Тот дородный мужчина, что лежал на нем, спас его, приняв в себя назначенные Мишелю осколки.
— Да вы, милостивый государь, в рубашке родились! — радовался Валериан Христофорович. — Ведь во второй раз смерть обходите — помните Хитровку, как в вас из револьвера подручный Федьки Сыча стрелял, да вместо вас в колье пулей угодил!
«Да нет, уж не во второй, уж поболе», — подумал про себя Мишель, вспоминая расстрел в Кремле, пред воротами Арсенала, да еще другой, в ЧК.
И то верно — везучий он, доколе только?..
— Что здесь случилось? — спросил Мишель.
— Вроде поляки наступают, — ответил Паша-матрос.
* * *
И верно, за выбитыми окнами все не стихала, все ухала орудийная пальба, да теперь стала слышна трескотня выстрелов.
Наступают?.. Но коли наступают, то скоро будут здесь!
— Где начпрод?
Валериан Христофорович закрутил во все стороны головой.
— Да ведь только здесь был!..
— Сбег! — ахнул Паша-кочегар. — Как есть — сбег!
— Ну, тогда и нам уходить надобно, — сказал, с трудом унимая нестерпимую головную боль, Мишель.
— Так поезд еще не подали! — ответил Валериан Христофорович.
— Не будет никакого поезда, — сказал Мишель. — Пути наверняка обстрелом порушены — надобно коней или повозку искать или пешком идти. Здесь скоро поляки объявятся!
— Да откуда ж им взяться? — не поверил Валериан Христофорович. — В городе красных полков без счету да бронепоезд еще!..
— Будут, непременно будут, — уверил Мишель, прислушиваясь к орудийной пальбе, — да ведь, коли по звуку судить, тех батарей не одна и не две, да стреляют бегло, с переносом огня по заранее намеченным целям — значит, сие не просто бой, а тщательно подготовленное наступление. Не устоят полки, побегут!
Мишель обшарил живот и спину, нащупал сбившуюся назад кобуру, вытащил, проверил револьвер.
— Вы что, стрелять намереваетесь? — подивился Валериан Христофорович.
— Там поглядим, — ответил Мишель.
Рассыпающиеся частым горохом выстрелы звучали уж совсем рядом, уж на станции — а кому стрелять, как не полякам или... не по полякам...
Паша-кочегар бросился было к выходу.
— Куда? — крикнул ему вослед Мишель. — Не туда, там теперь самая рубка будет — через заднюю дверь надо!
Пересекли разрушенный снарядом зал. За Мишелем, признав в нем, хоть был он в штатском, офицера, потянулись какие-то солдаты.
Вышли из станции.
Было уже светло.
Мишель замер, оглядываясь... Стрельба, все нарастая, катилась с запада. Польские батареи били куда-то за станцию — верный признак, что скоро сюда прорвется враг, уж коли артиллеристы перенесли огонь в глубину, дабы своих не пострелять.
Дело было даже хуже, чем Мишель ожидал...
Люди бежали к поезду, который вряд ли куда пойдет, лезли на подножки и в окна, стаскивали друг друга вниз за ноги.
Совсем рядом стоял сброшенный с рельсов паровоз, который, будто большое раненое животное, свистел, выбрасывая далеко в сторону белую горячую струю пара из пробитого осколком котла. Подле паровоза корчился, крича от боли, обожженный машинист.
Бронепоезд отчего-то молчал, лишь с водокачки взахлеб, длинными очередями строчил пулемет. Никакого сопротивления не было — вдоль путей в беспорядке бежали растрепанные, ошалело озирающиеся красноармейцы. Порой они прикладывались к винтовкам и, почти не целясь, стреляли куда-то назад.
— Эй, стой, куда вы? — крикнул Мишель. — С путей, с путей уходите!
Но солдаты, будто завороженные, прыгали по шпалам.
Ах дурачье, ведь именно тут, по насыпи конница пойдет! Солдаты все бежали и бежали по двое, по трое. Кто-то на ходу отчаянно кричал:
— Тикайте, счас ляхи будут здесь!
