И мир, пришедший сорок лет назад, теперь охраняли те, кто родился в пятидесятых. Напрасно кое-кто пытается провести искусственную линию, разделяющую поколения. Все правильно, молодые живут иначе, по-своему каждое поколение осмысливает жизнь. Но есть главное, в чем схожи все люди, живущие в этом ночном городе, — чувство своего долга перед настоящим и будущим. А оно не мыслимо без опыта прошлого.
Спал Олег Наумов, спали его друзья, еще не зная, что они стали в ряды солдат войны, потому что завершали то, что начали их отцы. Теперь они носили оружие, защищая и молодых, и старых.
***
Рапорт Олег написал ровно к девяти. Потом переоделся в милицейскую форму. Ему, как, впрочем, и большинству мужчин, она была к лицу. Вообще Олег считал, что именно эта одежда, как никакая другая, подчеркивает служебный рост человека. На его кителе пять колодок. Пять медалей: «За отличие в охране Государственной границы», «За отличную службу по охране общественного порядка», «За отвагу на пожаре», «50 лет Советской милиции», «За безупречную службу» III степени — были словно вехами его биографии и жизни. Первая медаль на красно-зеленой ленте получена еще на действительной службе, остальные за работу в милиции.
И знак «Отличник милиции», привинченный с правой стороны, рядом с институтским. Не простой белый, а желтый. Или как его называют в милиции — золотой. Им награждаются только за особые заслуги приказом министра внутренних дел.
Подтянуто-парадный поднялся Олег в приемную руководства. За столом секретаря сидела все та же Нина. Она посмотрела на Олега заинтересованно.
Молодые женщины всегда смотрят так на холостых мужчин.
— Хорошо, что пришли. Владимир Петрович еще вчера просил вас найти.
— А чего меня искать? Я всегда с вами.
Нина нажала на кнопку селектора.
— Владимир Петрович, Наумов в приемной.
Искаженный динамиком голос Никитина был начальственно строг.
— Пусть войдет.
И Олег вошел. Ему приходилось бывать в этом кабинете и раньше. Не первый раз заходил он сюда. Наумов помнил, как здесь сидел человек, писавший… песни. По сей день поют его песни. А вот о работе в милиции воспоминания стерлись. В уголовном розыске, как и во всякой службе, связанной с постоянным риском, живут свои предания. Изустно, от поколения к поколению оперативников передаются легенды о начальнике МУРа комиссаре Парфентьеве, о его преемнике Волкове, о таких сыщиках, как Тыльнер и Осипов, о полковнике Скорине… Много людей оставили память в истории уголовного розыска. Но были и такие, которые просто служили. Честно, преданно.
Никитин пока не очень уверенно чувствовал себя в этом громадном кабинете. В углу на столе была сложена куча книг, вымпелов и каких-то коробок и моделей, сувениров, полученных его предшественником.
Есть такой милый обычай — дарить на официальных встречах сувениры.
Так появляются в кабинетах никелированные шахтерские лампы, специально исполненные каски строителей, пухлые цветные альбомы с видами городов и заводов. Эти ненужные вещи выливаются в большую копейку, а потом человек, получивший трехкилограммовую никелированную шестерню из дорогого металла, не знает, куда ее деть. Выкинуть жалко, подарок, тем более с гравировкой, с именем, фамилией, должностью. Так и стоят эти знаки гостеприимства за стеклами шкафов в кабинетах.
Один только сувенир всегда стоял в кабинете полковника Никитина.
Модель СУ-76, самоходно-артиллерийской установки, на которой младший лейтенант Никитин начал в сорок четвертом войну и закончил ее в сорок пятом. В Берлине после Победы сделал ему на память умелец точную копию самоходки, и увез ее домой Никитин вместе с подарком от командования — перламутровым аккордеоном.
Наумов очень удивился однажды, когда они с полковником раскрывали запутанное дело и ночевали в деревенском клубе, услышав, как его суровый шеф мастерски играет на аккордеоне. Инструмент стоял на столе в комнате, отведенной им для ночлега. Никитин взял его и заиграл мелодии, знакомые по радио и телепередачам. Но в его интерпретации они звучали душевнее и мягче.
— Товарищ полковник, майор Наумов…
— Вижу, — сказал Никитин, — вижу, что майор, и знаю, что Наумов. Садись. Строевой смотр в октябре, побереги силы для него. Докладывай.
Олег положил на стол рапорт. Никитин взял бумагу, начал читать. Он не пользовался очками. Гордился этим, считая признаком молодости. Он читал долго и внимательно. Некоторые места просматривал заново и подчеркивал красным карандашом. Потом он положил рапорт, достал сигарету, закурил.
— Уверен? — спросил полковник.
— Да.
— Тогда пошли к руководству.
Никитин поднял трубку одного из телефонов. Подождал ответа и по-военному четко доложил:
— Товарищ генерал, по вновь открывшимся обстоятельствам в деле убийства Бурмина прошу принять меня и майора Наумова… Есть… Идем.
