»).
Обратите внимание: у Стругацких — «бойцовый Кот его высочества, курсант третьего курса Особой столичной школы», булгаковский мастер — «трижды романтический», в ефремовском «Часе Быка» — Святилище Трех Шагов… В «Туманности Андромеды» появляется «Школа третьего цикла»: «Веда Конг и Эвда Наль приехали в час занятий и медленно шли по кольцевому коридору, обегавшему учебные комнаты, развернутые по периметру круглого здания». Не напоминает ли это мельни-ковский проект «сонного города»? Ефремов настойчив: «Круглый зал в центре здания собрал все население школьного городка».
19. БАРЗАК— БАРСКАЯ РОЩА — БАРВИХА?
В 1936 году журнал «Пионер» напечатал сказку Л.Лагина «Старик Хоттабыч». «Кому из наших читателей не случалось видеть такие сны, когда ты ясно отдаешь себе отчет, что все это происходит с тобой не наяву, — пишет Лагин. — Большое удовольствие — видеть такой сон: опасности тебе нипочем, самые головоломные подвиги ты совершаешь легко и всегда в высшей мере удачно. А главное, ты знаешь, что придет время, и ты живой и невредимый проснешься на своей кровати». Неспроста «авиаконструктор» и «комбриг» Волька Костыльков (во второй главе он командует воображаемой бригадой) предусмотрел в своем ковре-гидросамолете три койки.
В том году страной овладел психоз шпиономании, искусно подогреваемый в канун Большой Чистки. Зависть и смутные подозрения вызывал странным особняк в Кривоарбатском переулке, а также его гости — люди явно непролетарского обличья. Следовало опасаться и некоторых слабостей хозяина, вполне извинительных в другой ситуации. Мельников считал себя гением, и это многих раздражало. Какой-нибудь особо проницательный товарищ мог припомнить странный проект тридцатого года и задуматься: нет дыма без огня! Очень симптоматична статья Р.Хигера в журнале «Советская архитектура» за 1935 год. Он резко критиковал проект «спального города» и мельниковскую идею управления сном, — упирая на то, что проектировщику «совершенно не важно, что в науке эта проблема не поставлена и не решена даже в незначительной степени».
Словом, есть основания полагать, что в середине тридцатых Школе пора было перемещаться в другое место. Следы «переезда» можно увидеть и в булгаковском романе — в той главе, где говорится о судьбе «служащих филиала». Их увезли на грузовиках в загадочную клинику Стравинского (заметьте: Ивана тоже доставил грузовик!). В ранних рукописях это место называлось Барзак, затем — Барская роща. В окончательном тексте топоним вообще отсутствует. Но Булгаков дает ориентиры — реку и бор: грузовик проезжает мимо них, возвращаясь в город, и то же самое Иван видит за окном палаты. В полдень открыли шторы, в палату «хлынуло солнце», — это означает, что окно выходит на юг. Стало быть, сама клиника расположена к северу от Москвы.
Еще одна примета — невиданный комфорт «психушки»: не «дом скорби», а правительственный санаторий! Особенно впечатляет описание клиники в рукописи 1936 года: «В здании было триста совершенно изолированных одиночных палат, причем каждая имела отдельную ванную и уборную. Этого, действительно, нигде в мире не было, и приезжающих в Союз иностранцев специально возили в Барскую рощу». Единственный похожий топоним — «Барвиха», всем известный правительственный клинический санаторий. Его спроектировал архитектор Борис Иофан — друг Бартини и единственный человек, знавший «красного барона» еще до приезда в СССР — с 1920 года. Первый спальный корпус строили с 1931 по 1936 год. А 18 ноября 1939 года в «Барвиху» поступает пациент с диагнозом «гипертонический нефросклероз» — Михаил Афанасьевич Булгаков. Месяц интенсивнейшего лечения дал результат — смерть согласилась подождать.
Обратите внимание: в клинике Иван встречает «мастера» и при этом вспоминает про санаторий — как говорится, ни к селу ни к городу. Герои Лагина, летевшие на ковре-самолете, приземляются в роскошном санатории и сразу встречают… бурового мастера — в «первом спальном корпусе»! К тому же вдоль этажей первого спального корпуса «Барвихи» тянутся ленты общих балконов — точь в точь как в булгаковской клинике!
20. «СТАЛЬНАЯ ПТИЦА»
В первой половине шестидесятых годов в творчестве молодого, но очень популярного писателя Василия Аксенова произошел заметный сдвиг. Он отмечен аллегорической повестью «Стальная Птица» — ненапечатанной, но ходившей в «самиздате». Сюжет таков: в 1948 году в Москву возвращается необыкновенный человек по фамилии Попенков. Он и был Стальной Птицей — в своем настоящем облике: «…и все-таки я убежден, что перед нами не homo sapiens, а обыкновенный стальной самолет». Эти слова произносит врач, рассматривающий рентгеновские снимки Попенкова. Но многозначительный абсурд продолжается: на консилиум приглашают Туполева. Знаменитый конструктор уточняет диагноз: «Нет, это не окончательный самолет, хотя и имеет много общих черт с истребителем-перехватчиком».