И верно, где-то совсем близко зазвенели клинки, загикали конники — теперь уж спасения не было, от конного пешему не убежать — ворвется на станцию конная лава, растечется, изрубит всех в куски.
— А ну стой!.. — рявкнул во всю глотку Мишель.
Да все без толку — разве окриком ошалевшего от страха остановить!
Вскинув револьвер, Мишель несколько раз пальнул в воздух и под ноги бегущим красноармейцам. Он по опыту германского фронта знал, что, коли теперь хоть нескольких остановить да привести в чувство, другие тоже встанут.
— Стой, курицыны дети!.. Прибью!..
Валериан Христофорович обалдело уставился на Мишеля, от которого впервые слышал брань.
— Не сметь! Все одно не уйдете — порубают вас!
Обернулся к Паше-кочегару:
— Надо их во что бы то ни стало задержать!
Матрос понятливо кивнул, сделал несколько шагов в сторону, не мудрствуя лукаво, перехватил бегущего солдатика, с ходу ударил его своим пудовым кулачищем в ухо, так, что тот, ойкнув, свалился с ног.
— Куда бежишь, шкура!..
— Ты чего дерешься — там же поляки, ведь убьют! — всхлипнул, утираясь, солдат.
— Ага, только прежде них я из тебя душу выну! — грозно пообещал Паша-кочегар.
Сграбастал еще пару бегущих красноармейцев за воротники, крутанул, стукнул лбами.
— Стоять!.. Тухлого кашалота вам в глотку!..
Этот, коли сказано, мимо ни единой души не пропустит!.. — успокоился Мишель.
Крикнул зычно:
— Слушай мою команду!..
— Слушать командира, язви вас в селезенку! — поддакнул Паша-кочегар.
Теперь уж Мишеля услышали.
— Занимай оборону — вы трое там, вы — здесь...
Стрельба залпами по моей команде!
Несколько красноармейцев плюхнулись на животы, выставили вперед винтовки, озираясь на Мишеля. Теперь и другие стали останавливаться, залегать, образуя цепь.
Валериан Христофорович, широко раскрыв глаза, глядел на Фирфанцева, которого знал интеллигентным, вполне мирным господином и никогда не видел таким вот, отчаянным сорвиголовой, палящим из револьвера и разговаривающим матом.
— Вы только, Валериан Христофорович, Христа ради, никуда не лезьте! — попросил, обернувшись к нему, Мишель. — Спрячьтесь где-нибудь — Бог даст, вас не тронут!
И вновь иным, командирским тоном прокричал:
— Всякого, кто струсит и побежит, буду расстреливать на месте!
Ждать пришлось недолго. Совсем близко, в двухстах шагах, выскочили на платформу всадники. Пригнувшись к холкам коней, они вертели над собой саблями, наотмашь рубя убегающих красноармейцев, которые, закрывая головы, валились снопами под копыта лошадей. Рубка шла беспощадная, без пленных, если кто поднимал руки, то его все одно рубили, иной раз перерезая наискось, от шеи до самого бедра.
Картина была страшная!
Кто-то с испугу пальнул.
— А ну — кто посмел?! Прекратить! — гаркнул Мишель. — Без моей команды не стрелять!
Понимал он, что конную лаву беспорядочной стрельбой не остановить. Это как слону дробина — он лишь вздрогнет! Вот только если дробин будет много да все они ударят разом и в лад, тогда только, может, будет толк!
Несется лава, сверкают клинки и вывернутые белки глаз... Теперь бы и страшиться, но именно сейчас Мишель стал спокоен, как всегда с ним случалось в бою — там, на германской, трусость среди офицерства почиталась худшим из пороков — умри, но не выказывай своей слабости пред нижними чинами. Лучше смерть, чем позор!
Вот уж стали хорошо различимы перекошенные, злые, возбужденные лица.
— Товсь! — громко, но спокойно скомандовал Мишель.
Задвигались, зашевелились винтовки.
Еще немного...
Пора!..
— Залп! — скомандовал Мишель, сам первый вскинув взятую у кого-то винтовку и целясь в грудь всаднику.
