В спальне над старинной кроватью на полозьях из красного дерева, сделанной в Вирджинии в девятнадцатом веке — по крайней мере мне так сказали, — висит зеркало в стиле чиппендейл — подарок папы.
Я подумываю о том, чтобы завести далматинца.
Гас Фреротт в городе. Звонила Камерон Диас. Затем Мэтт Диллон. Потом снова Камерон Диас. А потом снова Мэтт Диллон.
Я включаю телевизор в спальне. Клипы, как обычно. Я переключаю его на канал, транслирующий прогнозы погоды.
Я потягиваюсь со стоном, высоко поднимая руки над головой.
Я решаю принять ванну.
Я осторожно вешаю на плечики пиджак от Prada. Я думаю: «Ты надел его в последний раз».
Я наклоняюсь над белой фарфоровой ванной и открываю краны, делаю воду погорячее. Я добавляю немного соли для ванн от Kiehl и размешиваю ее рукой.
Я подумываю о том, чтобы завести далматинца.
Я снова потягиваюсь.
И тут я замечаю на полу какой-то предмет.
Я наклоняюсь.
Это крохотный бумажный кружок. Я трогаю его указательным пальцем и он прилипает к нему.
Я подношу палец к лицу.
Это кружок конфетти.
Я долго разглядываю его.
В глазах у меня слегка темнеет.
Темнота накатывает на меня.
Беззаботно насвистывая, я медленным шагом возвращаюсь в спальню.
Очутившись там, я замечаю, что конфетти — розовые, белые и серые — разбросаны по всей постели.
Поглядев в зеркало в стиле чиппендейл, висящее над кроватью, я собираюсь с духом, перед тем как заметить чью-то тень за ширмой-гобеленом восемнадцатого века, стоящим в углу.
Тень пошевельнулась.
Она ждет. Терпеливо ждет.
Я подхожу к кровати.
Продолжая беззаботно насвистывать, я наклоняюсь к тумбочке и, посмеиваясь про себя, делаю вид, что никак не могу развязать шнурки на ботинке. Тем временем я засовываю руку в ящик и достаю оттуда «вальтер» двадцать пятого калибра с навинченным на него глушителем.
Я бреду обратно в ванную.
Я считаю про себя.
Пять, четыре, три…
Внезапно я меняю направление и иду прямо на ширму с пистолетом в руке.
Подняв пистолет на уровень головы, я стреляю. Два раза подряд.
Сдавленное рычание. Звук льющейся жидкости — это струя крови ударяется об стену.
Человек, одетый в черное, половина его лица разворочена пулей, падает вперед, опрокидывая ширму, сжимая маленький пистолет в затянутой в перчатку правой руке.
Я уже совсем собираюсь наклониться и вынуть пистолет из его пальцев, как шорох у меня за спиной заставляет меня стремительно обернуться.
Еще одна тень в черном зависла над кроватью в беззвучном прыжке. В ее руке нож, занесенный для удара.
Я приседаю, одновременно целясь из пистолета.
Первая пуля пролетает мимо и разбивает зеркало в стиле чиппендейл.
Но когда человек в черном уже падает на меня, вторая пуля попадает ему в лицо и отбрасывает его назад.
Человек в черном падает на ковер и дрыгает ногами. Я, пошатываясь, подхожу к нему и вгоняю ему две пули в сердце. Он тут же затихает.
— Блин, блин, блин, — бормочу я, пытаясь найти в темноте на ощупь мой мобильник, затем нахожу его и, на ходу вспоминая полузабытый номер, пытаюсь набрать его.
С третьей попытки в трубке раздается сигнал приема. Тяжело дыша я набираю код.
— Быстрее, быстрее!
Еще один сигнал. Еще один код. А затем я набираю еще один номер.
— Это ДЭН, — говорю я в трубку.
Я жду.
— Да. — Я слушаю. — Да.
Я называю адрес. Я говорю:
— Код 50.
Я вешаю трубку. Я выключаю воду в ванной и быстро собираю сумку с вещами на эту ночь. Я проведу ее в гостинице «Carlyle».
