Как именно вкалывать? Я оператор адовой машины, из которой выскакивают зажаренные пузырчатые крылышки, в «Крылатом мире», заведении, где потчуют тем, что остается от курицы после того, как из белого мяса понаделают котлет, а всякие жуткие ошметки перемелют и собьют в «Китти-крем»®.
Из ада полной безысходности и отвращения меня спасет надежда на новую работу: убирать со столиков в «Хард-рок-кафе» (это, бесспорно, наивысшее достижение в системе общепита). У парня по имени Джезус, который работает со мной в «Крылатом мире», есть друг, у которого есть друг, у которого есть сестра, которая работает гардеробщицей в «Хард-роке».
Калифорния — это здорово.
Я иду переодеваться в рабочую униформу.
Мы со Стефани не особенно много времени бываем вместе в нашей западноголливудской микроквартирке. Для начала ни один из нас не умеет готовить. Стефани, вероятно, большая мастерица по части самодельных уксусов, но в целом ее кулинарные таланты весьма ограниченны. У меня их нет вовсе. Разок она попыталась приготовить жаркое из морепродуктов, но в нем оказалось столько осколков скорлупы, что есть его просто-напросто было опасно для жизни: невольно вспомнишь про обломки внутривенной иглы, обнаруженные на посмертной рентгенограмме Говарда Хьюза. В холодильнике у нас практически пусто, если не считать мороженого с фруктовой прослойкой, которое мне очень по вкусу после того, как я целый день, обливаясь потом, простою в чаду от зажаривающихся крылышек, да десятка замороженных ложечек, которые Стефани прикладывает к глазам от отеков, прежде чем поскакать по очередному кругу бесконечных и бессмысленных прослушиваний.
Эту классную квартиренку нам повезло отыскать в наш первый день в Лос-Анджелесе благодаря местной еженедельной газете. Расположена она на первом этаже оштукатуренного и выкрашенного в голубой цвет здания постройки двадцатых годов, спроектированного по образцу барселонской гасиенды, только с нарушением всех пропорций. В результате получилось нечто в архитектурном стиле, которому Джаспер дал название «наркобаронский». Наша квартира — одна из шести холостяцких «секций» в окружении японской мушмулы, декоративных алоэ и шума от лопастей вертолета, приписанного к отделу по борьбе с наркотиками лос-анджелесской полиции, вечно жужжащего где-то у нас над головой.
Наш домохозяин — некто мистер Мур, страхолюдный старикашка. В сороковых — пятидесятых он снимался статистом в кино, и с тех пор сделал столько подтяжек на лице, что брови его в буквальном смысле уползли на макушку, зато на черепе у него после электроэпиляции можно разглядеть, если свет падает под нужным углом, только два тусклых, клочковатых пятнышка мелкой растительности. Мистер Мур, которого по самое некуда достали пьянчуги и наркоманы, краской из распылителя вывел на нашем заднем крыльце вежливую просьбу:
НЕ КОЛОТЬСЯ НЕ МОЧИТЬСЯ
В соседней с нами квартире живет Лоренс, манекенщик, с утра до вечера полирующий свой задрипанный кабриолет футболкой с надписью «Экссон — гнида» из неиссякаемых, по-видимому, запасов этих изделий, оставленных предыдущим квартиросъемщиком. Лоренс и мистер Мур никак не могут прийти к соглашению по поводу счетов за воду. «Мистер Пофигистер из шестого номера, как видно, думает, что вода у нас дармовая, лей сколько хочешь, — возмущенно фыркая, жаловался нам мистер Мур между затяжками, вынимая изо рта длинную, тонкую коричневую сигарету, какие нынче только старичье и курит. Он зашел к нам поглядеть, что да как, спустя неделю после того, как мы въехали. „Надо же… а ничего у вас получилось, мне нравится, -похвалил он наши усилия по оформлению жилища. — Классно. Стильно“.
Скудную обстановку нашей квартиры мы пополнили всего несколькими вещами вроде заднего сиденья от «крайслера» серии «К», кем-то брошенного и нами подобранного в каком-то переулке, да пачкой неоплаченных счетов, которые мы используем в качестве подставок под стаканы. Стены украшены кусками (размером с хороший стол) полноцветных плакатов, сваленных кем-то за ненадобностью позади «курительного дерева» возле Норманди-авеню. У нас висят три разных куска: мужской и женский торсы в момент «качания» мышц, автомобиль «порше» и огромные полуоторванные буквы — обрывки слов КАИНОВОЙ ЗАВИС. Эти куски уличных плакатов — такой супер: почему никто не додумался пустить их в продажу? С ними наше, прямо скажем, убогое логово приобрело совершенно другой вид. Надо будет напомнить Стефани напомнить мне написать в колонку «База свежих идей» журнала «Юный предприниматель».
И все же, каким бы подновленным ни выглядело наше здешнее жилье, мне определенно не хватает бесспорного комфорта Модернариума, который остался в Ланкастере. Может, позже, когда я покрепче встану на ноги, я смогу позволить себе слетать на север, взять напрокат грузовичок и увезти на нем обратно на юг дорогие моему сердцу материальные ценности «длительного пользования». Однако если я и дальше буду откладывать «на черный день» в таком объеме, как сейчас, моя затея вряд ли осуществится раньше, чем, скажем, лет через двести.