Затрещал, будто старый холст разорвали, нестройный залп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Да вы, милостивый государь, в рубашке родились! — радовался Валериан Христофорович. — Ведь во второй раз смерть обходите — помните Хитровку, как в вас из револьвера подручный Федьки Сыча стрелял, да вместо вас в колье пулей угодил!
«Да нет, уж не во второй, уж поболе», — подумал про себя Мишель, вспоминая расстрел в Кремле, пред воротами Арсенала, да еще другой, в ЧК.
И то верно — везучий он, доколе только?..
— Что здесь случилось? — спросил Мишель.
— Вроде поляки наступают, — ответил Паша-матрос.
* * *
И верно, за выбитыми окнами все не стихала, все ухала орудийная пальба, да теперь стала слышна трескотня выстрелов.
Наступают?.. Но коли наступают, то скоро будут здесь!
— Где начпрод?
Валериан Христофорович закрутил во все стороны головой.
— Да ведь только здесь был!..
— Сбег! — ахнул Паша-кочегар. — Как есть — сбег!
— Ну, тогда и нам уходить надобно, — сказал, с трудом унимая нестерпимую головную боль, Мишель.
— Так поезд еще не подали! — ответил Валериан Христофорович.
— Не будет никакого поезда, — сказал Мишель. — Пути наверняка обстрелом порушены — надобно коней или повозку искать или пешком идти. Здесь скоро поляки объявятся!
— Да откуда ж им взяться? — не поверил Валериан Христофорович. — В городе красных полков без счету да бронепоезд еще!..
— Будут, непременно будут, — уверил Мишель, прислушиваясь к орудийной пальбе, — да ведь, коли по звуку судить, тех батарей не одна и не две, да стреляют бегло, с переносом огня по заранее намеченным целям — значит, сие не просто бой, а тщательно подготовленное наступление. Не устоят полки, побегут!
Мишель обшарил живот и спину, нащупал сбившуюся назад кобуру, вытащил, проверил револьвер.
— Вы что, стрелять намереваетесь? — подивился Валериан Христофорович.
— Там поглядим, — ответил Мишель.
Рассыпающиеся частым горохом выстрелы звучали уж совсем рядом, уж на станции — а кому стрелять, как не полякам или... не по полякам...
Паша-кочегар бросился было к выходу.
— Куда? — крикнул ему вослед Мишель. — Не туда, там теперь самая рубка будет — через заднюю дверь надо!
Пересекли разрушенный снарядом зал. За Мишелем, признав в нем, хоть был он в штатском, офицера, потянулись какие-то солдаты.
Вышли из станции.
Было уже светло.
Мишель замер, оглядываясь... Стрельба, все нарастая, катилась с запада. Польские батареи били куда-то за станцию — верный признак, что скоро сюда прорвется враг, уж коли артиллеристы перенесли огонь в глубину, дабы своих не пострелять.
Дело было даже хуже, чем Мишель ожидал...
Люди бежали к поезду, который вряд ли куда пойдет, лезли на подножки и в окна, стаскивали друг друга вниз за ноги.
Совсем рядом стоял сброшенный с рельсов паровоз, который, будто большое раненое животное, свистел, выбрасывая далеко в сторону белую горячую струю пара из пробитого осколком котла. Подле паровоза корчился, крича от боли, обожженный машинист.
Бронепоезд отчего-то молчал, лишь с водокачки взахлеб, длинными очередями строчил пулемет. Никакого сопротивления не было — вдоль путей в беспорядке бежали растрепанные, ошалело озирающиеся красноармейцы. Порой они прикладывались к винтовкам и, почти не целясь, стреляли куда-то назад.
— Эй, стой, куда вы? — крикнул Мишель. — С путей, с путей уходите!
Но солдаты, будто завороженные, прыгали по шпалам.
Ах дурачье, ведь именно тут, по насыпи конница пойдет! Солдаты все бежали и бежали по двое, по трое. Кто-то на ходу отчаянно кричал:
— Тикайте, счас ляхи будут здесь!
