.. Нет, это было немыслимо. Сердце его билось от восторга, голова трещала от дум, в ушах раздавался милый голос его покойной жены.
Образы прошлого, образы быстро промелькнувшего недолгого счастья вновь восстали в душе дикаря, и он мыслями и чувствами вступил в беседу с мертвой подругой. Долго беседовал он с нею среди степного безмолвия, и под конец ему стало казаться, что солнце слишком медленно двигается по синему своду.
Сделали привал для завтрака. Но Черный Орел не ел. Радость сама по себе питает, а мщение может насытиться только мщением.
— Да что это сегодня с Черным Орлом? — спросил Оливье у канадца. — Не находите ли вы его каким-то странным и таинственным? Он все бормочет… точно говорит с каким-то невидимым лицом. Посмотрите, как он бьет себя в грудь и обращается к солнцу с какими-то заклинаниями. Он положительно в экстазе.
— Сидя нынче ночью на веранде Кэрби, я припомнил многое из прошлых лет. Сегодня для Виллиго очень грустный день… Бедняга, мне жалко его!
— Что же это такое?
— Тяжело рассказывать, дорогой Оливье!
— Все-таки расскажите!
— Трудно! Легко ли изложить в нескольких словах драму, тяжелую, кровавую драму, воспоминание о которой и до сих пор волнует кровь моего названого брата?!
— Дорогой Дик, вы начинаете говорить загадками!
— Вовсе нет!
— Но я ничего не понимаю!..
— Поймете, когда я скажу вам, что пятнадцать лет тому назад Виллиго потерял свою молодую жену, павшую жертвой мести лесовиков.
— Ах, что вы говорите!.. Как же это произошло?..
Но канадец не мог продолжать. Черный Орел остановил фуру под тенью фиговой рощи и подошел к беседующим.
В эту минуту солнце готовилось зайти за Красные горы, голые склоны которых, изборожденные потоками лавы, возвышались в полумиле от наших путников. Уже стали заметны красноватые пары Чертова пика, бороздившие огненными чертами темнеющий горизонт. Гора погружалась в постоянно сгущавшийся мрак, понемногу окутывавший и лес, и долины.
— Взгляните! — сказал вдруг Виллиго в каком-то самозабвении. — Взгляните туда, на подножие Большого пика. Вы увидите мщение чернокожего человека.
— Что такое? — в один голос обратились к нему наши друзья.
— О, чернокожий никогда не забывает оказанного ему добра, но твердо помнит и нанесенное ему зло! — продолжал туземец в диком исступлении.
— Успокойся, брат мой! — ласково обратился к нему Дик, кладя свою руку на его плечо.
— Тидана скоро увидит своего брата спокойным, но прежде тот утолит свою жажду мести! — И глаза Виллиго вспыхнули мрачным огнем.
«Что же это будет такое?» — невольно подумал граф, вслушиваясь в зловещий тон Черного Орла, и хотел обратиться к нему за разъяснением, но Дик остановил его.
— Молчите, граф!.. Не надо тревожить старые раны!..
Оливье невольно согласился.
— Но скажите же хотя бы, Дик, на что рассчитывает Черный Орел!..
— Увидите сами!..
— Это будет что-нибудь ужасное?
— Я сам еще не знаю.
Друзья смолкли.
Ночь наступила.
Вдруг в том направлении, куда указывал Виллиго, мелькнул белый свет. Вслед за тем прогремел ужаснейший взрыв, от которого задрожала земля под ногами у путников. Огромный огненный сноп поднялся над горизонтом и сейчас же потух, как зарница.
Газы, скопившиеся в пещере Чертова пика, воспламенились от соприкосновения с порохом, который мистер Боб зажег, по коварному совету Виллиго, и часть горы, приподнятая взрывом, обрушилась на лесовиков.
— Что это? — вскричал Дик дрожащим от волнения голосом. — Что это значит?
— Это тризна по жене Виллиго, — отвечал Черный Орел в диком исступлении. — Триста лесовиков спят теперь вечным сном под обрушившейся горой.
— Да, вот она, месть дикаря! — прошептал канадец, печально потупив голову.
Часть третья. КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК
I
Сессия суда в Сан-Франциско. — Капитан Джонатан Спайерс. — Убийца китайца и министр Джонас Хабакук Литльстон.
Часы на высокой башне судебной палаты в Сан-Франциско били полдень. Это были замечательные часы: они не только отбивали каждый час, как всякие другие башенные часы, но и еще каждые четверть часа играли прелестные вальсы и польки, увеселяя прохожих обоего пола и всех жителей Калифорнии, так что «Восточная компания» еженедельно по воскресеньям устраивала специальные поезда, для того чтобы окрестные фермеры и их семейства могли приехать полюбоваться этим чудом искусства.
