Уже это было бы достаточно убедительно. Для англичанина, француза, немца. Но русский вбил себе в голову: была Интуиция. Ему вбили. Надо выбить. Логикой тут не возьмёшь. Надо «ошибиться». Но ошибиться так, чтобы эта ошибка вышибла ошибку предыдущую, чтобы чисто субъективный и иррациональный поток слов вызвал поток встречный и вывел русское «я» из бомбоубежища «объективности». А тут уж «я» это само оглянется (насколько я знаю русских), оглянется: а был ли мальчик?
Соловьёв гений. Гениальный самоубийца собственного гения. (558) Всю жизнь сжигал в уме ненаписанные «Мёртвые души». И тоже трагическая загадка личности Соловьёва: может кому-нибудь и нужно было принести себя в жертву для будущего русского мышления, встать связующим звеном между русско– немецкой университетской «философией» и Достоевским. Загадка. Тут виден масштаб личности. Если человек незауряден, совершенно нельзя сказать «как надо». Сложную жизнь нельзя «поправить». Даже на словах, в теории.
Мне кажется, Соловьёв выполнил тяжкий долг. И дал возможность Розанову осуществиться (641). Тот пришёл со своим «О понимании» – а место было уже занято. И он начал с конца. С вершины.
В Соловьёве нашли отечественный материал для толкования (646). Маленькая карманная философская Европа. После Соловьёва можно уже было быть философом, не зная иностранных языков. Он дал санкцию, дальше было проще, можно было ссылаться на авторитет, прятаться за него. Жестокость ситуации в том, что философия в фазе просветительства напоминает науку и, следовательно, смертна. Соловьёв устарел.
544
Примечание к №488
идея зла, олицетворённая в Ленине
Ленин – центральная фигура ХХ века. (557) Старый большевик Ольминский в порыве подхалимского славословия неожиданно сказал однажды пророческую фразу:
«Познать В.И.Ленина для нас означает познать самих себя».
545
Примечание к №488
То, что с ними спорят, доказывают, – это для них опора, хлеб. А вот если одёрнуть
Почему спорить не надо? Правда это неотъемлемое условие научного знания. Но сама правда выше науки. Она дана свыше, её нельзя определить (551). Это своеобразная ЭТИЧЕСКАЯ КОНВЕНЦИЯ. Следствием этого является невозможность уличения кого-либо во лжи, если эта ложь тотальна. Вы пошли в гости, и у вас в прихожей украли галоши. Вы видели кто и говорите: «Положи на место». А укравший говорит: «А я не брал». Что тут делать! «Не брал» и всё! Вы-то хотели, может быть, сказать, что вот воровать нехорошо и т. д. Но ваш собеседник не вор, он не брал галош и сам об этом говорит вам русским языком. В глаза. Вы уже ему ничего не докажете, никогда. Он «не брал», «не видел», «не знает». Поэтому спорить с такими людьми просто невозможно. Они в известный момент нарушили негласную этическую конвенцию. А поскольку эта конвенция тотальна, первична, то единственной формой борьбы с подобными людьми является их игнорирование (589). Или же перевод взаимоотношений в иную плоскость, более им доступную и понятную.
Возможно всё это является ещё одним доказательством загадочности проблемы бытия Божия, которую нельзя решить. Ведь получается, что наука, и особенно, философия – так как здесь нет «фактов» в научном смысле, нет «улик», – построены на такой вроде бы неясной и смешной вещи, как правда, честность. А что такое правда, люди НЕ ЗНАЮТ. Это невыразимо. Если дать дефиницию правды: правда есть то-то и то-то – то эта дефиниция сама может быть правдой, а может и не быть. А почему – уже никто никогда не узнает. Правда это субъективное и невыразимое чувство: чувство гармонии, соразмерности. Научная истина это лишь частное и наиболее материальное проявление правды. Сама наука и этична и не(вне)этична. Врать там вроде бы трудно, но правдивость науки лишь частность, эманация этической добродетели учёного. Можно построить абсолютную лженауку, где будет все: и «верификация» и «фальсификация», и всё, всё, всё. А правды не будет.
546
Примечание к №465
В классе я сообщил, что меня зовут «Килька».
Унижение (роль классного шута и изгоя) было, с другой стороны, бессознательной инициацией. Тут проявился крайне ритмизированный характер моего бытия. Конечно, опыт был жесток, но в результате я приобрёл колоссальную выносливость к любым видам и формам унижения, а также совершенную невнушаемость извне. Именно с тех пор к любому «коллективу» я стал относиться как к прозрачному желе элементарных эмоций, легко поддающихся простейшим манипуляциям. Из-за этого же и замкнутость при якобы открытости; очень развитое чувство целесообразности (всегда всё делаю зачем-то и для чего-то, подчиняю своей логике); способность к независимому и даже провокационному мышлению. Моя мысль может обернуться любым зверем, моментально просчитать и обнюхать все боковые ходы и часами развивать некоторую идею, с которой я ещё глубже, в самой глубине – совсем не согласен. И это без каких– либо эмоций. Я изначально настроен на абсолютное непонимание и всегда адаптирую свою мысль к определённой обстановке. Внутри я абсолютно одинок, холоден и спокоен. По-моему, это редкое и драгоценное качество.