И верно, где-то совсем близко зазвенели клинки, загикали конники — теперь уж спасения не было, от конного пешему не убежать — ворвется на станцию конная лава, растечется, изрубит всех в куски.
— А ну стой!.. — рявкнул во всю глотку Мишель.
Да все без толку — разве окриком ошалевшего от страха остановить!
Вскинув револьвер, Мишель несколько раз пальнул в воздух и под ноги бегущим красноармейцам. Он по опыту германского фронта знал, что, коли теперь хоть нескольких остановить да привести в чувство, другие тоже встанут.
— Стой, курицыны дети!.. Прибью!..
Валериан Христофорович обалдело уставился на Мишеля, от которого впервые слышал брань.
— Не сметь! Все одно не уйдете — порубают вас!
Обернулся к Паше-кочегару:
— Надо их во что бы то ни стало задержать!
Матрос понятливо кивнул, сделал несколько шагов в сторону, не мудрствуя лукаво, перехватил бегущего солдатика, с ходу ударил его своим пудовым кулачищем в ухо, так, что тот, ойкнув, свалился с ног.
— Куда бежишь, шкура!..
— Ты чего дерешься — там же поляки, ведь убьют! — всхлипнул, утираясь, солдат.
— Ага, только прежде них я из тебя душу выну! — грозно пообещал Паша-кочегар.
Сграбастал еще пару бегущих красноармейцев за воротники, крутанул, стукнул лбами.
— Стоять!.. Тухлого кашалота вам в глотку!..
Этот, коли сказано, мимо ни единой души не пропустит!.. — успокоился Мишель.
Крикнул зычно:
— Слушай мою команду!..
— Слушать командира, язви вас в селезенку! — поддакнул Паша-кочегар.
Теперь уж Мишеля услышали.
— Занимай оборону — вы трое там, вы — здесь...
Стрельба залпами по моей команде!
Несколько красноармейцев плюхнулись на животы, выставили вперед винтовки, озираясь на Мишеля. Теперь и другие стали останавливаться, залегать, образуя цепь.
Валериан Христофорович, широко раскрыв глаза, глядел на Фирфанцева, которого знал интеллигентным, вполне мирным господином и никогда не видел таким вот, отчаянным сорвиголовой, палящим из револьвера и разговаривающим матом.
— Вы только, Валериан Христофорович, Христа ради, никуда не лезьте! — попросил, обернувшись к нему, Мишель. — Спрячьтесь где-нибудь — Бог даст, вас не тронут!
И вновь иным, командирским тоном прокричал:
— Всякого, кто струсит и побежит, буду расстреливать на месте!
Ждать пришлось недолго. Совсем близко, в двухстах шагах, выскочили на платформу всадники. Пригнувшись к холкам коней, они вертели над собой саблями, наотмашь рубя убегающих красноармейцев, которые, закрывая головы, валились снопами под копыта лошадей. Рубка шла беспощадная, без пленных, если кто поднимал руки, то его все одно рубили, иной раз перерезая наискось, от шеи до самого бедра.
Картина была страшная!
Кто-то с испугу пальнул.
— А ну — кто посмел?! Прекратить! — гаркнул Мишель. — Без моей команды не стрелять!
Понимал он, что конную лаву беспорядочной стрельбой не остановить. Это как слону дробина — он лишь вздрогнет! Вот только если дробин будет много да все они ударят разом и в лад, тогда только, может, будет толк!
Несется лава, сверкают клинки и вывернутые белки глаз... Теперь бы и страшиться, но именно сейчас Мишель стал спокоен, как всегда с ним случалось в бою — там, на германской, трусость среди офицерства почиталась худшим из пороков — умри, но не выказывай своей слабости пред нижними чинами. Лучше смерть, чем позор!
Вот уж стали хорошо различимы перекошенные, злые, возбужденные лица.
— Товсь! — громко, но спокойно скомандовал Мишель.
Задвигались, зашевелились винтовки.
Еще немного...
Пора!..
— Залп! — скомандовал Мишель, сам первый вскинув взятую у кого-то винтовку и целясь в грудь всаднику.
Затрещал, будто старый холст разорвали, нестройный залп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51