Так как творец этого диковинного механизма был большой патриот, то эти национальные часы каждый час исполняли еще один из национальных гимнов различных штатов американской федерации; в то же время изображение одного из президентов, стоявших во главе республики, появлялось в маленькой будочке над часами и торжественно раскланивалось с публикой все время, пока продолжался гимн. А в полдень каждый раз появлялся сам великий Вашингтон на своем боевом коне, с мечом в одной руке и конституционной хартией в другой, и трижды провозглашал «ура», на что в первое время толпа отвечала бешено восторженными криками. Но мало-помалу энтузиазм толпы остыл, и тогда муниципалитет города стал нанимать пять-шесть пропойц, которые ежедневно, ровно к полудню, являлись сюда за вознаграждение в один шиллинг и отзывались на автоматическое «ура» великого Вашингтона патриотическими криками.
В тот день, о котором теперь идет речь, муниципальным наемникам не пришлось, однако, исполнять своего обязательства, потому что едва только великий герой независимости появился на башне, как крики «vivat», издаваемые 20000 голосов с неподдельным энтузиазмом, огласили воздух и, подобно урагану, пронеслись над площадью.
Вся вашингтоновская площадь и прилегающие к ней улицы, вплоть до Дюпонт-стрит в китайском городе, до такой степени были переполнены людьми, что всякое движение по ним прекратилось; но пригородные трамваи продолжали подвозить все новых и новых любопытствующих граждан, которые положительно заполонили не только залу суда, но и все здание и даже двор его. Судя по такому громадному стечению публики, можно было подумать, что здесь происходит какой-нибудь колоссальный политический митинг. Но так как, несмотря на весьма оживленные прения между отдельными группами, ни один оратор не обращался к толпе, то было ясно, что ни о каком политическом митинге в данном случае не было и речи.
В чем же заключался «the great attraction», как выражаются англичане и американцы, этого громадного сборища?
В том, что ровно в час пополудни должно было открыться заседание суда над знаменитым Джонатаном Спайерсом, прозванным Красным Капитаном, и его сообщниками. Этот громкий процесс сильно занимал уже более месяца не только все население данного штата, но и всех граждан Северо-Американских Соединенных Штатов. Множество репортеров прибыло и из Сан-Луиса, и из Нью-Орлеана, из Чикаго и Балтимора, Филадельфии и Нью-Йорка, чтобы ежечасно доставлять самые свежие вести о процессе в газеты с помощью телеграфа. Так как было заявлено, что телеграф останется до окончания дела в распоряжении первого занявшего его, то репортер «Нью-Йорк геральд» еще накануне вечером явился в телеграфное бюро с Библией в руках и принялся телеграфировать в продолжение всей ночи стих за стихом Ветхий завет до самого момента открытия заседания, а затем, без малейшего перерыва, перешел к передаче по телеграфу обвинительного акта и всевозможных мельчайших подробностей интересного процесса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Образы прошлого, образы быстро промелькнувшего недолгого счастья вновь восстали в душе дикаря, и он мыслями и чувствами вступил в беседу с мертвой подругой. Долго беседовал он с нею среди степного безмолвия, и под конец ему стало казаться, что солнце слишком медленно двигается по синему своду.
Сделали привал для завтрака. Но Черный Орел не ел. Радость сама по себе питает, а мщение может насытиться только мщением.
— Да что это сегодня с Черным Орлом? — спросил Оливье у канадца. — Не находите ли вы его каким-то странным и таинственным? Он все бормочет… точно говорит с каким-то невидимым лицом. Посмотрите, как он бьет себя в грудь и обращается к солнцу с какими-то заклинаниями. Он положительно в экстазе.
— Сидя нынче ночью на веранде Кэрби, я припомнил многое из прошлых лет. Сегодня для Виллиго очень грустный день… Бедняга, мне жалко его!
— Что же это такое?
— Тяжело рассказывать, дорогой Оливье!
— Все-таки расскажите!
— Трудно! Легко ли изложить в нескольких словах драму, тяжелую, кровавую драму, воспоминание о которой и до сих пор волнует кровь моего названого брата?!
— Дорогой Дик, вы начинаете говорить загадками!
— Вовсе нет!
— Но я ничего не понимаю!..
— Поймете, когда я скажу вам, что пятнадцать лет тому назад Виллиго потерял свою молодую жену, павшую жертвой мести лесовиков.
— Ах, что вы говорите!.. Как же это произошло?..
Но канадец не мог продолжать. Черный Орел остановил фуру под тенью фиговой рощи и подошел к беседующим.
В эту минуту солнце готовилось зайти за Красные горы, голые склоны которых, изборожденные потоками лавы, возвышались в полумиле от наших путников. Уже стали заметны красноватые пары Чертова пика, бороздившие огненными чертами темнеющий горизонт. Гора погружалась в постоянно сгущавшийся мрак, понемногу окутывавший и лес, и долины.
— Взгляните! — сказал вдруг Виллиго в каком-то самозабвении. — Взгляните туда, на подножие Большого пика. Вы увидите мщение чернокожего человека.
— Что такое? — в один голос обратились к нему наши друзья.
— О, чернокожий никогда не забывает оказанного ему добра, но твердо помнит и нанесенное ему зло! — продолжал туземец в диком исступлении.
— Успокойся, брат мой! — ласково обратился к нему Дик, кладя свою руку на его плечо.