Минус же в том, что у меня нет так называемого «мужского достоинства». Я умею господствовать, я всегда господствовал над ситуацией, но я не умею властвовать.
547
Примечание к №509
«Умер Загорье … Эти слова звучат чуждо, невозможно осознать их смысл».
«Ушёл еще один… Не стало Матьяша … Стойкий, сильный, светлый … У гроба – знамёна … Гроб утопает в цветах … День и ночь у гроба почётный караул…»
Это из бунинского дневника. Иван Алексеевич выписал из некрологов и статей о гибели одесского чекиста. Чекиста хоронили под лозунгом: «за смерть одного революционера тысяча смертей буржуев!» Матьяш же застрелился с перепоя. Бунин зорко подметил кощунственность революции, кощунственность не вообще (это само собой), а буквально, на уровне осквернения могил. В вывороченном мире похороны превращались в фарс.
«По Дерибасовской (постоянно) движется огромная толпа, сопровождающая для развлечения гроб какого-нибудь жулика, выдаваемого непременно за „павшего борца“ (лежит в красном гробу, а впереди оркестры и сотни красных и чёрных знамён)».
«В „Одесском Набате“ просьба к знающим – сообщить об участи пропавших товарищей: Вали Злого, Миши Мрачного, Фурманчика н Муравчика… Потом некролог какого-то Яшеньки: „И ты погиб, умер, прекрасный Яшенька… как пышный цветок, только что пустивший свои лепестки… как зимний луч солнца… возмущавшийся малейшей несправедливостью, восставший против угнетения, насилия, стал жертвой дикой орды, разрушающей всё, что есть ценного в человечестве… Спи спокойно, Яшенька, мы отомстим за тебя!“ Какой орды? За что и кому мстить? Там же сказано, что Яшенька – жертва „всемирного бича, венеризма“».
Шутовские похороны и некрологи это символ «русской революции», всего «русского освободительного движения». Потому что серьёзно ответить на вопрос: почему? зачем? – невозможно. Суть революции это бледные прыщавые гимназисты, жалобно сидящие на деревьях, это торжественно-зверские лица мириад студентов и курсисток, дисциплинированно, под музыку вышагивающих за гробом «зверски убитого» Баумана. Это красный флаг, который в марте 1917 воткнули в памятник Пушкина в Москве. Это русская дикость и бескультурье, не поспевающие за бешеным ритмом начатых Петром преобразований и нашедшие себе удобный шутовской костюм отечественного «либерализма» и «демократизма».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364
Соловьёв гений. Гениальный самоубийца собственного гения. (558) Всю жизнь сжигал в уме ненаписанные «Мёртвые души». И тоже трагическая загадка личности Соловьёва: может кому-нибудь и нужно было принести себя в жертву для будущего русского мышления, встать связующим звеном между русско– немецкой университетской «философией» и Достоевским. Загадка. Тут виден масштаб личности. Если человек незауряден, совершенно нельзя сказать «как надо». Сложную жизнь нельзя «поправить». Даже на словах, в теории.
Мне кажется, Соловьёв выполнил тяжкий долг. И дал возможность Розанову осуществиться (641). Тот пришёл со своим «О понимании» – а место было уже занято. И он начал с конца. С вершины.
В Соловьёве нашли отечественный материал для толкования (646). Маленькая карманная философская Европа. После Соловьёва можно уже было быть философом, не зная иностранных языков. Он дал санкцию, дальше было проще, можно было ссылаться на авторитет, прятаться за него. Жестокость ситуации в том, что философия в фазе просветительства напоминает науку и, следовательно, смертна. Соловьёв устарел.
544
Примечание к №488
идея зла, олицетворённая в Ленине
Ленин – центральная фигура ХХ века. (557) Старый большевик Ольминский в порыве подхалимского славословия неожиданно сказал однажды пророческую фразу:
«Познать В.И.Ленина для нас означает познать самих себя».
545
Примечание к №488
То, что с ними спорят, доказывают, – это для них опора, хлеб. А вот если одёрнуть
Почему спорить не надо? Правда это неотъемлемое условие научного знания. Но сама правда выше науки. Она дана свыше, её нельзя определить (551). Это своеобразная ЭТИЧЕСКАЯ КОНВЕНЦИЯ. Следствием этого является невозможность уличения кого-либо во лжи, если эта ложь тотальна. Вы пошли в гости, и у вас в прихожей украли галоши. Вы видели кто и говорите: «Положи на место». А укравший говорит: «А я не брал». Что тут делать! «Не брал» и всё! Вы-то хотели, может быть, сказать, что вот воровать нехорошо и т. д. Но ваш собеседник не вор, он не брал галош и сам об этом говорит вам русским языком. В глаза. Вы уже ему ничего не докажете, никогда. Он «не брал», «не видел», «не знает». Поэтому спорить с такими людьми просто невозможно. Они в известный момент нарушили негласную этическую конвенцию. А поскольку эта конвенция тотальна, первична, то единственной формой борьбы с подобными людьми является их игнорирование (589). Или же перевод взаимоотношений в иную плоскость, более им доступную и понятную.
