Иными словами, новый террор не был составной частью процесса коллективизации, которая к тому времени была практически завершена. Тем не менее, как ни парадоксально, но еще сохранялись кулаки, хотя и не были они больше в открытой оппозиции к коллективным хозяйствам: «Сегодня, – объяснял Сталин, – антисоветские элементы – это люди „тихие“, „добрые“, почти „святые“. И добавлял при этом, что „кулак побежден, но не уничтожен целиком“.[]
* * *
Но не только крестьян недостаточно подчинили. Украинские коммунисты тоже являлись для Сталина камнем преткновения. Даже в 1929 году украинские партийные и советские организации с особым упорством оспаривали нереалистические посевные планы и были очень уж нерадивы в выявлении кулаков. В Кагарлицком районе Киевского округа «все руководители, вплоть до секретаря райкома, поддерживали линию кулаков: „У нас нет кулаков, у нас только крестьяне“[]. Не только районные власти, но вся украинская компартия подвергалась нападкам в «Правде» в сентябре 1929 года за сопротивление плану на будущий год, «особенно по сельскохозяйственным культурам»; в течение всей осени газеты публиковали протесты различных местных организаций, мотивирующих свое несогласие тем, что ничего не останется на потребление. Запорожское бюро жаловалось, что 70–75 процентов всех поставок падает на середняков и бедняков, не оставляя им «ни единого килограмма» для продажи местному населению. В результате подобных заявлений был снят секретарь обкома.[]
Однако замещение должностных лиц, уволенных в периоды чисток, наталкивалось на аналогичные трудности. Те или иные революционные перемены в сельской местности достигались лишь с помощью строжайших мер партийной дисциплины. А когда дело доходило до размеров реквизиции зерна, то само Политбюро Украины и ее Центральный Комитет только и делали, что пытались сократить поставки. Но проблема состояла в том, что при коммунистической системе управления и в соответствии с правилами «демократического централизма» (согласно которым расправились с правыми), если на чем-то настаивала Москва, украинские лидеры вынуждены были подчиняться.
Как мы уже видели, планы госпоставок составлялись на основе учета общего числа теоретически возможных посевных площадей, помноженных на максимально высокий урожай с каждого гектара. Уже в отставке Хрущев обрушивался на эту систему, при которой партийный функционер или само государство «устанавливало норму для всего района».[]
Методы дезавуирования подобных возражений уже тогда были разработаны, и потому в партии преобладала точка зрения, что стратегия крестьян сводилась к утайке зерна с целью обрушить на города голод; или (позднее) – к тому, чтобы сорвать жатву или посев, надеясь на собственные запасы продовольствия. Правильной классовой реакцией, как и в 1918–1921 гг., казалось отобрать у крестьян зерно и тем самым заставить их самих голодать. Уже летом 1930 года один из деятелей ЦК Украины рассказывает о заседании, на котором Косиор сказал им:
«…крестьянин прибегает к новой тактике. Он отказывается снимать урожай. Он добивается гибели хлебного злака, чтобы задушить советское правительство костлявой рукой голода. Но враг просчитался. Мы покажем ему, что такое голод. Ваша задача остановить кулацкий саботаж сбора урожая. Вы должны заставить кулака собрать все до последнего зернышка и немедленно отправить все собранное на пункты сдачи. Крестьяне отказываются работать. Они рассчитывают на зерно прошлых сборов, которое они припрятали в своих погребах. Мы должны заставить их открыть их ямы».[]
Этот деятель, выходец из села, знал очень хорошо, что ямы, полные зерна, – это миф. Они действительно существовали в начале 20-х годов, но с тех пор давно исчезли[]. В более общем смысле угроза Косиора уже являет собой образец мышления сталиниста и будущую сталинскую программу в ее окостенелой перспективе.
В обычных обстоятельствах Украина и Северный Кавказ поставляли половину всего рыночного зерна. В 1926 году, в год лучшего перед коллективизацией урожая, 3,3 миллиона тонн зерна (21 процент от общего урожая) было получено государством с Украины. При хорошим урожае 1930 года на Украине взяли 7,7 миллиона тонн госпоставок (то есть 33 процента урожая); и хотя на долю Украины приходилось только 27 процентов от всего советского урожая зерна, ее заставили сдать 38 процентов всех зерновых поставок.
В 1931 году те же 7,7 миллиона тонн с Украины потребовали уже при урожае только в 18,3 миллиона тонн, то есть 42 процента (около 30 процента зерна было потеряно в силу неэффективности коллективной жатвы). Известно, что украинское руководство пыталось убедить Москву снизить размеры поставок, но безуспешно.[] Обращались и к отдельным московским лидерам; в 1931 году Микоян посетил Южную Украину, ему было сказано, что собрать с крестьян больше зерна уже невозможно[].
