Нет, не такой была походка
Энди: легкий шаг, расправленные плечи, будто он возвращается домой, где его
ждет прекрасный ужин и красивая женщина вместо пресного месива из овощей,
переваренной картошки и двух жирных жестких кусочков того, что скорее можно
назвать пародией на мясо... Плюс картинка с Реквель Элч на стене. И за все
эти четыре года, хотя Энди и не стал таким же, как остальные, он приутих,
замкнулся в себе, стал более молчаливым и сосредоточенным. И кто может его
винить? Разве что Нортон. Мрачное состояние Энди прекратилось в 1967 году во
время мирового чемпионата. Это был сказочный год, год, когда "Ред Соке"
стали победителями. Первое место вместо предсказываемого Лас Вегасом
девятого. Когда это случилось - когда команда стала призером Американской
лиги - невиданное оживление охватило всю тюрьму. Это была какая-то идиотская
радость, странное ощущение, что если ожила безнадежная, казалось бы, команда
- то шанс на воскресение есть у всякого. Теперь я едва ли смогу объяснить
природу этого чувства, как бывший битломан не объяснит причин своего
сумасшествия, когда оно уже прошло. Но тогда все это было вполне доступным и
реальным. Всякое радио включалось на волну радиостанции, передающей
чемпионат, когда играли "Ред Соке". Жуткое уныние охватило публику, когда в
Клевлэнд была пропущена под конец пара мячей, и идиотский взрыв буйного
веселья последовал за решающим броском Рико Петросели, который решил исход
игры. Затем, после поражения в седьмой игре чемпионата, "Ред Соке" утратили
свое магическое воздействие, и заключенные вновь впали в тягостное
оцепенение. Подозреваю, как обрадовался этому Нортон. Проклятый сукин сын
любил видеть вокруг себя людей с постными лицами, посыпающих головы пеплом,
и на дух не переносил счастливых улыбок. Что касается Энди, ему не было
причин унывать. Возможно потому, что он никогда не был бейсбольным фанатом.
В любом случае, он сумел поймать то непередаваемое ощущение удачи, которое,
казалось, потерял. Энди вытащил свою свободу, как невидимый пиджак, из
пыльного шкафа - и примерил вновь... Я вспоминаю один ясный осенний денек
две недели после окончания чемпионата. Возможно, было воскресенье, потому
что я помню множество людей, расхаживающих по двору, перекидывающихся
мячиком, треплющихся друг с другом о всякой ерунде и заключающих сделки.
Другие в это время сидели в зале для посетителей, общаясь с близкими под
пристальным взором охранников, рассказывая с серьезным видом совершенно
неправдоподобные сказки о своей жизни и радуясь передачам. Энди сидел на
корточках у стены, сжимая в руке подобранные им только что камешки. Лицо он
поднял к солнцу и, зажмурившись, впитывал тепло его лучей. В тот день была
на редкость ясная погода, это я помню точно. - Привет, Ред, - окликнул он
меня. - Подсаживайся, поговорим. Я подошел. - Хочешь? - Он протянул мне
парочку тщательно отполированных "тысячелетних сэндвичей". - Конечно. Чудные
вещицы... Спасибо большое тебе. Энди сменил тему: - У тебя в следующем году
знаменательная дата. Я кивнул. В будущем году я отмечу тридцатилетие своего
поступления в Шоушенк, шестьдесят процентов жизни проведено в тюрьме... -
Думаешь, ты когда-нибудь выйдешь отсюда? - Разумеется. Когда у меня отрастет
длинная седая борода, а старческий маразм разовьется настолько, что я уже не
буду осознавать, в тюрьме я или на свободе. Энди слегка улыбнулся и
прищурился на солнце: - Хорошо. - Я думаю, в такой чудный денек почему бы не
быть хорошему настроению. Он кивнул, и некоторое время мы молчали. - Когда я
отсюда выйду, - наконец произнес Энди, - я поеду туда, где все время тепло.
Он говорил с такой уверенностью, как будто до освобождения оставалось не
больше месяца. - И ты знаешь, Ред. куда я поеду? - Понятия не имею, и куда
же? - Зихуантанезо, - ответил Энди, медленно, мягко выговаривая это слово, и
оно звучало как музыка. - Недалеко от Мехико. Это маленькое местечко в
двадцати милях от тридцать седьмой магистрали. Оно находится в сотне миль к
северо-востоку от Акапулько в Тихом океане. Ты знаешь, что говорят
мексиканцы о Тихом океане? Я ответил, что не знаю. - Говорят, у него нет
памяти. Именно там я хочу провести остаток своих дней. Ред. В теплом месте,
где исчезает память. Энди забрал в ладонь горсть пыли, и теперь, продолжая
говорить, отбирал камешки. Пару раз кварц вспыхнул под солнечными лучами. -
Зихуантанезо. Там у меня будет маленький отель. Шесть домиков вдоль
побережья, и еще шесть - чуть подальше около магистрали. У меня будет
парень, который будет возить гостей на рыбалку. А для того, кто поймает
самую большую рыбу сезона, будет учрежден приз, и его портрет я повешу в
вестибюле. Это будет такое место, где стоит провести свой медовый месяц. - И
где ты собираешься взять денег для этого всего? Финансовые операции? Он
взглянул на меня и улыбнулся: - В точку, Ред. Временами ты меня просто
пугаешь. - Так вот, слушай, - продолжал Энди, закуривая сигарету. - Когда
случается что-нибудь скверное в этом суетном мире, люди делятся на две
категории. Предположим, есть маленький домик, уютно обставленный и полный
гениальных полотен и всякого антиквариата. И вот хозяин его услышал, что
приближается ураган. Один из этих типов людей будет надеяться на лучшее.
