Нырнул в непроницаемые метельные белила, приземлился буквально на ощупь.
На аэродроме слышали, что в воздухе кружится По-2, но решили: садиться он не будет и уйдет обратно. Я порулил к лесу, зная, что там находятся КП и землянки. Все самолеты были занесены снегом, их и не откапывали еще: бесполезно. У меня отлегло от сердца: погода здесь действительно оказалась нелетной. Зашел в землянку, принял рапорт, и сразу же стали обсуждать, что будем делать дальше. Открылась дверь, и вошел генерал С. Ф. Галаджев — начальник политуправления фронта Рокоссовский называл его светлым человеком и большой умницей. Уже сутки он находился здесь в ожидании вылета. Меня он по-дружески пожурил:
— Ты зачем рискуешь, хочешь бесславно голову сложить?
Я ему также по-дружески признался, что с воздуха погода показалась мне лучше, что аэродром прекрасно знаю, поскольку не раз взлетал с него и садился здесь. Кроме того, надо было самому выяснить, почему дивизия задерживается.
После обеда метель немного утихла. Но условия для вылета оставались еще сложными. И все же я решился предложить Галаджеву лететь.
— Нет! — твердо ответил он.
Пришлось заночевать в Ельце. Перед тем как принять такое решение, я связался с Рокоссовским. Доложил ему, что тут действительно бушевала метель, самолеты занесены и вылетать нельзя, что и Галаджев здесь сидит. Затем позвонил в штаб воздушной армии, узнал, как там идут дела.
На следующий день мы с С. Ф. Галаджевым вернулись в Курск. Вызвал меня Рокоссовский, пригласил сесть и с укором сказал:
— Что же это вы, молодой человек, делаете? Не хватает, чтобы я взыскание на вас наложил!
Я подробно доложил, как все получилось, но он не успокоился.
— Лихачество ни к чему, — продолжал он. — Ты ведь летчик и должен реально оценивать степень риска. Если вылетать нельзя, имей мужество, несмотря ни на что, не выпускать людей, чтобы они и самолеты не побили, и главное, сами не погибли. Вот что я ценю в руководителе.
А весна брала свое. Наступила распутица. По распоряжению Ставки войска фронта перешли к обороне. Мы убрали самолеты с аэродромов, не имеющих бетонных полос, чтобы перерыв в наступательных действиях использовать для отдыха и подготовки к летним боям.
В марте на усиление нашей армии Ставка прислала еще две истребительные части. 30-й гвардейский авиаполк расположился на аэродроме Чернава у города Ливны. Он имел на вооружении американские «кобры».
Когда я прилетел туда, меня встретил майор — командир полка. Смотрю: лицо очень знакомое. Вспомнил: ну конечно же это Иван Михайлович Хлусович. В 1941 году он был заместителем командира 187-го полка 46-й дивизии. Вместе мы действовали на правом крыле Западного фронта. Был случай, когда Хлусович сел на аэродроме, занятом гитлеровскими танками. Однако боевой летчик сумел отбиться от врага и улететь.
Вижу — и он меня узнал. Поздоровались, обнялись, как старые боевые друзья.
— Ну как «кобра»? — спрашиваю у него.
— Ничего, — отвечает, — удобная машина, а как поведет себя в бою — посмотрим, еще не воевали на ней.
Я рассказал Хлусовичу о воздушной обстановке. Потом мы вместе составили план подготовки летчиков к боевым действиям в этом районе. Договорились, что сначала они облетают передний край и изучат район с воздуха.
На следующий день на командный пункт доложили, что первая эскадрилья «кобр» поднялась в воздух. Она облетела всю нашу фронтовую полудугу и возвратилась на свой аэродром. Позже сообщили: вылетела вторая эскадрилья.
Позвонил командующий 65-й армией генерал Батов. Мы с ним подружились на Сталинградском фронте.
— Надо мной, — говорит, — ведут бой немцы с немцами.
— Не может этого быть!
— Я же знаю свои самолеты, — настаивает он, — тут «мессеры» «мессеров» колотят.
Вспомнил я про эскадрилью «кобр» и объясняю:
— Это, очевидно, наши «кобры» с «мессерами» дерутся. Новые самолеты нам недавно прислали. Вы их еще не видели. Эскадрилья облетывает район. Значит, встретилась с немцами и ведет бой.
— Ну ладно, — соглашается Батов, — бой продолжается.
Через некоторое время опять раздается телефонный звонок. Батов сообщает радостным голосом.
— Сбили два «мессера». Я уже разобрался, где наши и где чужие.
Я поблагодарил Павла Ивановича за добрую весть.
А через некоторое время Хлусович доложил, что из полета не вернулись две «кобры». Видимо, это те машины, которые Павел Иванович принял за «мессеры». Стало жаль, что в первом же полете мы потеряли два самолета. Звоню Батову:
— Павел Иванович, ты говорил, что два «мессера» сбили, видел, мол, сам, а у меня две «кобры» не вернулись. Значит, ты обознался.
— Ничего подобного, — возражает он. — У меня на столе доказательства лежат.
Я понял, что с моторов упавших машин сняты таблички. Этот порядок заведен у нас еще со Сталинграда. Мы поощряли летчиков за каждый сбитый самолет только тогда, когда предъявлялись эти таблички. Батов мне и немецкие надписи зачитал.
— Ты, — говорит, — ищи свои самолеты где-нибудь в другом месте.
Прошло еще немного времени. Позвонил Хлусович:
— Обе «кобры» вернулись, но…
Я насторожился и спрашиваю:
— Что «но»?