Начальник Главного управления в генеральской рубашке, отутюженных брюках, в начищенных до зеркального блеска ботинках встретил их у входа в кабинет. Генерал умел носить форму и требовал от подчиненных такой же аккуратности.
— Когда вы в штатском, никто не знает, где вы работаете. Но неопрятность в форменной одежде позорит всю милицию сразу, — любил говорить он.
Поэтому начальник придирчиво оглядел Никитина и Наумова и остался, видимо, доволен.
— Чем порадуете? — спросил он.
— Товарищ генерал, я прошу вас ознакомиться с рапортом по делу.
Начальник взял рапорт, достал из кармана рубашки очки, начал читать.
Олег в памяти восстанавливал рапорт, стараясь найти слабо аргументированные места, но не мог. Видимо, это было авторское чувство.
— Вы, Наумов, — начальник снял очки, — никогда не пробовали писать?
— Никак нет, товарищ генерал.
— А жаль, у вас слог хороший, да и написано с некоторой долей публицистичности. Но тем не менее все ясно и аргументированно. Со дня убийства Бурмина прошло, кажется, пять дней?
— Так точно.
— Поработали вы неплохо. Значит, на версии своей настаиваете?
— Да, товарищ генерал.
— Хорошо. Летите в Гродно.
— Прошу разрешения взять с собой капитана Прохорова.
— Если считаете необходимым, берите.
Начальник нажал кнопку селектора.
— Сергеев, немедленно, слышите, немедленно оформить командировочное предписание и проездные документы майору Наумову и капитану Прохорову. Что?… Да, я недоволен. Некоторые наши сопутствующие службы долго раскачиваются. Запомните, товарищ полковник, не уголовный розыск для хозу, а хозу для уголовного розыска. У меня все.
— Летите, Наумов. Не простое дело вы подняли. Слушайте, как интересно обозначена квартира в Гродно! Город небольшой, найдете. И помните, что приезд такого человека, как писатель Бурмин, не остался незамеченным. Он там наверняка и в обкоме партии был, и с ветеранами встречался, и с коллегами. Заразил меня, Наумов, этим делом. Прямо сейчас позвоню начальнику Гродненского УВД, благо знаю его лично. Все свободны. А вы, товарищ полковник, останьтесь.
Наумов вышел из кабинета, несколько минут постоял в приемной, потом достал платок, вытер лицо. Секретарь начальника сочувственно посмотрела на него. Она искренне жалела всех, особенно молодых, кого генерал вызывал для не совсем приятной беседы.
В коридоре Наумова окликнул начальник политотдела.
— Майор Наумов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Спал Олег Наумов, спали его друзья, еще не зная, что они стали в ряды солдат войны, потому что завершали то, что начали их отцы. Теперь они носили оружие, защищая и молодых, и старых.
***
Рапорт Олег написал ровно к девяти. Потом переоделся в милицейскую форму. Ему, как, впрочем, и большинству мужчин, она была к лицу. Вообще Олег считал, что именно эта одежда, как никакая другая, подчеркивает служебный рост человека. На его кителе пять колодок. Пять медалей: «За отличие в охране Государственной границы», «За отличную службу по охране общественного порядка», «За отвагу на пожаре», «50 лет Советской милиции», «За безупречную службу» III степени — были словно вехами его биографии и жизни. Первая медаль на красно-зеленой ленте получена еще на действительной службе, остальные за работу в милиции.
И знак «Отличник милиции», привинченный с правой стороны, рядом с институтским. Не простой белый, а желтый. Или как его называют в милиции — золотой. Им награждаются только за особые заслуги приказом министра внутренних дел.
Подтянуто-парадный поднялся Олег в приемную руководства. За столом секретаря сидела все та же Нина. Она посмотрела на Олега заинтересованно.
Молодые женщины всегда смотрят так на холостых мужчин.
— Хорошо, что пришли. Владимир Петрович еще вчера просил вас найти.
— А чего меня искать? Я всегда с вами.
Нина нажала на кнопку селектора.
— Владимир Петрович, Наумов в приемной.
Искаженный динамиком голос Никитина был начальственно строг.
— Пусть войдет.
И Олег вошел. Ему приходилось бывать в этом кабинете и раньше. Не первый раз заходил он сюда. Наумов помнил, как здесь сидел человек, писавший… песни. По сей день поют его песни. А вот о работе в милиции воспоминания стерлись. В уголовном розыске, как и во всякой службе, связанной с постоянным риском, живут свои предания. Изустно, от поколения к поколению оперативников передаются легенды о начальнике МУРа комиссаре Парфентьеве, о его преемнике Волкове, о таких сыщиках, как Тыльнер и Осипов, о полковнике Скорине… Много людей оставили память в истории уголовного розыска. Но были и такие, которые просто служили. Честно, преданно.
