- У тебя замечательные волосы, Джесс. Нет, правда. Каждый раз, как я к ним прикасаюсь, будто понимаю, что в самом деле существую.
- Но ты и правда существуешь, Ленни.
- Да, временами. Как, например, сейчас. Но все остальное время тебе кажется, будто ты еще не родился, а только ждешь. Разве такое возможно?
- Мы могли бы вернуться в Штаты.
- Мне нечего там делать. Я не хочу ответственности.
- Политика?
- Нет! Ты что, смеешься? Ответственность. Возьми, к примеру, негров. Что мне до них? Они точно такие же, как и все остальные. Так вот, в США они меня достали окончательно, эти негры, и все из-за того, как к ним там относятся. Это же просто мерзость, как к ним там относятся. Ты знаешь, кажется, нас в мире всего три миллиарда. Не понимаю, то ли они говорят тебе это, чтобы напугать и дать понять, что ты - не из того шоколада, то ли это правда. Если это правда, то нет уже ни черных, ни белых. А есть только три миллиарда. Лишь это имеет вес и значение. Буг прав. Он говорит, что все, что я собой представляю, это демографические отходы. Был демографический взрыв, а мы - нечто вроде радиоактивных осадков, ну, ты понимаешь. Буг называет это демографическим поколением. Должно быть, он прав. Некоторые из моих приятелей выпали в Непале, другие вообще непонятно где, если только не здесь.
- А я, где мое место? Он взял ее руку и приложил к своей щеке. Это единственное, чего ему не приходилось делать раньше ни с одной девушкой, и однако он это сделал, совершенно естественно, нисколько не стесняясь. В темноте не краснеешь.
Утром он разбудил ее. Он смотрел на набережную через иллюминатор и, казалось, был чем-то встревожен.
- Легавый. Спорим, Анжи попался? Она рассмеялась. Это был ее отец: в фуражке, в очень "официальном" костюме, с гвоздикой в петлице. Она быстро оделась и вышла на набережную.
- Аллан, что ты здесь делаешь?
- Если в моей жизни должен быть другой мужчина, я хочу по крайней мере знать, как он выглядит.
Его ждал оливковый "бентли" с шофером; выхлопная труба выпускала тоненькие колечки дыма, как хорошая сигара" попавшая не в те зубы, а рядом с шофером сидел белый пудель с хризантемой вместо головы.
- Что это за пудель?
- Мой новый шеф. Он пригласил меня на обед. На самом деле, я получил аванс. Вот, возьми. А секретарша пуделя занимается счетами. . . В конверте было пять тысяч швейцарских франков. Значит, это правда. Невероятно, но факт. Он глядел на нее с выражением торжественного триумфа. Наконец мужчина, настоящий, то есть тот, который добывает золото. Воскрешение. Спасение. Признание общественной значимости. Если собрать все деньги и сжечь их, в мире не осталось бы ни одного мужчины, "достойного этого имени". Настоящее аутодафе. Были бы одни недостойные, хвала небу. Наконец можно будет расплатиться с бакалейщиком, за телефон, за газ. . . Словом, смотреть орлом. В глазах у нее стояли слезы. Останется даже на самолет до Пекина. Что я возьму с собой, "Живанши" или "Шанель"? Во мне умирает редакторша журнала "Elle".
- Короче, я становлюсь, что называется, серьезным человеком. Что это за фотография, которую я нашел на ночном столике?
- Че Гевара.
- Странный способ платить долги.
- Много накопилось, понимаешь. Значит, так надо.
- Ты ее из журнала, что ли, вырезала, из "Вог"?
- Да, знаю, папочка, миленький. Лишенный иллюзий. Наученный жизнью. Взрослый. Опытный. Я почти слышу, как ложатся осенние листья к твоим ногам.
- Опытность, говоришь? Я видел, что это дало России.
- Может быть. Положим, давно пора изменить идиотский порядок. Если невозможно совершенно не сталкиваться со сволочами, то пусть по крайней мере они будут разными. И все это на фоне "бентли" с пуделем. Он смеялся. Надо признать, последние несколько недель он не притрагивался к спиртному, так что сейчас он пока крепко стоял на ногах.