Практически было собрано только 7 миллионов тонн. Но это уже означало, что, исходя из прежних стандартов, на Украину в конце весны 1932 года надвигался голод: в среднем приближении 250 фунтов зерна оставалось на душу сельского населения Украины.
Нет нужды говорить, что все отклонения от принятого курса вели к дальнейшим чисткам в партии: они проводились в ряде районов в январе 1932 года, неизменно по поводу плохой работы в области сельского хозяйства или правого оппортунизма. Жалобы на то, что положение Украины «позорно отсталое» и тому подобное, постоянно присутствовали в центральной московской прессе. С января по июль 1932 года я нашел 15 таких замечаний в одной только «Правде».
В июле были приняты жизненно важные решения, которые неизбежно повели к катастрофе последующих восьми месяцев. Сталин опять потребовал внести в план поставок 7,7 миллиона тонн зерна – при урожае, который условия коллективизации свели к двум третям урожая 1930 года (14,7 миллиона тонн), хотя в некоторых районах падению урожайности способствовала плохая погода. В каких-то районах была засуха, однако ведущий советский специалист по проблемам засухи[] отмечает, что она не была такой страшной, как в 1936-м, неголодном году, да и центр ее лежал вне Украины. Но даже урожай 1932 года обычно изображается как сам по себе достаточно хороший (например, он был выше, чем урожай 1928 года), если бы его произвольно и насильственно не конфисковали. Украинским лидерам было совершенно ясно, что предлагаемые размеры реквизиций непросто завышены, а совершенно невыполнимы. После долгого препирательства украинцы сумели добиться снижения цифры поставок до 6,6 миллиона тонн – но и это количество собрать тоже было далеко за пределами возможного.
Происходило это с 6 по 9 июля 1932 года на Третьей Всеукраинской конференции компартии Украины, где Молотов и Каганович представляли Москву. Открыл конференцию Косиор. Некоторые районы, сказал он, «испытывают серьезную нехватку продовольствия». И он отметил, что «некоторые товарищи склонны объяснять имеющиеся трудности в весенней посевной кампании завышенными планами зерновых поставок государству, которые они считают нереальными… Другие говорят, что наш темп и наши планы чересчур напряженные». И он многозначительно добавил, что подобная критика планов поставок исходит не только с периферии, но и из ЦК Украины.[] Более того, всем должно быть ясно, что если государству действительно нужно зерно, то его можно получить путем более справедливого распределения тягости поставок, поскольку производство зерна, в целом по Союзу выше, чем в прошлом году (см.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
* * *
Но не только крестьян недостаточно подчинили. Украинские коммунисты тоже являлись для Сталина камнем преткновения. Даже в 1929 году украинские партийные и советские организации с особым упорством оспаривали нереалистические посевные планы и были очень уж нерадивы в выявлении кулаков. В Кагарлицком районе Киевского округа «все руководители, вплоть до секретаря райкома, поддерживали линию кулаков: „У нас нет кулаков, у нас только крестьяне“[]. Не только районные власти, но вся украинская компартия подвергалась нападкам в «Правде» в сентябре 1929 года за сопротивление плану на будущий год, «особенно по сельскохозяйственным культурам»; в течение всей осени газеты публиковали протесты различных местных организаций, мотивирующих свое несогласие тем, что ничего не останется на потребление. Запорожское бюро жаловалось, что 70–75 процентов всех поставок падает на середняков и бедняков, не оставляя им «ни единого килограмма» для продажи местному населению. В результате подобных заявлений был снят секретарь обкома.[]
Однако замещение должностных лиц, уволенных в периоды чисток, наталкивалось на аналогичные трудности. Те или иные революционные перемены в сельской местности достигались лишь с помощью строжайших мер партийной дисциплины. А когда дело доходило до размеров реквизиции зерна, то само Политбюро Украины и ее Центральный Комитет только и делали, что пытались сократить поставки. Но проблема состояла в том, что при коммунистической системе управления и в соответствии с правилами «демократического централизма» (согласно которым расправились с правыми), если на чем-то настаивала Москва, украинские лидеры вынуждены были подчиняться.