Никитин пока не очень уверенно чувствовал себя в этом громадном кабинете. В углу на столе была сложена куча книг, вымпелов и каких-то коробок и моделей, сувениров, полученных его предшественником.
Есть такой милый обычай — дарить на официальных встречах сувениры.
Так появляются в кабинетах никелированные шахтерские лампы, специально исполненные каски строителей, пухлые цветные альбомы с видами городов и заводов. Эти ненужные вещи выливаются в большую копейку, а потом человек, получивший трехкилограммовую никелированную шестерню из дорогого металла, не знает, куда ее деть. Выкинуть жалко, подарок, тем более с гравировкой, с именем, фамилией, должностью. Так и стоят эти знаки гостеприимства за стеклами шкафов в кабинетах.
Один только сувенир всегда стоял в кабинете полковника Никитина.
Модель СУ-76, самоходно-артиллерийской установки, на которой младший лейтенант Никитин начал в сорок четвертом войну и закончил ее в сорок пятом. В Берлине после Победы сделал ему на память умелец точную копию самоходки, и увез ее домой Никитин вместе с подарком от командования — перламутровым аккордеоном.
Наумов очень удивился однажды, когда они с полковником раскрывали запутанное дело и ночевали в деревенском клубе, услышав, как его суровый шеф мастерски играет на аккордеоне. Инструмент стоял на столе в комнате, отведенной им для ночлега. Никитин взял его и заиграл мелодии, знакомые по радио и телепередачам. Но в его интерпретации они звучали душевнее и мягче.
— Товарищ полковник, майор Наумов…
— Вижу, — сказал Никитин, — вижу, что майор, и знаю, что Наумов. Садись. Строевой смотр в октябре, побереги силы для него. Докладывай.
Олег положил на стол рапорт. Никитин взял бумагу, начал читать. Он не пользовался очками. Гордился этим, считая признаком молодости. Он читал долго и внимательно. Некоторые места просматривал заново и подчеркивал красным карандашом. Потом он положил рапорт, достал сигарету, закурил.
— Уверен? — спросил полковник.
— Да.
— Тогда пошли к руководству.
Никитин поднял трубку одного из телефонов. Подождал ответа и по-военному четко доложил:
— Товарищ генерал, по вновь открывшимся обстоятельствам в деле убийства Бурмина прошу принять меня и майора Наумова… Есть… Идем.
Начальник Главного управления в генеральской рубашке, отутюженных брюках, в начищенных до зеркального блеска ботинках встретил их у входа в кабинет. Генерал умел носить форму и требовал от подчиненных такой же аккуратности.
— Когда вы в штатском, никто не знает, где вы работаете. Но неопрятность в форменной одежде позорит всю милицию сразу, — любил говорить он.
Поэтому начальник придирчиво оглядел Никитина и Наумова и остался, видимо, доволен.
— Чем порадуете? — спросил он.
— Товарищ генерал, я прошу вас ознакомиться с рапортом по делу.
Начальник взял рапорт, достал из кармана рубашки очки, начал читать.
Олег в памяти восстанавливал рапорт, стараясь найти слабо аргументированные места, но не мог. Видимо, это было авторское чувство.
— Вы, Наумов, — начальник снял очки, — никогда не пробовали писать?
— Никак нет, товарищ генерал.
— А жаль, у вас слог хороший, да и написано с некоторой долей публицистичности. Но тем не менее все ясно и аргументированно. Со дня убийства Бурмина прошло, кажется, пять дней?
— Так точно.
— Поработали вы неплохо. Значит, на версии своей настаиваете?
— Да, товарищ генерал.
— Хорошо. Летите в Гродно.
— Прошу разрешения взять с собой капитана Прохорова.
— Если считаете необходимым, берите.
Начальник нажал кнопку селектора.
— Сергеев, немедленно, слышите, немедленно оформить командировочное предписание и проездные документы майору Наумову и капитану Прохорову. Что?… Да, я недоволен. Некоторые наши сопутствующие службы долго раскачиваются. Запомните, товарищ полковник, не уголовный розыск для хозу, а хозу для уголовного розыска. У меня все.
— Летите, Наумов. Не простое дело вы подняли. Слушайте, как интересно обозначена квартира в Гродно! Город небольшой, найдете. И помните, что приезд такого человека, как писатель Бурмин, не остался незамеченным. Он там наверняка и в обкоме партии был, и с ветеранами встречался, и с коллегами. Заразил меня, Наумов, этим делом. Прямо сейчас позвоню начальнику Гродненского УВД, благо знаю его лично. Все свободны. А вы, товарищ полковник, останьтесь.
Наумов вышел из кабинета, несколько минут постоял в приемной, потом достал платок, вытер лицо. Секретарь начальника сочувственно посмотрела на него. Она искренне жалела всех, особенно молодых, кого генерал вызывал для не совсем приятной беседы.
В коридоре Наумова окликнул начальник политотдела.
— Майор Наумов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55