Возможно всё это является ещё одним доказательством загадочности проблемы бытия Божия, которую нельзя решить. Ведь получается, что наука, и особенно, философия – так как здесь нет «фактов» в научном смысле, нет «улик», – построены на такой вроде бы неясной и смешной вещи, как правда, честность. А что такое правда, люди НЕ ЗНАЮТ. Это невыразимо. Если дать дефиницию правды: правда есть то-то и то-то – то эта дефиниция сама может быть правдой, а может и не быть. А почему – уже никто никогда не узнает. Правда это субъективное и невыразимое чувство: чувство гармонии, соразмерности. Научная истина это лишь частное и наиболее материальное проявление правды. Сама наука и этична и не(вне)этична. Врать там вроде бы трудно, но правдивость науки лишь частность, эманация этической добродетели учёного. Можно построить абсолютную лженауку, где будет все: и «верификация» и «фальсификация», и всё, всё, всё. А правды не будет.
546
Примечание к №465
В классе я сообщил, что меня зовут «Килька».
Унижение (роль классного шута и изгоя) было, с другой стороны, бессознательной инициацией. Тут проявился крайне ритмизированный характер моего бытия. Конечно, опыт был жесток, но в результате я приобрёл колоссальную выносливость к любым видам и формам унижения, а также совершенную невнушаемость извне. Именно с тех пор к любому «коллективу» я стал относиться как к прозрачному желе элементарных эмоций, легко поддающихся простейшим манипуляциям. Из-за этого же и замкнутость при якобы открытости; очень развитое чувство целесообразности (всегда всё делаю зачем-то и для чего-то, подчиняю своей логике); способность к независимому и даже провокационному мышлению. Моя мысль может обернуться любым зверем, моментально просчитать и обнюхать все боковые ходы и часами развивать некоторую идею, с которой я ещё глубже, в самой глубине – совсем не согласен. И это без каких– либо эмоций. Я изначально настроен на абсолютное непонимание и всегда адаптирую свою мысль к определённой обстановке. Внутри я абсолютно одинок, холоден и спокоен. По-моему, это редкое и драгоценное качество.
Минус же в том, что у меня нет так называемого «мужского достоинства». Я умею господствовать, я всегда господствовал над ситуацией, но я не умею властвовать.
547
Примечание к №509
«Умер Загорье … Эти слова звучат чуждо, невозможно осознать их смысл».
«Ушёл еще один… Не стало Матьяша … Стойкий, сильный, светлый … У гроба – знамёна … Гроб утопает в цветах … День и ночь у гроба почётный караул…»
Это из бунинского дневника. Иван Алексеевич выписал из некрологов и статей о гибели одесского чекиста. Чекиста хоронили под лозунгом: «за смерть одного революционера тысяча смертей буржуев!» Матьяш же застрелился с перепоя. Бунин зорко подметил кощунственность революции, кощунственность не вообще (это само собой), а буквально, на уровне осквернения могил. В вывороченном мире похороны превращались в фарс.
«По Дерибасовской (постоянно) движется огромная толпа, сопровождающая для развлечения гроб какого-нибудь жулика, выдаваемого непременно за „павшего борца“ (лежит в красном гробу, а впереди оркестры и сотни красных и чёрных знамён)».
«В „Одесском Набате“ просьба к знающим – сообщить об участи пропавших товарищей: Вали Злого, Миши Мрачного, Фурманчика н Муравчика… Потом некролог какого-то Яшеньки: „И ты погиб, умер, прекрасный Яшенька… как пышный цветок, только что пустивший свои лепестки… как зимний луч солнца… возмущавшийся малейшей несправедливостью, восставший против угнетения, насилия, стал жертвой дикой орды, разрушающей всё, что есть ценного в человечестве… Спи спокойно, Яшенька, мы отомстим за тебя!“ Какой орды? За что и кому мстить? Там же сказано, что Яшенька – жертва „всемирного бича, венеризма“».
Шутовские похороны и некрологи это символ «русской революции», всего «русского освободительного движения». Потому что серьёзно ответить на вопрос: почему? зачем? – невозможно. Суть революции это бледные прыщавые гимназисты, жалобно сидящие на деревьях, это торжественно-зверские лица мириад студентов и курсисток, дисциплинированно, под музыку вышагивающих за гробом «зверски убитого» Баумана. Это красный флаг, который в марте 1917 воткнули в памятник Пушкина в Москве. Это русская дикость и бескультурье, не поспевающие за бешеным ритмом начатых Петром преобразований и нашедшие себе удобный шутовской костюм отечественного «либерализма» и «демократизма».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364