Автор живописно нарисовал, как напали на нас капиталисты, как Красная Армия тут же перешла в наступление, как вскоре внутри капиталистических стран, напавших на нас, вспыхнула революция, как быстро мы отпраздновали победу… Я был согласен с автором. События, им изображенные, отвечали, в общем, и моим представлениям о будущей войне. Я взял книгу под свою горячую защиту.
— Недомыслие, — сердито возразил врач. — Глупость! Вы, кажется, комиссар среди летчиков? Комиссар эскадрильи? Да… — он выразительно опять покачал головой и, немного отодвинувшись, внимательно посмотрел на меня.
— В Германии расовым шовинизмом заражена не только молодежь, но и люди старого поколения. Гитлеровские молодчики уже начали шествие по Европе. Англия и Франция не хотят пресечь их агрессивные действия. Америка тоже благосклонна к Гитлеру. Весь капиталистический мир готов обрушиться против нас. Мы должны беречь силы и зря их не тратить. Вот здесь я слышу, как некоторые раненые недоумевают, почему так мало наших войск в Монголии, японцев, дескать, много больше. Не знаю, я там не был, но ведь ясно, что нельзя забывать и про другие наши границы. Гитлер, возможно, того только и ждет, чтобы мы здесь ввязались в войну.
— Но почему вы не верите, что если развяжется война, то мы быстро победим? Ведь нам помогут рабочие и крестьяне той же Германии, той же…
Я хотел сказать «Японии», но, вспомнив ожесточенные бои на Халхин-Голе, от ссылки невольно воздержался.
— Допустим, что японцы более воинственны. Это относится прежде всего к дворянской касте. Солдаты из рабочих и крестьян долго воевать не станут. Они поймут в чем дело и повернут оружие против своего микады, как это было у нас в 1917 году!
— Э-э, милый мой! Не так это просто делается, как вы, молодые люди, думаете, очень много обстоятельств должно завязаться в узелок… Вот отец у меня был рабочим, токарем, понимал толк в образовании и сумел устроить меня в гимназию. А в молодости люди легко поддаются агитации, особенно когда это касается патриотических чувств. И я, сын рабочего, когда началась русско-японская война, пошел на нее добровольцем, да так лихо воевал, будто действительно защищал свои интересы, интересы рабочего класса. Между прочим, заслужил Георгия, был ранен, проявлял недовольство порядками в армии, но все же в царя-батюшку верил… Учиться мне не дали, сочли неблагонадежным. И все-таки за веру, царя и отечество Российское я неплохо воевал и на германском фронте, до самого семнадцатого года. Немцев ненавидел, считал, что все они действительно мои кровные враги. Потом сам понемногу стал разбираться, а главное, большевики разъяснили, кто мои истинные враги. Отпал у меня аппетит воевать, принял сторону большевиков. Но ведь прежде-то сорок лет прожил, две войны прошел — и только после этого стал понимать, в чем правда. Да и большевики помогли… Видишь как! Вот я и думаю, что молодежь Германии, развращенную геббельсовской пропагандой, не так просто повернуть против Гитлера и всей его своры. А надо еще учесть, что там за правду о Советском Союзе сажают в концентрационные лагеря… Нет, на близкую революцию в Германии рассчитывать нельзя, сейчас там нет для нее условий. Не революция там готовится, а война против нас. Восемнадцатый съезд партии об этом прямо сказал, и мы должны готовиться к войне, а не уповать на близкую революцию. Вот когда мы в боях отобьем охоту с нами воевать, покажем силу нашей правды, тогда другое дело — это будет лучшей агитацией за наш строй… Одним словом, на бога надейся, а сам не плошай. Революции там может и не быть, а война-то против нас уже на носу, и будет она обязательно. Так что и ты, милый мой, не спеши на свой Халхин-Гол — там и без тебя обойдутся, а вот лечись-ка получше.
Я не сомневался, что капиталисты обязательно развяжут против нас войну, но взгляд доктора на перспективы пролетарской революции в капиталистических странах принять не мог. И сейчас хотел возобновить разговор. Но доктор на этот раз, видно, не был расположен к рассуждениям и только спросил:
— Треснутые ребра дышать не мешают?
— Немного мешают, но терпимо. Когда наклоняюсь — больно.
— Лидуша! Дай, пожалуйста, снимок грудной клетки!
Он молча посмотрел снимок, прочитал в истории болезни запись рентгенолога.
— Так, говоришь, когда наклоняешься — больно? Это тебя бог наказал, чтобы ты не устраивал гимнастических выступлений на этом коврике.
— Не буду, — покорно ответил я. — Даю слово, доктор.
— Ну хорошо! Верю. Только запомни: когда острые боли пройдут, физкультура будет необходима, иначе позвоночник начнет окостеневать и скует движения. Пояснице нужна будет постоянная разминка, но без резких движений. Никакие прыжки недопустимы. О парашюте не говорю — это смертельно.