0
На следующий вечер я ужинаю с Евой в сверхмодном новом японском ресторане рядом с Сохо в новой зоне развлечений на Хустон-стрит; Ева, терпеливо ожидая, пьет зеленый чай в кабинке, расположенной в битком набитом главном зале, а рядышком с ней лежит на столе аккуратно сложенный вечерний выпуск завтрашнего «New York Observer» (с благожелательной в высшей степени статьей про моего отца, которая на самом-то деле про нового Виктора Джонсона и про все, чему он научился). Метрдотель с преувеличенным энтузиазмом, держа меня за руку, рассыпаясь в соболезнованиях и, рассказывая мне о том, насколько я ультракрут, проводит меня в кабинку. Я воспринимаю все это как должное и, поблагодарив его, усаживаюсь рядом с Евой. Мы улыбаемся друг другу. Я не забываю поцеловать ее. Я совершаю все положенные действия, поскольку весь зал смотрит на нас, и, собственно говоря, ради этого мы и сели в кабинку, ради этого мы и пришли сюда.
Я заказываю марочное холодное саке и сообщаю Еве, что мне дали роль в «Коматозниках 2». Ева говорит, что она очень рада за меня.
— И где же твой приятель сегодня вечером? — спрашиваю я, улыбаясь.
— Его нет в городе, — уклончиво отвечает Ева.
— А где он?
— Он уехал на «Фудзи рок фестиваль», — отвечает она, закатывая глаза и отпивая из чашки зеленый чай.
— У меня туда тоже кое-кто из знакомых поехал.
— Может быть, они поехали вместе?
— Кто знает?
— Да, — говорит она, открывая меню. — Кто знает?
— Если кто и знает, то уж точно не мы.
— Это уж точно.
— Ты выглядишь великолепно.
Она ничего не отвечает.
— Ты меня слышишь? — спрашиваю я.
— Великолепный костюм, — отвечает она, не поднимая глаз.
— Поговорим о шмотках?
— О тебе много пишут в последние дни, — говорит Ева, ткнув пальцем в «Observer»: — За тобой повсюду следуют папарацци.
— Жизнь не сводится к темным очкам и автографам.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Разве не смешны все эти люди? — спрашиваю я, делая жест в сторону зала.
— Ну, не знаю, — говорит она. — Примитивность всегда утешает. Чувствуешь себя снова студенткой.
— Почему это?
— Потому что понимаешь, что, общаясь с тупицами, начинаешь сам себе казаться очень умным, — объясняет она. — По-моему, в этом заключается весь смысл высшего образования.
— Где ты был, когда мы ловили свой кайф? — бормочу я себе под нос, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из присутствующих в зале.
— Что ты сказал?
— Ты подарила мне новый взгляд на вещи, — говорю я, откашлявшись.
— Без нас этот мир — лишь куча мусора, — соглашается она.
Я накладываю себе салат из зеленых бобов сои.
— Да, кстати, — начинает Ева, — как там Элисон Пул?
— Похоже, я разбиваю ее сердце.
— У меня складывается впечатление, что это твоя основная специальность.
— Она постоянно спрашивает меня про Хлое Бирнс, — бормочу я.
Ева никак на это не реагирует. Вскоре она уже пьет «Столичную лимонную», а я ковыряюсь в салате из морской капусты.
— Что ты сегодня делала? — спрашиваю я и тут же осознаю, что ответ на этот вопрос мне не особенно интересен, несмотря на то что я тискаю под столом Евино бедро.
— У меня была фотосессия. Затем обедала вместе с Salt-n-Pepa. Старалась избежать встречи с некоторыми личностями. Встречалась с теми, кого не старалась избежать, — Ева переводит дыхание. — Моя жизнь сейчас гораздо проще, чем я ожидала. — Она вздыхает, но вздох этот печальным не назовешь. — Ко многому я так и не могу привыкнуть, но в целом все очень мило.
— Ясненько, — говорю я и добавляю голосом робота: — Я знаю, откуда ты приехала, зайка.
Ева хихикает и позволяет мне еще откровеннее тискать ее ляжку.
Но затем я начинаю думать свои мысли и настроение у меня сразу же портится. Я выпиваю еще одну чашечку саке.
— Что-то не так? — спрашивает Ева.