По дороге в «Крылатый мир» я звоню Дейзи из автомата на углу, воспользовавшись Гармониковой карточкой ATT «Только для экстренных случаев». Что значит настоящий друг! Я не могу себе позволить оплачивать телефон. Жизнь — ужасно дорогая штука. Почему мне этого не сказали в школе?
Дожидаясь, пока зазвонит в Ланкастере Дейзин «портафон» — уютно зарывшийся в гнездышке из купонов на пиццу со скидкой и вегетарианских кулинарных книг, — я смотрю на другую сторону улицы, где во дворе устроена «домашняя распродажа». Тут же хозяева — героиновая семейка: смахивающие на призраков, бесцветно-белые и как будто очень глубокомысленные торчки стоят, словно торгаши из преисподней, над ворованными мотельными пепельницами по десятке за штуку. Вот тоска! Каждому покупателю в подарок таблетка антидепрессанта.
Щелк.
— Алло?
51
— Дейзи, это Тайлер.
— Ну наконец… Восстал из мертвых. Восторженный писк и визг без паузы переходит в сбивчивые приветствия, доносящиеся сквозь скрип и потрескивание — Дейзи растянулась на полу у себя в комнате, пристроив к телефону дешевенький удлинитель. Я вижу, как ее руки с браслетами на запястье рассеянно поддевают какие-то блесточки и кусочки состриженных ногтей, застрявших в джутовом скальпе ее ковра-сексодрома.
— Ох, Тайлер, голос у тебя — фантастика! Прости, у меня сегодня голова тупая, не варит. Я на диете — лимонный сок, кайенский перец и кленовый сироп. Четвертый день. А ты сейчас где — в Голливуде?
Я ощущаю, как все, что меня сейчас окружает, — моя поездка — квартира — Стефани и весь мой нынешний мир — вверх тормашками летит от меня прочь, стоит мне услышать ланкастерский голос, как будто и не было этого месяца. Я опираюсь спиной на разогретую солнцем алюминиевую оболочку телефонной будки — какая-то раскаленная железяка жжет мне поясницу, и у меня такое чувство, словно я проваливаюсь в бездонный колодец, уменьшаясь до таких размеров, что могу с легкостью проскочить в трубку, — как квазар в гравитационном коллапсе, — и в мгновение ока переношусь на планету с названием «Дом».
— Я в Западном Голливуде.
Визг, писк:
— Нет, правда? Нет, Тайлер, я же просто так, пошутила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Из ада полной безысходности и отвращения меня спасет надежда на новую работу: убирать со столиков в «Хард-рок-кафе» (это, бесспорно, наивысшее достижение в системе общепита). У парня по имени Джезус, который работает со мной в «Крылатом мире», есть друг, у которого есть друг, у которого есть сестра, которая работает гардеробщицей в «Хард-роке».
Калифорния — это здорово.
Я иду переодеваться в рабочую униформу.
Мы со Стефани не особенно много времени бываем вместе в нашей западноголливудской микроквартирке. Для начала ни один из нас не умеет готовить. Стефани, вероятно, большая мастерица по части самодельных уксусов, но в целом ее кулинарные таланты весьма ограниченны. У меня их нет вовсе. Разок она попыталась приготовить жаркое из морепродуктов, но в нем оказалось столько осколков скорлупы, что есть его просто-напросто было опасно для жизни: невольно вспомнишь про обломки внутривенной иглы, обнаруженные на посмертной рентгенограмме Говарда Хьюза. В холодильнике у нас практически пусто, если не считать мороженого с фруктовой прослойкой, которое мне очень по вкусу после того, как я целый день, обливаясь потом, простою в чаду от зажаривающихся крылышек, да десятка замороженных ложечек, которые Стефани прикладывает к глазам от отеков, прежде чем поскакать по очередному кругу бесконечных и бессмысленных прослушиваний.
Эту классную квартиренку нам повезло отыскать в наш первый день в Лос-Анджелесе благодаря местной еженедельной газете. Расположена она на первом этаже оштукатуренного и выкрашенного в голубой цвет здания постройки двадцатых годов, спроектированного по образцу барселонской гасиенды, только с нарушением всех пропорций. В результате получилось нечто в архитектурном стиле, которому Джаспер дал название «наркобаронский». Наша квартира — одна из шести холостяцких «секций» в окружении японской мушмулы, декоративных алоэ и шума от лопастей вертолета, приписанного к отделу по борьбе с наркотиками лос-анджелесской полиции, вечно жужжащего где-то у нас над головой.