Он осматривал меня в лежачем, сидячем и стоячем положении, простукивал молоточком и пальцами, велел дышать, делать наклоны, изгибаться… Потом сказал:
— Все идет как нельзя лучше! Сестра, — он посмотрел на Лиду. — Больного можно перевести в общую палату!
5
Общая палата, светлая и просторная, напоминала санаторную комнату в Подмосковье. Ее открытая веранда выходила на солнечную сторону, в небольшой скверик, откуда через открытую дверь доносился медовый запах лип.
Первый, кого я встретил, был худенький паренек без ноги. Он сидел на кровати с костылем в руке и довольно уныло представился.
— Петя, лейтенант, — скоро уволят из армии по чистой.
Второй сосед был на веранде. Завидев меня, он поспешил в палату и радостно вскрикнул:
— Разбиты нос и губы — значит летчик-истребитель, как и я! — И тут же он едва не схватил мою правую кисть, покрытую марлевыми повязками.
— Еще рука? Плечо? Невелика беда, заживет! Как фамилия-то? Такого не знаю. Наверно, новичок?.. Из какого полка?
— Из двадцать второго.
— Знаком этот полк! — Он назвал свою фамилию. — Звать Кирилл. Наверно, слыхал про меня?
— К сожалению, нет.
— Меня, как и Петю, еще в мае самураи поцарапали, — не без гордости сказал он, словно в этом была какая-то заслуга. — И вот с тех пор приходится в этом проклятом госпитале припухать, — он сделал гримасу.
— А что, плохо лечат или неважно кормят?
— Да нет! Лечат хорошо, а кормят все равно что на бекон… Надоело!
Ниже среднего роста, плотного сложения, неуклюжий, с каким-то туповатым выражением глаз, он был на редкость фамильярен. Через две минуты после нашего знакомства норовил уже по-свойски охватить меня за плечи и доверительно, как старому приятелю, говорил:
— Для аппетита и в честь нашего знакомства мы потом с тобой по маленькой тяпнем! Этот пехотный святоша, — он указал на лейтенанта, — не пьющий. Такая компания, представляешь? Только книжки читает да письма своей возлюбленной пишет… Не знаю, как они воюют…
— Но мы, пехота, в мае японцев разбили, а таких ухарцев, как ты, они проучили… Спеси-то немного поубавили! — спокойно парировал Петя.
— Ну, ну, поосторожней на поворотах, а то, не ровен час, поскользнешься… Дискредитировать советскую авиацию мы не позволим! — угрожающе заявил Кирилл. — Мы японских летчиков заставили отступить, а не они нас!
— Так что же ты хочешь, чтобы японцы, надавав вам по шапке, сели потом без горючего на ваши аэродромы? — резонно заметил Петя и впервые улыбнулся. — Самураи сделали дело и улетели к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Недомыслие, — сердито возразил врач. — Глупость! Вы, кажется, комиссар среди летчиков? Комиссар эскадрильи? Да… — он выразительно опять покачал головой и, немного отодвинувшись, внимательно посмотрел на меня.
— В Германии расовым шовинизмом заражена не только молодежь, но и люди старого поколения. Гитлеровские молодчики уже начали шествие по Европе. Англия и Франция не хотят пресечь их агрессивные действия. Америка тоже благосклонна к Гитлеру. Весь капиталистический мир готов обрушиться против нас. Мы должны беречь силы и зря их не тратить. Вот здесь я слышу, как некоторые раненые недоумевают, почему так мало наших войск в Монголии, японцев, дескать, много больше. Не знаю, я там не был, но ведь ясно, что нельзя забывать и про другие наши границы. Гитлер, возможно, того только и ждет, чтобы мы здесь ввязались в войну.
— Но почему вы не верите, что если развяжется война, то мы быстро победим? Ведь нам помогут рабочие и крестьяне той же Германии, той же…
Я хотел сказать «Японии», но, вспомнив ожесточенные бои на Халхин-Голе, от ссылки невольно воздержался.
— Допустим, что японцы более воинственны. Это относится прежде всего к дворянской касте. Солдаты из рабочих и крестьян долго воевать не станут. Они поймут в чем дело и повернут оружие против своего микады, как это было у нас в 1917 году!