Странное существо незаметно входит в жизнь обитателей старого арбатского (!) дома и беспощадно рушит его. Население переезжает в новое прекрасное здание. («И увидел я новое небо и новую землю…»). Это не просто аллегория, а самый настоящий шифр, скрывающий историю о втором пришествии Иисуса.. Автор без конца повторяет, что Стальная Птица — «спаситель». Библейскому Сыну Божьему «негде преклонить голову» — та же ситуация у аксеновского «спасителя». Он появляется в арбатском дворе с двумя авоськами в руках: в одной — рыба, известный символ Иисуса, в другой — мясо, истекающее кровью. Жертвенное?.. Но Аксенов намекает и на что-то конкретное, известное самому автору и его ближайшему окружению. Кто имел прямое отношение к стальным самолетам? Кто работал в шараге с Туполевым? Кто проектировал ракетный перехватчик? Кто приехал в Москву из Таганрога в 1948 году?
В 50-60 годы Бартини поддерживал тесные связи с учеными двух крупнейших научных центров — Дубны и новосибирского Академгородка. Увидеть его вклад в тогдашнее кипение идей нам поможет повесть Василия Аксенова «Золотая наша Железка» (1973). В этом тексте не раз упомянута магия и каббала, а среди персонажей присутствует старый алхимик (он же — иностранный физик с мировым именем). Да и само название повести ясно указывает на трансмутацию неблагородного металла в золото.
Легко заметить, что в «Железке…» воспроизводится сюжет «Стальной птицы»: некто Мемозов, — существо с фантастическими возможностями — появляется в сибирском научном центре Пихты, озонирует творческую атмосферу и производит великое сотрясение ученых мозгов. Это его функция. «Я сплю, и вы суть мое сновидение, — объясняет Мемозов. — Есть только я, одинокий и великий очаг энергии, и вы во мне, как мои антиперсонажи, как моя собственность, и я делаю с вами, что хочу».
Фамилия героя начинается с «мем», — эта древнееврейская буква в каббале соответствует миру сна и иллюзии, царству мистической воды — «маим». Не забыта и грибная тема: муссируется слух о том, что Мемозов торговал в Москве волнушками, а главное действо разворачивается вокруг институтского кафе «Волна». («Мем» — вода!) Этого достаточно, чтобы увидеть «ресторан Грибоедова», действующий в одном из советских «академгородков». По примеру старших товарищей писатель дублирует намек: аксеновский «Воланд» продает волнушки на несуществующем Терентьевском рынке, а директора научного центра зовут Терентием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
Обратите внимание: у Стругацких — «бойцовый Кот его высочества, курсант третьего курса Особой столичной школы», булгаковский мастер — «трижды романтический», в ефремовском «Часе Быка» — Святилище Трех Шагов… В «Туманности Андромеды» появляется «Школа третьего цикла»: «Веда Конг и Эвда Наль приехали в час занятий и медленно шли по кольцевому коридору, обегавшему учебные комнаты, развернутые по периметру круглого здания». Не напоминает ли это мельни-ковский проект «сонного города»? Ефремов настойчив: «Круглый зал в центре здания собрал все население школьного городка».
19. БАРЗАК— БАРСКАЯ РОЩА — БАРВИХА?
В 1936 году журнал «Пионер» напечатал сказку Л.Лагина «Старик Хоттабыч». «Кому из наших читателей не случалось видеть такие сны, когда ты ясно отдаешь себе отчет, что все это происходит с тобой не наяву, — пишет Лагин. — Большое удовольствие — видеть такой сон: опасности тебе нипочем, самые головоломные подвиги ты совершаешь легко и всегда в высшей мере удачно. А главное, ты знаешь, что придет время, и ты живой и невредимый проснешься на своей кровати». Неспроста «авиаконструктор» и «комбриг» Волька Костыльков (во второй главе он командует воображаемой бригадой) предусмотрел в своем ковре-гидросамолете три койки.
В том году страной овладел психоз шпиономании, искусно подогреваемый в канун Большой Чистки. Зависть и смутные подозрения вызывал странным особняк в Кривоарбатском переулке, а также его гости — люди явно непролетарского обличья. Следовало опасаться и некоторых слабостей хозяина, вполне извинительных в другой ситуации. Мельников считал себя гением, и это многих раздражало. Какой-нибудь особо проницательный товарищ мог припомнить странный проект тридцатого года и задуматься: нет дыма без огня! Очень симптоматична статья Р.Хигера в журнале «Советская архитектура» за 1935 год. Он резко критиковал проект «спального города» и мельниковскую идею управления сном, — упирая на то, что проектировщику «совершенно не важно, что в науке эта проблема не поставлена и не решена даже в незначительной степени».
