Можно
говорить о влиянии Блока, Мандельштама, Твардовского на творчество
того или иного стихотворца. У Пушкина нет продолжателей. И в то же
время вся русская поэзия развивается и еще долго будет развиваться под
пушкинским солнцем. Он писал стихи, до которых, по способу думанья и
чувствования, не дорос ни один поэт. Например, "Я вас любил, любовь
еще, быть может...". Или "Не дорого ценю я громкие права...". В этом
последнем стихотворении есть такие строчки:
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспаривать налоги,
Или мешать царям друг с другом воевать.
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура...
Но это почти святотатство! Не заботиться о мире во всем мире, не
ругать цензуры, от которой изнывало столько поэтов и непоэтов! Сегодня
в печати то и дело появляются сочинения, помеченные 5О-ми, 6О-ми, или
7О-ми годами. Раньше не могли быть опубликованы по цензурным
соображениям. А Пушкин не печатал свои лучшие стихи по собственной
воле. Потому что это были стихи, которые, подобно "Из Пиндемонти",
принадлежали ХХ и ХХI векам. "Ты сам свой высший суд". Строки часто
повторяют, но кто ими живет?
Позднего Пушкина часто не понимали даже самые близкие и тонкие
друзья. Человек типа Байрона предался бы по данному поводу скромным
раздумьям и с гордым презрением озирал бы недостойную толпу. А Пушкин
смотрел на друзей, хотя и умных, но обыкновенных людей, своими
прекрасными, всепонимающими голубыми глазами и говорил:
Друзья мои, прекрасен наш союз!
"Пророка" при жизни Пушкина не понял никто. Федор Тютчев - другой
гениальный сын России - усмотрел в стихотворении кощунственную
претензию литературного собрата и разразился стихотворением-пародией.
Как реагировал Пушкин? Напечатал в очередном "Современнике" большую
подборку стихов оппонента. Солнце не мстит никому.
Когда читаешь самых великих писателей, восхищаешься красотами
стиля, отвагой мысли или даже космическими прорывами в глубины
Мирозданья. Но при чтении Пушкина, вглядывании и вдумывании в его
поступки, облик, ауру охватывает какое-то огромное чувство радости,
что Земля и Россия представили возможность воплотиться такому
совершенному типу человека.
Вот мы собрались в этом зале, чтобы помянуть ослепительный
метеор, промелькнувший на мглистом небе николаевской эпохи. А сегодня
мглистое небо стало черным, оно до горизонта затянуто густыми тучами,
в каждой из которых по апокалиптической молнии. А над ними трубы
архангелов, горящая сера "Эт цетера" самого скверного характера. Время
ли говорить о Пушкине?
Но о чем же говорить в часы мрака, как не о солнце? Тем более о
солнце незакатном.
Разве за густой ночью не следует ослепительный рассвет? И не
перед заутренней ли больше всего беснуются бесы? Посмотрим на них со
всевмещающей улыбкой Пушкина - пусть потешатся, все равно скоро
сгинут. Нам бы не сгинуть вместе с ними. Мы порой так часто ругаем,
что не замечаем, как сами срослись вместе с ними. А Пушкин замечал.
Напрасно я бегу к сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам.
Этим грехом было не только женолюбие, но леность, растрата себя
по пустякам, раздражительность - мало ли какие бесенята не торчали
из-под фалд пушкинского фрака. Важно то, что прекрасное дитя
человеческое сам себя не считал таковым. Многие стихи 1836 года -
покаянная сюита, настойчивое возвращение к евангельской теме. Пушкин
не однажды рисковал жизнью и смерти, как таковой, не боялся. Но
страшился посмертного суда и адских мучений - тоже. Исследователи
говорят, что чувство раскаяния, мысль о том, куда пойдет душа после
смерти, стали главными заботами 37-летнего Пушкина. Однажды во сне
явился ему старец и спросил: "Тебя гнетет вопрос, заслужил ли ты
Царствие Небесное?". "Да", - ответил Пушкин. "Так вот отвечаю тебе -
заслужил". После этого видения поэт якобы стал спокойнее.
Конечно, царствие Божие не покупается. Даже блестящими заслугами
Служения. Можно выполнить в полной мере свой земной долг и намотать на
карму личной ненавистью, личной завистью или другими отрицательными
качествами крупный долг. Но Пушкин в последние годы и дни шел
стремительно еще и по дороге раскаяния. Нет на этот счет громких
заявлений. Есть дела.
Отчаянный ловелас, он стал образцовым семьянином, атеист и
вольнодумец пришел к выводу, что атеизм - состояние, противное
человеческой природе. Есть такая дневниковая запись на французском
языке.
Погиб поэт, невольник чести.
Пал оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой.
В этих стихах Лермонтова о Пушкине все правда, кроме жажды мести.
Не было такой жажды у отходящего в мир иной поэта. Когда Данзас пришел
проститься с умирающим другом, он спросил, какие распоряжения будут
относительно Дантеса. Можно не сомневаться - дай Пушкин хотя бы малый
знак, друзья поэта "достали" бы француза, где угодно, в России или за
границей. Его бы вызвали на дуэль и убили. Но Пушкин категорически
запретил мстить...
Справедливо сказать, что своей жизнью Дантес обязан Пушкину. Но
по-своему справедлив был и Дантес. Нет ни малейшей тени на царе,
который сделал все, чтобы предотвратить дуэль. Все эти многолетние
сплетни о заговорщике-монархе, о трусливом французе, явившемся на
поединок в бронежилете и сделавшем преждевременный выстрел - все это
унижает ослепительный пушкинский финал. Развязка произошла по всем
правилам тогдашнего понимания чести. Дантес поднял руку на гения
прежде всего по причине ужасных оскорблений, выраженных по его адресу
и по адресу его приемного отца в известном письме Пушкина Геккерену.
По всем законам божественного воздаяния Дантес должен был понести
наказание за грех отнятия жизни у божественного посланника. Но и здесь
мы имеем дело с парадоксом. Изгнанный из России молодой шуан отлично
устроился на родине, став сенатором и пэром Франции. Он даже
хвастался: не будь дуэли, не было бы такого счатливого поворота в его
судьбе. Но все это видимая часть кончины Пушкина. А невидимая,
мистическая (сегодня это можно утверждать с полным правом) заключается
в том, что Пушкин полностью выполнил свое земное предназначение.
Оставалось завершить его блистательной точкой. И дуэль за честь
женщины, за свою собственную честь стала прекрасным завершением
уникальной жизненной драмы великого поэта. Если бы смертной точкой
стала болезнь или несчастный случай (гадалка Киркгоф предсказала такой
возможный вариант), вряд ли бы образ Пушкина нам запомнился ярче.
А доживи Пушкин до восьмидесяти? Ведь ему еще в молодости было
сказано: "Если в тридцать семь не умрешь от руки белокурого человека
или от белой лошади, доживешь до глубокой старости". Гадание - дело
неблагодарное, но-все таки с большой степенью вероятности можно
предположить, что пройдя четко наметившуюся покаянную полосу жизни,
Пушкин скорее всего сделался бы старцем-праведником.
1 2 3 4 5 6 7