Что касается конкретного анализа действительности, то Маркс исходил из убеждения, что в сельском хозяйстве, подобно промышленности, происходит процесс все большей концентрации собственности. Но в жизненной практике было не так: в Германии, которую оба теоретика знали, казалось бы, лучше всего остального, как раз в последние годы жизни Энгельса, между 1882-ми 1895 гг., стала увеличиваться общая площадь, занимаемая именно небольшими хозяйствами (от двух до двадцати гектаров) – и этот процесс происходил не только в Германии. (И потом перепись 1907 года показала, что ослабление и разорение крупных имений и ферм продолжались в Германии, по крайней мере, до этого года.)
Посмотрите один из ранних трудов Ленина о развитии капитализма в России. Пока речь у него идет о развитии промышленности – перед вами хорошо аргументированное исследование. Едва только он начинает анализировать положение в сельском хозяйстве, всякий научный подход, как и у Маркса, испаряется, и вам предстоит прочесть плохо аргументированный «классовый анализ». Экономисты 19-го века, те, на которых так полагались российские последователи Маркса, именно в этой области не проводили самостоятельных исследований: они просто декларировали, что община якобы приходит в упадок вследствие конфликта между деревенскими пролетариями из крестьян и деревенскими же капиталистами (из них же) и не приводили в подтверждение такого тезиса ни одного фактического доказательства – за полным их отсутствием.
Общий ленинский анализ отношения к крестьянину (некулаку) достаточно ясно вытекает из общих же марксистских положений: «Частично он, крестьянин, собственник, а частично труженик. Он не эксплуатирует других рабочих, много лет он терпит самые тяжелые житейские невзгоды, подвергается эксплуатации со стороны помещиков и капиталистов. Он все выдержал – и все-таки он остается собственником, частным собственником. И в силу этого проблема нашего отношения к крестьянам невероятна трудна и сложна». Ленин постоянно повторяет одну и ту же мысль: «Мелкое производство рождает капитализм… постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе»[].
Правда, однажды Маркс написал в письме к Вере Засулич (1881 г.), что Россия сможет прийти к социализму, используя для этого в качестве одной из составных частей старую общину (возможно, он рассматривал ее как некий пережиток выделенной им в процессе мирового развития фазы «примитивного коммунизма»). Хотя первая публикация этого письма была осуществлена лишь в 1924 году, но даже если допустить, что высказанное Марксом мнение было известно раньше его российским последователям, то, зная их логику и психологию, легко представить, как они восприняли эту мысль основоположника своего учения: как достойную сожаления уступку врагам-народникам, как вывод, основанный великим учителем на неверной информации… Ленин же рассматривал общину довольно однозначно – как систему отношений, которая загоняет крестьянство в некое гетто, в мелкий средневековый союз фискально-тяглового характера, в «союз по совместному владению надельной землей, то есть общину»[].
Ленин считал, что в будущем неизбежна модернизация сельского хозяйства России на основе марксистской схемы, когда крупные кооперативные хозяйства будут работать по единому для всех плану. Единственную альтернативу своему проекту он видел в идеях Столыпина, о которых заметил: «Столыпинская конституция и столыпинская аграрная реформа являют собой новую фазу в разрушении старой, полупатриархальной и полуфеодальной системы царизма, новый маневр на пути его превращения в монархию среднего класса… Было бы пустой и глупой демократической фразеологией, если бы мы сказали: успех такой политики невозможен. Возможен! Если столыпинская политика продержится достаточно долго, тогда аграрный строй России станет вполне буржуазным»[]. Следовательно, Ленин сам догадывался, что бедное крестьянство плохо справляется с землей и эффективность сельского хозяйства возрастет, если за него примутся состоятельные мужики[].
Если сравнивать оба подхода к возможной модернизации сельского хозяйства в России, то есть столыпинский и ленинский, то преимущество Столыпина состоит прежде всего в том, что премьер-министр предлагал план действий, уже успешно опробованный во всех развитых странах. А недостаток ленинской методы (если рассматривать план Ленина исключительно как план сельскохозяйственной модернизации, вне его социального экспериментаторства) сводился к тому, что этот вариант модернизации не был нигде и никем опробован и до сих пор остается сугубо теоретическим упражнением интеллектуала. Оговорю, что это замечание вовсе не означает, будто план Ленина был обязательно бесплодным, вовсе нет, но где они, доказательства противного?
Но это были, так сказать, стратегические соображения Ленина относительно возможностей будущего крестьянства. Что касается его же идей относительно тактики, которую руководимая им партия должна использовать в своих отношениях с крестьянством (при сем предполагалось, что партия как бы будет представлять городской пролетариат), то идеи эти базировались на известном замечании Маркса о том, что будущую пролетарскую революцию в Германии мог бы поддержать новый вариант Крестьянской войны (наподобие той, что бушевала в Германии в 16-м веке).
Практически это выразилось в том, что в книге «Две тактики социал-демократии» (1905 г.) Ленин выдвинул такую идею: между капитализмом и социализмом возникнет некая промежуточная ступень, названная им «демократической диктатурой пролетариата и крестьянства». «Это будет, разумеется, не социалистическая, а демократическая диктатура». Но на страницах той же самой брошюры Ленин признает, что после прихода этой коалиции к власти смешно будет говорить о единстве воли обоих партнеров, пролетариата и крестьянства. «Тогда мы будем думать уже о социалистической, пролетарской диктатуре»[].
Слабое место во всем большевистском видении аграрной проблемы, догматический схематизм, присущий этому мышлению на протяжении всего рассматриваемого нами периода, ярче всего проявляется в сочинении или, в лучшем случае, в раздувании большевиками неких классовых или хотя бы экономических противоречий в среде крестьянства. «Деревенский пролетариат», понятие, которым они оперировали постоянно, пожалуй, можно было бы обнаружить в действительности: в 1897 году 1 837 000 человек назвали себя при переписи наемными сельскохозяйственными работниками, указав, что это их основное, хотя не единственное занятие. Более того, в страду, на короткий срок, нанималось в батраки еще больше рабочих. Но, как будет показано далее, социальное значение этой рабочей прослойки было небольшим и пролетарского сознания в марксистском понимании этого термина у них тоже имелось совсем немного.
Еще труднее оказалось для большевиков провести грань между этими наемными рабочими и так называемыми середняками. Даже Ленин понимал, что крестьянин, владеющий молочной фермой близ большого города, вовсе не обязательно должен быть зачислен в разряд бедняков, даже если он относится к категории «безлошадных», и наоборот, крестьянин в степи, даже если он владел там тремя лошадьми, далеко не всегда зачислялся в богачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135