— Да так, вчерашние неприятности, — бурчу я.
— Какие?
Я рассказываю ей шепотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
Я подумываю о том, чтобы завести далматинца.
Гас Фреротт в городе. Звонила Камерон Диас. Затем Мэтт Диллон. Потом снова Камерон Диас. А потом снова Мэтт Диллон.
Я включаю телевизор в спальне. Клипы, как обычно. Я переключаю его на канал, транслирующий прогнозы погоды.
Я потягиваюсь со стоном, высоко поднимая руки над головой.
Я решаю принять ванну.
Я осторожно вешаю на плечики пиджак от Prada. Я думаю: «Ты надел его в последний раз».
Я наклоняюсь над белой фарфоровой ванной и открываю краны, делаю воду погорячее. Я добавляю немного соли для ванн от Kiehl и размешиваю ее рукой.
Я подумываю о том, чтобы завести далматинца.
Я снова потягиваюсь.
И тут я замечаю на полу какой-то предмет.
Я наклоняюсь.
Это крохотный бумажный кружок. Я трогаю его указательным пальцем и он прилипает к нему.
Я подношу палец к лицу.
Это кружок конфетти.
Я долго разглядываю его.
В глазах у меня слегка темнеет.
Темнота накатывает на меня.
Беззаботно насвистывая, я медленным шагом возвращаюсь в спальню.
Очутившись там, я замечаю, что конфетти — розовые, белые и серые — разбросаны по всей постели.
Поглядев в зеркало в стиле чиппендейл, висящее над кроватью, я собираюсь с духом, перед тем как заметить чью-то тень за ширмой-гобеленом восемнадцатого века, стоящим в углу.
Тень пошевельнулась.
Она ждет. Терпеливо ждет.
Я подхожу к кровати.
Продолжая беззаботно насвистывать, я наклоняюсь к тумбочке и, посмеиваясь про себя, делаю вид, что никак не могу развязать шнурки на ботинке. Тем временем я засовываю руку в ящик и достаю оттуда «вальтер» двадцать пятого калибра с навинченным на него глушителем.
Я бреду обратно в ванную.
Я считаю про себя.
Пять, четыре, три…
Внезапно я меняю направление и иду прямо на ширму с пистолетом в руке.
Подняв пистолет на уровень головы, я стреляю. Два раза подряд.
Сдавленное рычание. Звук льющейся жидкости — это струя крови ударяется об стену.
Человек, одетый в черное, половина его лица разворочена пулей, падает вперед, опрокидывая ширму, сжимая маленький пистолет в затянутой в перчатку правой руке.
Я уже совсем собираюсь наклониться и вынуть пистолет из его пальцев, как шорох у меня за спиной заставляет меня стремительно обернуться.
Еще одна тень в черном зависла над кроватью в беззвучном прыжке. В ее руке нож, занесенный для удара.
Я приседаю, одновременно целясь из пистолета.
Первая пуля пролетает мимо и разбивает зеркало в стиле чиппендейл.
Но когда человек в черном уже падает на меня, вторая пуля попадает ему в лицо и отбрасывает его назад.
Человек в черном падает на ковер и дрыгает ногами. Я, пошатываясь, подхожу к нему и вгоняю ему две пули в сердце. Он тут же затихает.
— Блин, блин, блин, — бормочу я, пытаясь найти в темноте на ощупь мой мобильник, затем нахожу его и, на ходу вспоминая полузабытый номер, пытаюсь набрать его.
С третьей попытки в трубке раздается сигнал приема. Тяжело дыша я набираю код.
— Быстрее, быстрее!
Еще один сигнал. Еще один код. А затем я набираю еще один номер.
— Это ДЭН, — говорю я в трубку.
Я жду.
— Да. — Я слушаю. — Да.
Я называю адрес. Я говорю:
— Код 50.
Я вешаю трубку. Я выключаю воду в ванной и быстро собираю сумку с вещами на эту ночь. Я проведу ее в гостинице «Carlyle».