Наш домохозяин — некто мистер Мур, страхолюдный старикашка. В сороковых — пятидесятых он снимался статистом в кино, и с тех пор сделал столько подтяжек на лице, что брови его в буквальном смысле уползли на макушку, зато на черепе у него после электроэпиляции можно разглядеть, если свет падает под нужным углом, только два тусклых, клочковатых пятнышка мелкой растительности. Мистер Мур, которого по самое некуда достали пьянчуги и наркоманы, краской из распылителя вывел на нашем заднем крыльце вежливую просьбу:
НЕ КОЛОТЬСЯ НЕ МОЧИТЬСЯ
В соседней с нами квартире живет Лоренс, манекенщик, с утра до вечера полирующий свой задрипанный кабриолет футболкой с надписью «Экссон — гнида» из неиссякаемых, по-видимому, запасов этих изделий, оставленных предыдущим квартиросъемщиком. Лоренс и мистер Мур никак не могут прийти к соглашению по поводу счетов за воду. «Мистер Пофигистер из шестого номера, как видно, думает, что вода у нас дармовая, лей сколько хочешь, — возмущенно фыркая, жаловался нам мистер Мур между затяжками, вынимая изо рта длинную, тонкую коричневую сигарету, какие нынче только старичье и курит. Он зашел к нам поглядеть, что да как, спустя неделю после того, как мы въехали. „Надо же… а ничего у вас получилось, мне нравится, -похвалил он наши усилия по оформлению жилища. — Классно. Стильно“.
Скудную обстановку нашей квартиры мы пополнили всего несколькими вещами вроде заднего сиденья от «крайслера» серии «К», кем-то брошенного и нами подобранного в каком-то переулке, да пачкой неоплаченных счетов, которые мы используем в качестве подставок под стаканы. Стены украшены кусками (размером с хороший стол) полноцветных плакатов, сваленных кем-то за ненадобностью позади «курительного дерева» возле Норманди-авеню. У нас висят три разных куска: мужской и женский торсы в момент «качания» мышц, автомобиль «порше» и огромные полуоторванные буквы — обрывки слов КАИНОВОЙ ЗАВИС. Эти куски уличных плакатов — такой супер: почему никто не додумался пустить их в продажу? С ними наше, прямо скажем, убогое логово приобрело совершенно другой вид. Надо будет напомнить Стефани напомнить мне написать в колонку «База свежих идей» журнала «Юный предприниматель».
И все же, каким бы подновленным ни выглядело наше здешнее жилье, мне определенно не хватает бесспорного комфорта Модернариума, который остался в Ланкастере. Может, позже, когда я покрепче встану на ноги, я смогу позволить себе слетать на север, взять напрокат грузовичок и увезти на нем обратно на юг дорогие моему сердцу материальные ценности «длительного пользования». Однако если я и дальше буду откладывать «на черный день» в таком объеме, как сейчас, моя затея вряд ли осуществится раньше, чем, скажем, лет через двести.
По дороге в «Крылатый мир» я звоню Дейзи из автомата на углу, воспользовавшись Гармониковой карточкой ATT «Только для экстренных случаев». Что значит настоящий друг! Я не могу себе позволить оплачивать телефон. Жизнь — ужасно дорогая штука. Почему мне этого не сказали в школе?
Дожидаясь, пока зазвонит в Ланкастере Дейзин «портафон» — уютно зарывшийся в гнездышке из купонов на пиццу со скидкой и вегетарианских кулинарных книг, — я смотрю на другую сторону улицы, где во дворе устроена «домашняя распродажа». Тут же хозяева — героиновая семейка: смахивающие на призраков, бесцветно-белые и как будто очень глубокомысленные торчки стоят, словно торгаши из преисподней, над ворованными мотельными пепельницами по десятке за штуку. Вот тоска! Каждому покупателю в подарок таблетка антидепрессанта.
Щелк.
— Алло?
51
— Дейзи, это Тайлер.
— Ну наконец… Восстал из мертвых. Восторженный писк и визг без паузы переходит в сбивчивые приветствия, доносящиеся сквозь скрип и потрескивание — Дейзи растянулась на полу у себя в комнате, пристроив к телефону дешевенький удлинитель. Я вижу, как ее руки с браслетами на запястье рассеянно поддевают какие-то блесточки и кусочки состриженных ногтей, застрявших в джутовом скальпе ее ковра-сексодрома.
— Ох, Тайлер, голос у тебя — фантастика! Прости, у меня сегодня голова тупая, не варит. Я на диете — лимонный сок, кайенский перец и кленовый сироп. Четвертый день. А ты сейчас где — в Голливуде?
Я ощущаю, как все, что меня сейчас окружает, — моя поездка — квартира — Стефани и весь мой нынешний мир — вверх тормашками летит от меня прочь, стоит мне услышать ланкастерский голос, как будто и не было этого месяца. Я опираюсь спиной на разогретую солнцем алюминиевую оболочку телефонной будки — какая-то раскаленная железяка жжет мне поясницу, и у меня такое чувство, словно я проваливаюсь в бездонный колодец, уменьшаясь до таких размеров, что могу с легкостью проскочить в трубку, — как квазар в гравитационном коллапсе, — и в мгновение ока переношусь на планету с названием «Дом».
— Я в Западном Голливуде.
Визг, писк:
— Нет, правда? Нет, Тайлер, я же просто так, пошутила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63