тишине и покое, и вдруг крылатая ракета «Томагавк» с диким ревом влетает в одно окно и вылетает в другое — все в десятитысячную долю секунды. Да, сейчас в комнате у меня снова тихо, но я никогда уже не смогу чувствовать себя здесь в полной безопасности.
И еще: когда я проснулся сегодня утром, моя подушка валялась на полу под Глобофермой. Видно, метнул ее туда во сне. Но что мне снилось, я не помню.
26
И снова в кухне Анны-Луизы.
— Тайлер-в-натуре! — повышает голос Анна, бросая в меня комком теста, который прилипает к моим волосам.
— Чего? — Я счищаю с себя тесто.
— Ты в порядке? — спрашивает она. — Ты как в прострации.
— У меня завал с учебой, — выпаливаю вдруг я. Ну и ну, сам не знаю, как это у меня с языка слетело.
— Ну уж, Тайлер, не сгущай краски.
— Не, правда. В этом году все наперекосяк. Работы у меня нет. Я только и делаю, что сплю, хлебаю кофе и гоняю на машине. Все эти диаграммы, бухучет — для меня как обратная сторона луны. — Плотина прорвана.
— По тебе не скажешь. Я же вижу тебя на занятиях каждый день. И в кафетерии ты частенько сидишь.
— Это когда я в «расслабленном режиме». Это ненастоящее. Говорю тебе, я упускаю возможность вовремя начать карьеру, Анна. И знаешь — мне плевать.
— Ничего тебе не плевать, Тайлер. А «Бектол» как же?
— Чао, «Бектол»! — Я приставляю указательный палец к виску, как пистолет.
Анна-Луиза расплющивает тесто на противне.
— Один семестр — не страшно. Наверстаешь. Подашь заявление с просьбой принять во внимание твой средний балл.
— Средний балл я тоже профукал. Так что можно сразу подавать заявление на курсы операторов автомата для жарки картофеля.
Анна-Луиза уверенными движениями подравнивает края, обрезая лишние полоски бледно-желтого теста, как специалист по косметической хирургии отсекает кое-что лишнее у поп-звезды.
— Я тебе помогу, Тайлер. У меня оценки сейчас хорошие. Давай разберусь, с чем там у тебя затык. Время я выкрою.
Анна-Луиза принимается в деталях разрабатывать план спасательных мероприятий, а мне даже слушать -скулы сводит. Через несколько минут я соглашаюсь, лишь бы поскорей отвязаться, не то я совсем завяну, если мне начнут втолковывать, что я должен заниматься как проклятый, чтоб ни одна минута не пропадала даром, а новый материал можно зубрить по очереди и потом встречаться и друг друга проверять — короче, разумный подход, разумно изложенный в процессе разумного времяпрепровождения — выпекания пирога с черникой.
Ну да ладно, главное — я увел ее в сторону от подозрений. Теперь Анна-Луиза будет считать, что странности моего поведения в последнее время объясняются исключительно драмой учебной, а не сердечной — если в этом и правда причина того, что со мною происходит.
Господи, каким дерьмом собачьим я себя чувствую! Я же сам знаю, что мне до смерти хочется просто раздеться до носков и лежать, переплетясь ногами с белыми гладкими ногами Стефани, и чтоб она кормила меня зелеными виноградинками, как гейша кормит с руки карпа в пруду, и чтобы она легонько потирала мне живот и фальшиво напевала бы мне в глаза тупо переведенные рок-н-ролльные песенки. Ну не сволочь?
— Ну, и где же ты в таком случае пропадаешь, — спрашивает Анна-Луиза, — если не корпишь часами над своим отельно-мотельным менеджментом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Похоже, говорить сейчас с Анной-Луизой о моде — все равно что сыпать ей соль на рану; гардеробчик Стефани и Моник заставил ее чувствовать себя деревенской простушкой.
— Ясно. Ну а Джасмин? Джасмин они нравятся?
— Нравятся? Да Джасмин все нравятся. А вообще, на нее действительно произвело впечатление — на всех произвело, — сколько они успели узнать про Ланкастер. Ты-то уже ушла, не слышала, а они стали выкладывать нам такие факты, о которых мы сами понятия не имеем: где можно сделать аборт, сколько у нас в регионе производится сельхозпродукции, как зовут депутата от нашего округа, где самый дешевый ресторан с мексиканской кухней, на каких именно изотопах специализировался наш Завод… В Европе умеют делать толковые путеводители.
— А зачем им это? Они решили сюда переехать, что ли? — Она с силой бьет кулаками в тесто.
— Не-а. Еще несколько дней, не больше. Как я тебе и говорил. Открывают для себя Дикий Запад.
— Им что, больше делать нечего? Они нигде не учатся? Не понимаю.
— Стефани и Моник ничего делать не нужно. Они богатые. Вернее, их родители. Насчет учебы я тоже не уверен. Я даже думаю, что богачи в Европе учатся отдельно от всех прочих. А может, они вообще бросили учебу. Я в этом не разбираюсь.
— Значит, у вас в доме они жить не захотели? Что ж так — не тянет на дворец, домишко-то? — Она прекращает месить. — Прости, занесло.
Я не в том положении, чтобы позволить себе обидеться. Неизвестно, какие меня могут ждать последствия.
— Они выбрали «Старого плута», пансион с завтраком, на бульваре Ван Флита. Рядом с торговым центром.
— Хм-мм. И где же они сегодня коротают вечер?
— В «Ковбойском баре».
— В «Ковбойском баре»? Надеюсь, они при своей «амуниции». Самое гнусное заведение на шоссе. Вся местная гнусь туда сползается.