0
На следующий вечер я ужинаю с Евой в сверхмодном новом японском ресторане рядом с Сохо в новой зоне развлечений на Хустон-стрит; Ева, терпеливо ожидая, пьет зеленый чай в кабинке, расположенной в битком набитом главном зале, а рядышком с ней лежит на столе аккуратно сложенный вечерний выпуск завтрашнего «New York Observer» (с благожелательной в высшей степени статьей про моего отца, которая на самом-то деле про нового Виктора Джонсона и про все, чему он научился). Метрдотель с преувеличенным энтузиазмом, держа меня за руку, рассыпаясь в соболезнованиях и, рассказывая мне о том, насколько я ультракрут, проводит меня в кабинку. Я воспринимаю все это как должное и, поблагодарив его, усаживаюсь рядом с Евой. Мы улыбаемся друг другу. Я не забываю поцеловать ее. Я совершаю все положенные действия, поскольку весь зал смотрит на нас, и, собственно говоря, ради этого мы и сели в кабинку, ради этого мы и пришли сюда.
Я заказываю марочное холодное саке и сообщаю Еве, что мне дали роль в «Коматозниках 2». Ева говорит, что она очень рада за меня.
— И где же твой приятель сегодня вечером? — спрашиваю я, улыбаясь.
— Его нет в городе, — уклончиво отвечает Ева.
— А где он?
— Он уехал на «Фудзи рок фестиваль», — отвечает она, закатывая глаза и отпивая из чашки зеленый чай.
— У меня туда тоже кое-кто из знакомых поехал.
— Может быть, они поехали вместе?
— Кто знает?
— Да, — говорит она, открывая меню. — Кто знает?
— Если кто и знает, то уж точно не мы.
— Это уж точно.
— Ты выглядишь великолепно.
Она ничего не отвечает.
— Ты меня слышишь? — спрашиваю я.
— Великолепный костюм, — отвечает она, не поднимая глаз.
— Поговорим о шмотках?
— О тебе много пишут в последние дни, — говорит Ева, ткнув пальцем в «Observer»: — За тобой повсюду следуют папарацци.
— Жизнь не сводится к темным очкам и автографам.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Разве не смешны все эти люди? — спрашиваю я, делая жест в сторону зала.
— Ну, не знаю, — говорит она. — Примитивность всегда утешает. Чувствуешь себя снова студенткой.
— Почему это?
— Потому что понимаешь, что, общаясь с тупицами, начинаешь сам себе казаться очень умным, — объясняет она. — По-моему, в этом заключается весь смысл высшего образования.
— Где ты был, когда мы ловили свой кайф? — бормочу я себе под нос, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из присутствующих в зале.
— Что ты сказал?
— Ты подарила мне новый взгляд на вещи, — говорю я, откашлявшись.
— Без нас этот мир — лишь куча мусора, — соглашается она.
Я накладываю себе салат из зеленых бобов сои.
— Да, кстати, — начинает Ева, — как там Элисон Пул?
— Похоже, я разбиваю ее сердце.
— У меня складывается впечатление, что это твоя основная специальность.
— Она постоянно спрашивает меня про Хлое Бирнс, — бормочу я.
Ева никак на это не реагирует. Вскоре она уже пьет «Столичную лимонную», а я ковыряюсь в салате из морской капусты.
— Что ты сегодня делала? — спрашиваю я и тут же осознаю, что ответ на этот вопрос мне не особенно интересен, несмотря на то что я тискаю под столом Евино бедро.
— У меня была фотосессия. Затем обедала вместе с Salt-n-Pepa. Старалась избежать встречи с некоторыми личностями. Встречалась с теми, кого не старалась избежать, — Ева переводит дыхание. — Моя жизнь сейчас гораздо проще, чем я ожидала. — Она вздыхает, но вздох этот печальным не назовешь. — Ко многому я так и не могу привыкнуть, но в целом все очень мило.
— Ясненько, — говорю я и добавляю голосом робота: — Я знаю, откуда ты приехала, зайка.
Ева хихикает и позволяет мне еще откровеннее тискать ее ляжку.
Но затем я начинаю думать свои мысли и настроение у меня сразу же портится. Я выпиваю еще одну чашечку саке.
— Что-то не так? — спрашивает Ева.
— Да так, вчерашние неприятности, — бурчу я.
— Какие?
Я рассказываю ей шепотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160