Как мы уже видели, планы госпоставок составлялись на основе учета общего числа теоретически возможных посевных площадей, помноженных на максимально высокий урожай с каждого гектара. Уже в отставке Хрущев обрушивался на эту систему, при которой партийный функционер или само государство «устанавливало норму для всего района».[]
Методы дезавуирования подобных возражений уже тогда были разработаны, и потому в партии преобладала точка зрения, что стратегия крестьян сводилась к утайке зерна с целью обрушить на города голод; или (позднее) – к тому, чтобы сорвать жатву или посев, надеясь на собственные запасы продовольствия. Правильной классовой реакцией, как и в 1918–1921 гг., казалось отобрать у крестьян зерно и тем самым заставить их самих голодать. Уже летом 1930 года один из деятелей ЦК Украины рассказывает о заседании, на котором Косиор сказал им:
«…крестьянин прибегает к новой тактике. Он отказывается снимать урожай. Он добивается гибели хлебного злака, чтобы задушить советское правительство костлявой рукой голода. Но враг просчитался. Мы покажем ему, что такое голод. Ваша задача остановить кулацкий саботаж сбора урожая. Вы должны заставить кулака собрать все до последнего зернышка и немедленно отправить все собранное на пункты сдачи. Крестьяне отказываются работать. Они рассчитывают на зерно прошлых сборов, которое они припрятали в своих погребах. Мы должны заставить их открыть их ямы».[]
Этот деятель, выходец из села, знал очень хорошо, что ямы, полные зерна, – это миф. Они действительно существовали в начале 20-х годов, но с тех пор давно исчезли[]. В более общем смысле угроза Косиора уже являет собой образец мышления сталиниста и будущую сталинскую программу в ее окостенелой перспективе.
В обычных обстоятельствах Украина и Северный Кавказ поставляли половину всего рыночного зерна. В 1926 году, в год лучшего перед коллективизацией урожая, 3,3 миллиона тонн зерна (21 процент от общего урожая) было получено государством с Украины. При хорошим урожае 1930 года на Украине взяли 7,7 миллиона тонн госпоставок (то есть 33 процента урожая); и хотя на долю Украины приходилось только 27 процентов от всего советского урожая зерна, ее заставили сдать 38 процентов всех зерновых поставок.
В 1931 году те же 7,7 миллиона тонн с Украины потребовали уже при урожае только в 18,3 миллиона тонн, то есть 42 процента (около 30 процента зерна было потеряно в силу неэффективности коллективной жатвы). Известно, что украинское руководство пыталось убедить Москву снизить размеры поставок, но безуспешно.[] Обращались и к отдельным московским лидерам; в 1931 году Микоян посетил Южную Украину, ему было сказано, что собрать с крестьян больше зерна уже невозможно[].
Практически было собрано только 7 миллионов тонн. Но это уже означало, что, исходя из прежних стандартов, на Украину в конце весны 1932 года надвигался голод: в среднем приближении 250 фунтов зерна оставалось на душу сельского населения Украины.
Нет нужды говорить, что все отклонения от принятого курса вели к дальнейшим чисткам в партии: они проводились в ряде районов в январе 1932 года, неизменно по поводу плохой работы в области сельского хозяйства или правого оппортунизма. Жалобы на то, что положение Украины «позорно отсталое» и тому подобное, постоянно присутствовали в центральной московской прессе. С января по июль 1932 года я нашел 15 таких замечаний в одной только «Правде».
В июле были приняты жизненно важные решения, которые неизбежно повели к катастрофе последующих восьми месяцев. Сталин опять потребовал внести в план поставок 7,7 миллиона тонн зерна – при урожае, который условия коллективизации свели к двум третям урожая 1930 года (14,7 миллиона тонн), хотя в некоторых районах падению урожайности способствовала плохая погода. В каких-то районах была засуха, однако ведущий советский специалист по проблемам засухи[] отмечает, что она не была такой страшной, как в 1936-м, неголодном году, да и центр ее лежал вне Украины. Но даже урожай 1932 года обычно изображается как сам по себе достаточно хороший (например, он был выше, чем урожай 1928 года), если бы его произвольно и насильственно не конфисковали. Украинским лидерам было совершенно ясно, что предлагаемые размеры реквизиций непросто завышены, а совершенно невыполнимы. После долгого препирательства украинцы сумели добиться снижения цифры поставок до 6,6 миллиона тонн – но и это количество собрать тоже было далеко за пределами возможного.
Происходило это с 6 по 9 июля 1932 года на Третьей Всеукраинской конференции компартии Украины, где Молотов и Каганович представляли Москву. Открыл конференцию Косиор. Некоторые районы, сказал он, «испытывают серьезную нехватку продовольствия». И он отметил, что «некоторые товарищи склонны объяснять имеющиеся трудности в весенней посевной кампании завышенными планами зерновых поставок государству, которые они считают нереальными… Другие говорят, что наш темп и наши планы чересчур напряженные». И он многозначительно добавил, что подобная критика планов поставок исходит не только с периферии, но и из ЦК Украины.[] Более того, всем должно быть ясно, что если государству действительно нужно зерно, то его можно получить путем более справедливого распределения тягости поставок, поскольку производство зерна, в целом по Союзу выше, чем в прошлом году (см.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135