— Э-э, милый мой! Не так это просто делается, как вы, молодые люди, думаете, очень много обстоятельств должно завязаться в узелок… Вот отец у меня был рабочим, токарем, понимал толк в образовании и сумел устроить меня в гимназию. А в молодости люди легко поддаются агитации, особенно когда это касается патриотических чувств. И я, сын рабочего, когда началась русско-японская война, пошел на нее добровольцем, да так лихо воевал, будто действительно защищал свои интересы, интересы рабочего класса. Между прочим, заслужил Георгия, был ранен, проявлял недовольство порядками в армии, но все же в царя-батюшку верил… Учиться мне не дали, сочли неблагонадежным. И все-таки за веру, царя и отечество Российское я неплохо воевал и на германском фронте, до самого семнадцатого года. Немцев ненавидел, считал, что все они действительно мои кровные враги. Потом сам понемногу стал разбираться, а главное, большевики разъяснили, кто мои истинные враги. Отпал у меня аппетит воевать, принял сторону большевиков. Но ведь прежде-то сорок лет прожил, две войны прошел — и только после этого стал понимать, в чем правда. Да и большевики помогли… Видишь как! Вот я и думаю, что молодежь Германии, развращенную геббельсовской пропагандой, не так просто повернуть против Гитлера и всей его своры. А надо еще учесть, что там за правду о Советском Союзе сажают в концентрационные лагеря… Нет, на близкую революцию в Германии рассчитывать нельзя, сейчас там нет для нее условий. Не революция там готовится, а война против нас. Восемнадцатый съезд партии об этом прямо сказал, и мы должны готовиться к войне, а не уповать на близкую революцию. Вот когда мы в боях отобьем охоту с нами воевать, покажем силу нашей правды, тогда другое дело — это будет лучшей агитацией за наш строй… Одним словом, на бога надейся, а сам не плошай. Революции там может и не быть, а война-то против нас уже на носу, и будет она обязательно. Так что и ты, милый мой, не спеши на свой Халхин-Гол — там и без тебя обойдутся, а вот лечись-ка получше.
Я не сомневался, что капиталисты обязательно развяжут против нас войну, но взгляд доктора на перспективы пролетарской революции в капиталистических странах принять не мог. И сейчас хотел возобновить разговор. Но доктор на этот раз, видно, не был расположен к рассуждениям и только спросил:
— Треснутые ребра дышать не мешают?
— Немного мешают, но терпимо. Когда наклоняюсь — больно.
— Лидуша! Дай, пожалуйста, снимок грудной клетки!
Он молча посмотрел снимок, прочитал в истории болезни запись рентгенолога.
— Так, говоришь, когда наклоняешься — больно? Это тебя бог наказал, чтобы ты не устраивал гимнастических выступлений на этом коврике.
— Не буду, — покорно ответил я. — Даю слово, доктор.
— Ну хорошо! Верю. Только запомни: когда острые боли пройдут, физкультура будет необходима, иначе позвоночник начнет окостеневать и скует движения. Пояснице нужна будет постоянная разминка, но без резких движений. Никакие прыжки недопустимы. О парашюте не говорю — это смертельно.
Он осматривал меня в лежачем, сидячем и стоячем положении, простукивал молоточком и пальцами, велел дышать, делать наклоны, изгибаться… Потом сказал:
— Все идет как нельзя лучше! Сестра, — он посмотрел на Лиду. — Больного можно перевести в общую палату!
5
Общая палата, светлая и просторная, напоминала санаторную комнату в Подмосковье. Ее открытая веранда выходила на солнечную сторону, в небольшой скверик, откуда через открытую дверь доносился медовый запах лип.
Первый, кого я встретил, был худенький паренек без ноги. Он сидел на кровати с костылем в руке и довольно уныло представился.
— Петя, лейтенант, — скоро уволят из армии по чистой.
Второй сосед был на веранде. Завидев меня, он поспешил в палату и радостно вскрикнул:
— Разбиты нос и губы — значит летчик-истребитель, как и я! — И тут же он едва не схватил мою правую кисть, покрытую марлевыми повязками.
— Еще рука? Плечо? Невелика беда, заживет! Как фамилия-то? Такого не знаю. Наверно, новичок?.. Из какого полка?
— Из двадцать второго.
— Знаком этот полк! — Он назвал свою фамилию. — Звать Кирилл. Наверно, слыхал про меня?
— К сожалению, нет.
— Меня, как и Петю, еще в мае самураи поцарапали, — не без гордости сказал он, словно в этом была какая-то заслуга. — И вот с тех пор приходится в этом проклятом госпитале припухать, — он сделал гримасу.
— А что, плохо лечат или неважно кормят?
— Да нет! Лечат хорошо, а кормят все равно что на бекон… Надоело!
Ниже среднего роста, плотного сложения, неуклюжий, с каким-то туповатым выражением глаз, он был на редкость фамильярен. Через две минуты после нашего знакомства норовил уже по-свойски охватить меня за плечи и доверительно, как старому приятелю, говорил:
— Для аппетита и в честь нашего знакомства мы потом с тобой по маленькой тяпнем! Этот пехотный святоша, — он указал на лейтенанта, — не пьющий. Такая компания, представляешь? Только книжки читает да письма своей возлюбленной пишет… Не знаю, как они воюют…
— Но мы, пехота, в мае японцев разбили, а таких ухарцев, как ты, они проучили… Спеси-то немного поубавили! — спокойно парировал Петя.
— Ну, ну, поосторожней на поворотах, а то, не ровен час, поскользнешься… Дискредитировать советскую авиацию мы не позволим! — угрожающе заявил Кирилл. — Мы японских летчиков заставили отступить, а не они нас!
— Так что же ты хочешь, чтобы японцы, надавав вам по шапке, сели потом без горючего на ваши аэродромы? — резонно заметил Петя и впервые улыбнулся. — Самураи сделали дело и улетели к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79