Подъезжая к дому, я вижу Тайлера, который впрыгивает в свою машину, прикрывая тщательно завитую голову красной спортивной сумкой.
— Привет, Энди! — кричит он, забираясь в свой теплый, сухой мирок и захлопывая дверь. Затем, высунувшись в окно, добавляет: — Добро пожаловать в дом, забытый временем.
2X2=5: капитуляция после долгого сопротивления рекламной кампании, направленной прямиком на ваш слой потребителей: «Ну ладно, ладно, куплю я вашу дурацкую колу. А теперь проваливайте».
ПАРАЛИЧ РЕШИТЕЛЬНОСТИ: неспособность сделать выбор, когда возможности ничем не ограничены.
ДА — МТВ, НЕТ — ПУШКАМ
Канун Рождества. Сегодня, ничего никому не объясняя, я покупаю огромное количество свечей. Церковные свечки, именинные свечи, свечи на случай отключения электричества, столовые свечи, еврейские свечи, рождественские свечи и свечи из магазина индуистской книги с кое-как намалеванными богами-человекоидами. Все годятся — пламя-то одинаковое. В «Дарст-трифти-марте» на 21-й улице у Тайлера, обескураженного моей свечеманией, язык отнялся от стыда; чтобы придать тележке более праздничный и менее безумный вид, он кладет в нее замороженную индейку.
— Все-таки что такое церковные свечи? — глубоко вдыхая дурманящий синтетически-черничный аромат столовой свечи, интересуется Тайлер, обнаруживая одновременно свою обескураженность и атеистическое воспитание.
— Их зажигают, когда молятся. В Европе они есть в каждой церкви.
— О, вот эту ты пропустил, — он передает мне красную круглую настольную свечу, покрытую сеточкой, какие бывают в семейных итальянских ресторанах. — Люди косятся на твою тележку, Энди. Ты не можешь сказать, для чего эти свечи?
— Это рождественский сюрприз, Тайлер. Встань-ка в очередь.
Мы идем к кассе, которая, как всегда в эти дни, перегружена; в наших поношенных нарядах, извлеченных из моего старого шкафа, где они хранились с былых панковских дней, мы кажемся на удивление нормальными — Тайлер в старой кожаной куртке, вывезенной мной из Мюнхена, и я — в ветхих рубашках одна поверх другой и джинсах.
Снаружи, разумеется, дождь.
Сидя в машине Тайлера, катящей домой по Бернсайд авеню, я пытаюсь рассказать Тайлеру Дегову историю о конце света в супермаркете «Вонс».
— Есть у меня один друг в Палм-Спрингс. Так вот, он говорит, что, когда врубятся сирены воздушной тревоги, первым делом люди кинутся за свечами.
— Ну и?
— Я думаю, потому-то в «Дарст-трифти-марте» на нас так и косились. Удивлялись, почему не слышно сирен.
— М-м-м-м. И за консервами, — отвечает он, поглощенный номером «Вэнити фейр»(за рулем — я). — Как ты считаешь, стоит мне осветлить волосы?
* * *
— Ты все еще пользуешься алюминиевыми кастрюлями и сковородками, а, Энди? — спрашивает отец, заводя в гостиной наши старинные часы с маятником. — Выбрось их, понял. Алюминий на кухне — прямой путь к болезни Альцгеймера.
ПОДУШНЫЙ НАЛОГ: издержки вступления в брак — занятные ребята на глазах превращаются в зануд: «Спасибо за приглашение, но мы с Норин собирались полистать каталог кухонной посуды, а позже посмотреть „Магазин на диване“.
МАЛЬЧИДЕВИШНИК: модифицированная сквайрами древняя традиция смотрин грудного младенца. Теперь на такие церемонии приглашают вопреки обычаю не только женщин, но и мужчин. Таким образом, количество друзей, дары приносящих, увеличивается вдвое, и совокупная стоимость подарков поднимается до стандартов эйзенхауэровской эры.