"Ураган свернет с пути, - говорил себе такой человек. - Было бы абсурдно
уничтожить этот чудный дом и эти старые картины. Господь не позволит
этого... Да если что и случится, все имущество здесь застраховано". Это один
сорт людей. А другой пребывает в уверенности, что ураган может идти прямо на
него, и тогда разрушит все на своем пути. И даже если прогноз погоды
утверждает, что ураган сменил путь, такой человек знает, что в любой момент
он может вернуться вновь и сравнять его милый домик с землей. Такие люди
отдают себе отчет в том, что стоит надеяться на лучшее, это еще никому не
вредило... Но готовиться стоит к худшему. Я зажег сигарету и спросил: - Ты
хочешь сказать, ты застраховался от неожиданности? - Да, я подготовился к
урагану. Я знаю, как скверно он выглядит. У меня было мало времени, но во
все отведенное мне время я действовал. У мена был друг, единственный
человек, который остался со мной. Он работал в инвестиционной компании в
Портленде. Шесть лет назад он умер. - Жаль. - Да. - Энди отбросил окурок. -
У нас с Линдой было что-то около четырнадцати тысяч долларов - не много, но
кое-что. Однако, черт, Мы были молоды и не о чем не думали. Но когда начался
ураган, я принялся вытаскивать свои картины в безопасное место. Я продал
акции и честно заплатил весь налог, как примерный школьник. Внес в
декларацию абсолютно все, ничего не скрыл. - Они заморозили твой счет? - Я
был обвинен в убийстве, Ред, а не мертв! Невозможно заморозить имущество
невинного человека. И слава богу. А это все было еще до того, как меня
обвинили в преступлении. У нас с Джимом, тем моим другом, было немного
времени. Я все быстро скинул по дешевке. Конечно, много проиграл на этом. Но
тогда у меня были другие, гораздо более серьезные поводы для волнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Энди: легкий шаг, расправленные плечи, будто он возвращается домой, где его
ждет прекрасный ужин и красивая женщина вместо пресного месива из овощей,
переваренной картошки и двух жирных жестких кусочков того, что скорее можно
назвать пародией на мясо... Плюс картинка с Реквель Элч на стене. И за все
эти четыре года, хотя Энди и не стал таким же, как остальные, он приутих,
замкнулся в себе, стал более молчаливым и сосредоточенным. И кто может его
винить? Разве что Нортон. Мрачное состояние Энди прекратилось в 1967 году во
время мирового чемпионата. Это был сказочный год, год, когда "Ред Соке"
стали победителями. Первое место вместо предсказываемого Лас Вегасом
девятого. Когда это случилось - когда команда стала призером Американской
лиги - невиданное оживление охватило всю тюрьму. Это была какая-то идиотская
радость, странное ощущение, что если ожила безнадежная, казалось бы, команда
- то шанс на воскресение есть у всякого. Теперь я едва ли смогу объяснить
природу этого чувства, как бывший битломан не объяснит причин своего
сумасшествия, когда оно уже прошло. Но тогда все это было вполне доступным и
реальным. Всякое радио включалось на волну радиостанции, передающей
чемпионат, когда играли "Ред Соке". Жуткое уныние охватило публику, когда в
Клевлэнд была пропущена под конец пара мячей, и идиотский взрыв буйного
веселья последовал за решающим броском Рико Петросели, который решил исход
игры. Затем, после поражения в седьмой игре чемпионата, "Ред Соке" утратили
свое магическое воздействие, и заключенные вновь впали в тягостное
оцепенение. Подозреваю, как обрадовался этому Нортон. Проклятый сукин сын
любил видеть вокруг себя людей с постными лицами, посыпающих головы пеплом,
и на дух не переносил счастливых улыбок. Что касается Энди, ему не было
причин унывать. Возможно потому, что он никогда не был бейсбольным фанатом.
В любом случае, он сумел поймать то непередаваемое ощущение удачи, которое,
казалось, потерял. Энди вытащил свою свободу, как невидимый пиджак, из
пыльного шкафа - и примерил вновь... Я вспоминаю один ясный осенний денек
две недели после окончания чемпионата. Возможно, было воскресенье, потому
что я помню множество людей, расхаживающих по двору, перекидывающихся
мячиком, треплющихся друг с другом о всякой ерунде и заключающих сделки.