Под «амуницией» подразумевается внушительный набор средств самозащиты, закупленных Моник и Стефани в Сиэтле перед дальней дорогой в Ланкастер: две здоровые косметички, под завязку набитые газовыми баллончиками, тихуанскими шипованными кастетами, нательной сигнализацией и «электропушками».
— В путеводителе сказано, что в «Ковбойском баре» проводится аттракцион «Скачки на диком бычке». Им охота посмотреть «родео».
— И ты отпустил их одних? Кто же придет им на выручку, если что?
— Сами так захотели. «Больше местного колорита».
— Хм-мм.
Я, как видно невооруженным глазом, опутан паутиной недомолвок, полуправд и просто лжи. Нет, я так и не признался — ни Джасмин, ни Дейзи — в своих отношениях со Стефани. По крайней мере, им не надо ничего скрывать от Анны-Луизы.
В то же самое время Стефани ведь тоже никто ничего не объяснил про Анну-Луизу, хотя она сама в три микродоли секунды просекла, что к чему. А теперь Стефани — закамуфлированная реактивная ракета, готовая в любой момент сорваться с подвижной пусковой установки, кочующей по всему Ланкастеру; она под столом трет ногой мою ногу, она полностью переключает внимание Марка на себя, отваживая его от Анны-Луизы, с которой она держится неуловимо-покровительственно, отчего та чувствует себя жалкой нищей провинциалкой.
Короче говоря, вчерашняя сцена — это было для меня уже слишком. Я чуть умом не двинулся: видеть Анну-Луизу и Стефани, обеих сразу, в одной комнате — это как барахтаться в вихревом потоке, где время, пространство, все всмятку… Если две планеты размером с Землю поместить рядом на расстоянии, скажем, всего в какую-нибудь милю, то в этом узком пространстве их гравитации друг друга аннулируют. И если вас поместить в этот самый промежуток, вы зависнете в невесомости.
Ну а сегодня у меня такое чувство, будто я сидел себе в некой комнате, в тишине и покое, и вдруг крылатая ракета «Томагавк» с диким ревом влетает в одно окно и вылетает в другое — все в десятитысячную долю секунды. Да, сейчас в комнате у меня снова тихо, но я никогда уже не смогу чувствовать себя здесь в полной безопасности.
И еще: когда я проснулся сегодня утром, моя подушка валялась на полу под Глобофермой. Видно, метнул ее туда во сне. Но что мне снилось, я не помню.
26
И снова в кухне Анны-Луизы.
— Тайлер-в-натуре! — повышает голос Анна, бросая в меня комком теста, который прилипает к моим волосам.
— Чего? — Я счищаю с себя тесто.
— Ты в порядке? — спрашивает она. — Ты как в прострации.
— У меня завал с учебой, — выпаливаю вдруг я. Ну и ну, сам не знаю, как это у меня с языка слетело.
— Ну уж, Тайлер, не сгущай краски.
— Не, правда. В этом году все наперекосяк. Работы у меня нет. Я только и делаю, что сплю, хлебаю кофе и гоняю на машине. Все эти диаграммы, бухучет — для меня как обратная сторона луны. — Плотина прорвана.
— По тебе не скажешь. Я же вижу тебя на занятиях каждый день. И в кафетерии ты частенько сидишь.
— Это когда я в «расслабленном режиме». Это ненастоящее. Говорю тебе, я упускаю возможность вовремя начать карьеру, Анна. И знаешь — мне плевать.
— Ничего тебе не плевать, Тайлер. А «Бектол» как же?
— Чао, «Бектол»! — Я приставляю указательный палец к виску, как пистолет.
Анна-Луиза расплющивает тесто на противне.
— Один семестр — не страшно. Наверстаешь. Подашь заявление с просьбой принять во внимание твой средний балл.
— Средний балл я тоже профукал. Так что можно сразу подавать заявление на курсы операторов автомата для жарки картофеля.
Анна-Луиза уверенными движениями подравнивает края, обрезая лишние полоски бледно-желтого теста, как специалист по косметической хирургии отсекает кое-что лишнее у поп-звезды.
— Я тебе помогу, Тайлер. У меня оценки сейчас хорошие. Давай разберусь, с чем там у тебя затык. Время я выкрою.
Анна-Луиза принимается в деталях разрабатывать план спасательных мероприятий, а мне даже слушать -скулы сводит. Через несколько минут я соглашаюсь, лишь бы поскорей отвязаться, не то я совсем завяну, если мне начнут втолковывать, что я должен заниматься как проклятый, чтоб ни одна минута не пропадала даром, а новый материал можно зубрить по очереди и потом встречаться и друг друга проверять — короче, разумный подход, разумно изложенный в процессе разумного времяпрепровождения — выпекания пирога с черникой.
Ну да ладно, главное — я увел ее в сторону от подозрений. Теперь Анна-Луиза будет считать, что странности моего поведения в последнее время объясняются исключительно драмой учебной, а не сердечной — если в этом и правда причина того, что со мною происходит.
Господи, каким дерьмом собачьим я себя чувствую! Я же сам знаю, что мне до смерти хочется просто раздеться до носков и лежать, переплетясь ногами с белыми гладкими ногами Стефани, и чтоб она кормила меня зелеными виноградинками, как гейша кормит с руки карпа в пруду, и чтобы она легонько потирала мне живот и фальшиво напевала бы мне в глаза тупо переведенные рок-н-ролльные песенки. Ну не сволочь?
— Ну, и где же ты в таком случае пропадаешь, — спрашивает Анна-Луиза, — если не корпишь часами над своим отельно-мотельным менеджментом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63