Словом, есть основания полагать, что в середине тридцатых Школе пора было перемещаться в другое место. Следы «переезда» можно увидеть и в булгаковском романе — в той главе, где говорится о судьбе «служащих филиала». Их увезли на грузовиках в загадочную клинику Стравинского (заметьте: Ивана тоже доставил грузовик!). В ранних рукописях это место называлось Барзак, затем — Барская роща. В окончательном тексте топоним вообще отсутствует. Но Булгаков дает ориентиры — реку и бор: грузовик проезжает мимо них, возвращаясь в город, и то же самое Иван видит за окном палаты. В полдень открыли шторы, в палату «хлынуло солнце», — это означает, что окно выходит на юг. Стало быть, сама клиника расположена к северу от Москвы.
Еще одна примета — невиданный комфорт «психушки»: не «дом скорби», а правительственный санаторий! Особенно впечатляет описание клиники в рукописи 1936 года: «В здании было триста совершенно изолированных одиночных палат, причем каждая имела отдельную ванную и уборную. Этого, действительно, нигде в мире не было, и приезжающих в Союз иностранцев специально возили в Барскую рощу». Единственный похожий топоним — «Барвиха», всем известный правительственный клинический санаторий. Его спроектировал архитектор Борис Иофан — друг Бартини и единственный человек, знавший «красного барона» еще до приезда в СССР — с 1920 года. Первый спальный корпус строили с 1931 по 1936 год. А 18 ноября 1939 года в «Барвиху» поступает пациент с диагнозом «гипертонический нефросклероз» — Михаил Афанасьевич Булгаков. Месяц интенсивнейшего лечения дал результат — смерть согласилась подождать.
Обратите внимание: в клинике Иван встречает «мастера» и при этом вспоминает про санаторий — как говорится, ни к селу ни к городу. Герои Лагина, летевшие на ковре-самолете, приземляются в роскошном санатории и сразу встречают… бурового мастера — в «первом спальном корпусе»! К тому же вдоль этажей первого спального корпуса «Барвихи» тянутся ленты общих балконов — точь в точь как в булгаковской клинике!
20. «СТАЛЬНАЯ ПТИЦА»
В первой половине шестидесятых годов в творчестве молодого, но очень популярного писателя Василия Аксенова произошел заметный сдвиг. Он отмечен аллегорической повестью «Стальная Птица» — ненапечатанной, но ходившей в «самиздате». Сюжет таков: в 1948 году в Москву возвращается необыкновенный человек по фамилии Попенков. Он и был Стальной Птицей — в своем настоящем облике: «…и все-таки я убежден, что перед нами не homo sapiens, а обыкновенный стальной самолет». Эти слова произносит врач, рассматривающий рентгеновские снимки Попенкова. Но многозначительный абсурд продолжается: на консилиум приглашают Туполева. Знаменитый конструктор уточняет диагноз: «Нет, это не окончательный самолет, хотя и имеет много общих черт с истребителем-перехватчиком».
Странное существо незаметно входит в жизнь обитателей старого арбатского (!) дома и беспощадно рушит его. Население переезжает в новое прекрасное здание. («И увидел я новое небо и новую землю…»). Это не просто аллегория, а самый настоящий шифр, скрывающий историю о втором пришествии Иисуса.. Автор без конца повторяет, что Стальная Птица — «спаситель». Библейскому Сыну Божьему «негде преклонить голову» — та же ситуация у аксеновского «спасителя». Он появляется в арбатском дворе с двумя авоськами в руках: в одной — рыба, известный символ Иисуса, в другой — мясо, истекающее кровью. Жертвенное?.. Но Аксенов намекает и на что-то конкретное, известное самому автору и его ближайшему окружению. Кто имел прямое отношение к стальным самолетам? Кто работал в шараге с Туполевым? Кто проектировал ракетный перехватчик? Кто приехал в Москву из Таганрога в 1948 году?
В 50-60 годы Бартини поддерживал тесные связи с учеными двух крупнейших научных центров — Дубны и новосибирского Академгородка. Увидеть его вклад в тогдашнее кипение идей нам поможет повесть Василия Аксенова «Золотая наша Железка» (1973). В этом тексте не раз упомянута магия и каббала, а среди персонажей присутствует старый алхимик (он же — иностранный физик с мировым именем). Да и само название повести ясно указывает на трансмутацию неблагородного металла в золото.
Легко заметить, что в «Железке…» воспроизводится сюжет «Стальной птицы»: некто Мемозов, — существо с фантастическими возможностями — появляется в сибирском научном центре Пихты, озонирует творческую атмосферу и производит великое сотрясение ученых мозгов. Это его функция. «Я сплю, и вы суть мое сновидение, — объясняет Мемозов. — Есть только я, одинокий и великий очаг энергии, и вы во мне, как мои антиперсонажи, как моя собственность, и я делаю с вами, что хочу».
Фамилия героя начинается с «мем», — эта древнееврейская буква в каббале соответствует миру сна и иллюзии, царству мистической воды — «маим». Не забыта и грибная тема: муссируется слух о том, что Мемозов торговал в Москве волнушками, а главное действо разворачивается вокруг институтского кафе «Волна». («Мем» — вода!) Этого достаточно, чтобы увидеть «ресторан Грибоедова», действующий в одном из советских «академгородков». По примеру старших товарищей писатель дублирует намек: аксеновский «Воланд» продает волнушки на несуществующем Терентьевском рынке, а директора научного центра зовут Терентием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141