Другие в это время сидели в зале для посетителей, общаясь с близкими под
пристальным взором охранников, рассказывая с серьезным видом совершенно
неправдоподобные сказки о своей жизни и радуясь передачам. Энди сидел на
корточках у стены, сжимая в руке подобранные им только что камешки. Лицо он
поднял к солнцу и, зажмурившись, впитывал тепло его лучей. В тот день была
на редкость ясная погода, это я помню точно. - Привет, Ред, - окликнул он
меня. - Подсаживайся, поговорим. Я подошел. - Хочешь? - Он протянул мне
парочку тщательно отполированных "тысячелетних сэндвичей". - Конечно. Чудные
вещицы... Спасибо большое тебе. Энди сменил тему: - У тебя в следующем году
знаменательная дата. Я кивнул. В будущем году я отмечу тридцатилетие своего
поступления в Шоушенк, шестьдесят процентов жизни проведено в тюрьме... -
Думаешь, ты когда-нибудь выйдешь отсюда? - Разумеется. Когда у меня отрастет
длинная седая борода, а старческий маразм разовьется настолько, что я уже не
буду осознавать, в тюрьме я или на свободе. Энди слегка улыбнулся и
прищурился на солнце: - Хорошо. - Я думаю, в такой чудный денек почему бы не
быть хорошему настроению. Он кивнул, и некоторое время мы молчали. - Когда я
отсюда выйду, - наконец произнес Энди, - я поеду туда, где все время тепло.
Он говорил с такой уверенностью, как будто до освобождения оставалось не
больше месяца. - И ты знаешь, Ред. куда я поеду? - Понятия не имею, и куда
же? - Зихуантанезо, - ответил Энди, медленно, мягко выговаривая это слово, и
оно звучало как музыка. - Недалеко от Мехико. Это маленькое местечко в
двадцати милях от тридцать седьмой магистрали. Оно находится в сотне миль к
северо-востоку от Акапулько в Тихом океане. Ты знаешь, что говорят
мексиканцы о Тихом океане? Я ответил, что не знаю. - Говорят, у него нет
памяти. Именно там я хочу провести остаток своих дней. Ред. В теплом месте,
где исчезает память. Энди забрал в ладонь горсть пыли, и теперь, продолжая
говорить, отбирал камешки. Пару раз кварц вспыхнул под солнечными лучами. -
Зихуантанезо. Там у меня будет маленький отель. Шесть домиков вдоль
побережья, и еще шесть - чуть подальше около магистрали. У меня будет
парень, который будет возить гостей на рыбалку. А для того, кто поймает
самую большую рыбу сезона, будет учрежден приз, и его портрет я повешу в
вестибюле. Это будет такое место, где стоит провести свой медовый месяц. - И
где ты собираешься взять денег для этого всего? Финансовые операции? Он
взглянул на меня и улыбнулся: - В точку, Ред. Временами ты меня просто
пугаешь. - Так вот, слушай, - продолжал Энди, закуривая сигарету. - Когда
случается что-нибудь скверное в этом суетном мире, люди делятся на две
категории. Предположим, есть маленький домик, уютно обставленный и полный
гениальных полотен и всякого антиквариата. И вот хозяин его услышал, что
приближается ураган. Один из этих типов людей будет надеяться на лучшее.
"Ураган свернет с пути, - говорил себе такой человек. - Было бы абсурдно
уничтожить этот чудный дом и эти старые картины. Господь не позволит
этого... Да если что и случится, все имущество здесь застраховано". Это один
сорт людей. А другой пребывает в уверенности, что ураган может идти прямо на
него, и тогда разрушит все на своем пути. И даже если прогноз погоды
утверждает, что ураган сменил путь, такой человек знает, что в любой момент
он может вернуться вновь и сравнять его милый домик с землей. Такие люди
отдают себе отчет в том, что стоит надеяться на лучшее, это еще никому не
вредило... Но готовиться стоит к худшему. Я зажег сигарету и спросил: - Ты
хочешь сказать, ты застраховался от неожиданности? - Да, я подготовился к
урагану. Я знаю, как скверно он выглядит. У меня было мало времени, но во
все отведенное мне время я действовал. У мена был друг, единственный
человек, который остался со мной. Он работал в инвестиционной компании в
Портленде. Шесть лет назад он умер. - Жаль. - Да. - Энди отбросил окурок. -
У нас с Линдой было что-то около четырнадцати тысяч долларов - не много, но
кое-что. Однако, черт, Мы были молоды и не о чем не думали. Но когда начался
ураган, я принялся вытаскивать свои картины в безопасное место. Я продал
акции и честно заплатил весь налог, как примерный школьник. Внес в
декларацию абсолютно все, ничего не скрыл. - Они заморозили твой счет? - Я
был обвинен в убийстве, Ред, а не мертв! Невозможно заморозить имущество
невинного человека. И слава богу. А это все было еще до того, как меня
обвинили в преступлении. У нас с Джимом, тем моим другом, было немного
времени. Я все быстро скинул по дешевке. Конечно, много проиграл на этом. Но
тогда у меня были другие, гораздо более серьезные поводы для волнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30