Два года назад у отца случился удар. Не самый серьезный, но неделю он не мог двигать правой рукой, а теперь вынужден принимать лекарство, которое, помимо всего прочего, блокирует работу слезных желез, — теперь он не способен плакать. Надо сказать, что это испытание напугало его и он довольно радикально изменил образ жизни. Особенно — режим питания. До удара он ел, как фермер в поле, — только успевал нарезать себе куски красного мяса, напичканного гормонами, антибиотиками и еще бог знает чем, а в придачу — горы картофельного пюре и реки виски. Теперь, к большому облегчению матери, он ест курятину и овощи, частенько заглядывает в магазины экологически чистых продуктов и установил на кухне полочку с витаминами, источающую хипповский аромат витамина В, отчего кухня напоминает аптеку.
Подобно мистеру Макартуру, отец только на закате жизни заметил, что у него есть тело. Лишь столкновение со смертью отвратило его от многовековых кулинарных мифов, порожденных железнодорожными рабочими, скотоводами, а также нефтехимическими и фармацевтическими фирмами. Но опять же — лучше поздно, чем никогда.
— Нет, пап. Никакого алюминия.
— Хорошо-хорошо. — Повернувшись, в телевизор в другом конце комнаты и, глядя на толпу рассерженных молодых людей, протестующих где-то против чего-то, пренебрежительно бурчит: — Вы только посмотрите на этих парней. Неужели никто из них не работает? Подыщите им какое-нибудь занятие. Покажите им по спутниковому каналу видеоклипы, которые Тайлер смотрит, — да что угодно — главное, их занять. Ох ты господи! — Отец, подобно бывшей Деговой коллеге Маргарет, не верит, что люди способны конструктивно тратить свободное время.
Потом Тайлер сбегает с ужина. В комнате остаются я, мать, отец, четыре перемены блюд и вполне объяснимое напряжение.
— Мам, да не хочу я никаких подарков на Рождество. Не хочу допускать в свою жизнь вещи.
— Рождество без подарков? Ненормальный. Ты что, там у себя перегрелся?
Позже, в отсутствие большинства своих детей, мой сентиментальный отец бродит по пустым комнатам нашего дома, словно пробивший днище собственным якорем танкер в поисках порта — места, где мог бы заварить рану. Наконец он решает сложить чулки возле камина. В чулок Тайлера он кладет подарки, в покупку которых каждый год вкладывает всю душу: крошечные бутылочки с полосканием для рта, японские апельсины, арахис в сахаре, штопоры, лотерейные билеты. Когда же дело доходит до моего чулка, он просит меня выйти из комнаты, хотя, я знаю, дорожит моим обществом. Теперь моя очередь шататься по дому, слишком большому для нашей маленькой компании. Даже елка, наряженная в этом году скорее по привычке, не поднимает настроения.
РЕДУКЦИЯ ГНЕЗД: наблюдающаяся в среде родителей тенденция переселяться после того, как дети отделились, в маленькие, без специальных гостевых комнат, дома, дабы дети в возрасте от 20 до 30 не возвращались домой, аки бумеранги.
ЗАВИСТЬ К ДОМОВЛАДЕЛЬЦАМ: чувство ревности, пробуждающееся в юных и отверженных при знакомстве с душераздирающей.
Телефон мне не друг; в этот момент Портленд — Город Смерти. Друзья либо переженились и погрязли в тоске и депрессии; либо, не женившись, погрязли в тоске и депрессии; либо сбежали от тоски и депрессии — то есть из нашего города. А некоторые купили дома, что для индивидуальности все равно что поцелуй смерти. Когда друзья сообщают тебе: «Мы только что купили дом» — это, считай, признание в том, что свою индивидуальность они потеряли. Сразу можно безошибочно домыслить, как они живут: люди эти застряли на ненавистной работе; в карманах у них пусто; каждый вечер они смотрят видеофильмы; у них килограмм семь лишнего веса; и они больше не прислушиваются к новым идеям. Удручающая картинка. Но самое худшее — этим людям даже не нравятся их дома. И счастливы они лишь в те редкие минуты, когда грезят, как будут «доводить дом до ума».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47