— Тидана скоро увидит своего брата спокойным, но прежде тот утолит свою жажду мести! — И глаза Виллиго вспыхнули мрачным огнем.
«Что же это будет такое?» — невольно подумал граф, вслушиваясь в зловещий тон Черного Орла, и хотел обратиться к нему за разъяснением, но Дик остановил его.
— Молчите, граф!.. Не надо тревожить старые раны!..
Оливье невольно согласился.
— Но скажите же хотя бы, Дик, на что рассчитывает Черный Орел!..
— Увидите сами!..
— Это будет что-нибудь ужасное?
— Я сам еще не знаю.
Друзья смолкли.
Ночь наступила.
Вдруг в том направлении, куда указывал Виллиго, мелькнул белый свет. Вслед за тем прогремел ужаснейший взрыв, от которого задрожала земля под ногами у путников. Огромный огненный сноп поднялся над горизонтом и сейчас же потух, как зарница.
Газы, скопившиеся в пещере Чертова пика, воспламенились от соприкосновения с порохом, который мистер Боб зажег, по коварному совету Виллиго, и часть горы, приподнятая взрывом, обрушилась на лесовиков.
— Что это? — вскричал Дик дрожащим от волнения голосом. — Что это значит?
— Это тризна по жене Виллиго, — отвечал Черный Орел в диком исступлении. — Триста лесовиков спят теперь вечным сном под обрушившейся горой.
— Да, вот она, месть дикаря! — прошептал канадец, печально потупив голову.
Часть третья. КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК
I
Сессия суда в Сан-Франциско. — Капитан Джонатан Спайерс. — Убийца китайца и министр Джонас Хабакук Литльстон.
Часы на высокой башне судебной палаты в Сан-Франциско били полдень. Это были замечательные часы: они не только отбивали каждый час, как всякие другие башенные часы, но и еще каждые четверть часа играли прелестные вальсы и польки, увеселяя прохожих обоего пола и всех жителей Калифорнии, так что «Восточная компания» еженедельно по воскресеньям устраивала специальные поезда, для того чтобы окрестные фермеры и их семейства могли приехать полюбоваться этим чудом искусства.
Так как творец этого диковинного механизма был большой патриот, то эти национальные часы каждый час исполняли еще один из национальных гимнов различных штатов американской федерации; в то же время изображение одного из президентов, стоявших во главе республики, появлялось в маленькой будочке над часами и торжественно раскланивалось с публикой все время, пока продолжался гимн. А в полдень каждый раз появлялся сам великий Вашингтон на своем боевом коне, с мечом в одной руке и конституционной хартией в другой, и трижды провозглашал «ура», на что в первое время толпа отвечала бешено восторженными криками. Но мало-помалу энтузиазм толпы остыл, и тогда муниципалитет города стал нанимать пять-шесть пропойц, которые ежедневно, ровно к полудню, являлись сюда за вознаграждение в один шиллинг и отзывались на автоматическое «ура» великого Вашингтона патриотическими криками.
В тот день, о котором теперь идет речь, муниципальным наемникам не пришлось, однако, исполнять своего обязательства, потому что едва только великий герой независимости появился на башне, как крики «vivat», издаваемые 20000 голосов с неподдельным энтузиазмом, огласили воздух и, подобно урагану, пронеслись над площадью.
Вся вашингтоновская площадь и прилегающие к ней улицы, вплоть до Дюпонт-стрит в китайском городе, до такой степени были переполнены людьми, что всякое движение по ним прекратилось; но пригородные трамваи продолжали подвозить все новых и новых любопытствующих граждан, которые положительно заполонили не только залу суда, но и все здание и даже двор его. Судя по такому громадному стечению публики, можно было подумать, что здесь происходит какой-нибудь колоссальный политический митинг. Но так как, несмотря на весьма оживленные прения между отдельными группами, ни один оратор не обращался к толпе, то было ясно, что ни о каком политическом митинге в данном случае не было и речи.
В чем же заключался «the great attraction», как выражаются англичане и американцы, этого громадного сборища?
В том, что ровно в час пополудни должно было открыться заседание суда над знаменитым Джонатаном Спайерсом, прозванным Красным Капитаном, и его сообщниками. Этот громкий процесс сильно занимал уже более месяца не только все население данного штата, но и всех граждан Северо-Американских Соединенных Штатов. Множество репортеров прибыло и из Сан-Луиса, и из Нью-Орлеана, из Чикаго и Балтимора, Филадельфии и Нью-Йорка, чтобы ежечасно доставлять самые свежие вести о процессе в газеты с помощью телеграфа. Так как было заявлено, что телеграф останется до окончания дела в распоряжении первого занявшего его, то репортер «Нью-Йорк геральд» еще накануне вечером явился в телеграфное бюро с Библией в руках и принялся телеграфировать в продолжение всей ночи стих за стихом Ветхий завет до самого момента открытия заседания, а затем, без малейшего перерыва, перешел к передаче по телеграфу обвинительного акта и всевозможных мельчайших подробностей интересного процесса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151