- Мне приходится учиться быть агрессивным, Джесс. В делах это необходимо. Конкуренция. Что, мне никак нельзя увидеть моего соперника? Вот, я же говорю, конкуренция.
- Только не так рано. Это может убить его. Слово "отец" - для него это что-то варварское, если хочешь.
- Понятно, обычное дело, консерватор. Он будет хорошим мужем. Как бы там ни было, ты выглядишь счастливой.
- Он скоро оставит меня.
- Нет. Как это?
- Он из тех парней, которые не любят нигде задерживаться. Их постоянно дергали, и теперь они боятся остановиться хоть где-нибудь, на веточке, как птицы.
- Что ты хочешь сказать этим "их постоянно дергали"?
- Вы - поколение капающих на мозги. Нам нужно было как-то защищаться. Мы защищались слишком рьяно. Дезинтоксикация не прошла бесследно. Она унесла с собой все. Промывка мозгов. Наголо. Пусто. Пустые поля, занесенные снегом. Все это значит лишь одно: намечается новая идейная "обработка". Говорю тебе, грядет смена сволочей. Он оставит меня, потому что вся эта любовь. . . Это патриотизм. Национализм. Любовь у нас теперь - де Голль, вот.
- Что ты такое говоришь?
- Я слышала, как он размышляет.
- Кажется, он интересный малый.
- Нам слишком долго лгали. Теперь со слов спала маска. Он задумчиво смотрел на нее. Какая-то непонятная злопамятность?
- Есть кое-что, чего этот молодой человек не учел, Джесс. . . Ты сильная женщина. Волевая. Очень. Она застыла. Сила в женщине - это всегда было ее слабым местом.
- Знаю, матриархат. Но матриархат создали не женщины. А мужчины. . . - . . . Слабые мужчины. Будем называть вещи своими именами. Это останется между нами. - . . . Да, и не говори, что я похожа на мою мать, потому что это слишком просто и слишком несправедливо.
Ее голос дрожал. Отец растерялся.
- Джесс, дорогая. . .
- О, прости, пожалуйста. Я ни с кем еще серьезно не встречалась, ты знаешь. Это впервые. И получилось не слишком красиво. Одно маленькое царство "Я", с этим "Я" повсюду, на всех этажах, во всех углах. "Я" хочет быть счастливым, "Я" хочет взять и спрятать, "Я" хочет хранить при себе, "Я" ищет себе железное алиби, какое-нибудь китайское или кубинское, "Я" ставит фотографию Че Гевары на ночной столик, вместо иконы, в подтверждение своей благонамеренности. Ты понимаешь, что стало бы с "Я", если бы оно не нашло утешения в том же Вьетнаме, в неграх и в прочих художествах? Оно бы превратилось в Джесс Донахью в чистом виде, вот что с ним стало бы. Я тебе уже говорила: иногда харакири затягивается до бесконечности.
"Бентли" спокойно дымил своей сигарой, но пудель уже начал беспокоиться. Немного выше, на крышах высотных зданий, светящиеся вывески "Свиссэр" и "Омега" горели тем лихорадочным светом послепраздничного дня, каким обычно тлеет неон по утрам.
- Скоро он уйдет от меня.
- Перелетные птицы, что ж поделаешь. . .
- Нет, это другое. Прежде, кажется, женщине говорили: "Ты - всё для меня". Так вот, это именно то. Я - "всё" для него, то есть весь мир. Но он уперся, ни в какую, лучше повеситься. Ты не поверишь, но этот циник - монах-траппист. Лыжи, снег, и всё. - Она улыбнулась сквозь слезы. - К счастью, у меня останешься ты.
Он смотрел на нее с грустью. Впервые он даже забыл свой юмор.
- Я люблю тебя, Джесс. Ты - вся моя жизнь, и я не хожу на лыжах. Но ты заслуживаешь гораздо большего.
- Ты же его даже не знаешь.
- О, я не имел в виду этого молодого человека. Я говорил о своей жизни. Да. . . Ну что ж, хотя бы материальные проблемы решим. Ты можешь оставить мне "триумф"? Мне он понадобится сегодня вечером. К тому же я собираюсь купить новую машину, как только мне заплатят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53