— Они садились на аэродроме Орел, который находится у немцев, — отвечает он.
— Прилетайте с ними ко мне, — приказал я Хлусовичу.
Не прошло и часа, как на КП появились командир и два молодых летчика. Оказывается, произошло следующее. Эскадрилья в боевом порядке осматривала и изучала район боевых действий. В районе КП 65-й армии встретилась с группой «мессеров». И наши, и фашисты хотели сразу же добиться преимущества в высоте. Завертелась карусель. Советские летчики сбили сначала один «мессер», затем другой. Бой затянулся. Немцы стали отрываться и уходить. Наши летчики бросились им вдогонку, но, следуя приказу, дальше линии фронта не пошли.
В ходе боя пара «кобр» оторвалась от эскадрильи. Летчики заметили это слишком поздно. Кругом уже никого не было, горючего оставалось мало. Вышли они на шоссе Орел — Курск. Ведущий, опасаясь, что не дотянут до своего аэродрома, решил дозаправиться в Курске. Истребители развернулись на 90° и направились, как им казалось, в нужном направлении. Вскоре показался город, а рядом с ним аэродром. «Все в порядке», — решил ведущий и дал команду заходить на посадку. Он сел на полосу подальше, чтобы осталось место ведомому. Оглядевшись, увидел справа группу людей, расчищавших от снега рулежную дорожку. Почти все они были в гражданской одежде. Но почему на солдате шинель мышиного цвета? Присмотревшись, летчик на мгновение даже замер от неожиданности: «Немцы! Куда же мы сели?» Все самолеты — со свастикой.
Решение пришло мгновенно — на полосе никого нет, ведомый подрулил, надо взлетать немедленно, развернувшись на 180°. Ведущий дает команду: «На аэродроме немцы, разворот на сто восемьдесят, быстро взлетай первым!» Ведомый круто развернулся. «Значит, понял, молодец!» — обрадовался ведущий. Первая машина пошла на взлет, а немного спустя за ним устремился и ведущий. Набрав высоту, истребители сделали разворот вправо и пошли на бреющем. Вражеские зенитчики открыли огонь слишком поздно. «Кобры» были уже далеко. И тут наших летчиков взяло сомнение: куда же они садились? По расчетам получилось — в Орле. Выйдя на шоссе, они развернулись не вправо, а влево и пошли на север, а не на юг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
На аэродроме слышали, что в воздухе кружится По-2, но решили: садиться он не будет и уйдет обратно. Я порулил к лесу, зная, что там находятся КП и землянки. Все самолеты были занесены снегом, их и не откапывали еще: бесполезно. У меня отлегло от сердца: погода здесь действительно оказалась нелетной. Зашел в землянку, принял рапорт, и сразу же стали обсуждать, что будем делать дальше. Открылась дверь, и вошел генерал С. Ф. Галаджев — начальник политуправления фронта Рокоссовский называл его светлым человеком и большой умницей. Уже сутки он находился здесь в ожидании вылета. Меня он по-дружески пожурил:
— Ты зачем рискуешь, хочешь бесславно голову сложить?
Я ему также по-дружески признался, что с воздуха погода показалась мне лучше, что аэродром прекрасно знаю, поскольку не раз взлетал с него и садился здесь. Кроме того, надо было самому выяснить, почему дивизия задерживается.
После обеда метель немного утихла. Но условия для вылета оставались еще сложными. И все же я решился предложить Галаджеву лететь.
— Нет! — твердо ответил он.
Пришлось заночевать в Ельце. Перед тем как принять такое решение, я связался с Рокоссовским. Доложил ему, что тут действительно бушевала метель, самолеты занесены и вылетать нельзя, что и Галаджев здесь сидит. Затем позвонил в штаб воздушной армии, узнал, как там идут дела.
На следующий день мы с С. Ф. Галаджевым вернулись в Курск. Вызвал меня Рокоссовский, пригласил сесть и с укором сказал:
— Что же это вы, молодой человек, делаете? Не хватает, чтобы я взыскание на вас наложил!
Я подробно доложил, как все получилось, но он не успокоился.
— Лихачество ни к чему, — продолжал он. — Ты ведь летчик и должен реально оценивать степень риска. Если вылетать нельзя, имей мужество, несмотря ни на что, не выпускать людей, чтобы они и самолеты не побили, и главное, сами не погибли. Вот что я ценю в руководителе.
А весна брала свое. Наступила распутица. По распоряжению Ставки войска фронта перешли к обороне. Мы убрали самолеты с аэродромов, не имеющих бетонных полос, чтобы перерыв в наступательных действиях использовать для отдыха и подготовки к летним боям.
В марте на усиление нашей армии Ставка прислала еще две истребительные части. 30-й гвардейский авиаполк расположился на аэродроме Чернава у города Ливны. Он имел на вооружении американские «кобры».
Когда я прилетел туда, меня встретил майор — командир полка. Смотрю: лицо очень знакомое. Вспомнил: ну конечно же это Иван Михайлович Хлусович. В 1941 году он был заместителем командира 187-го полка 46-й дивизии. Вместе мы действовали на правом крыле Западного фронта. Был случай, когда Хлусович сел на аэродроме, занятом гитлеровскими танками. Однако боевой летчик сумел отбиться от врага и улететь.
Вижу — и он меня узнал. Поздоровались, обнялись, как старые боевые друзья.
— Ну как «кобра»? — спрашиваю у него.
— Ничего, — отвечает, — удобная машина, а как поведет себя в бою — посмотрим, еще не воевали на ней.
Я рассказал Хлусовичу о воздушной обстановке. Потом мы вместе составили план подготовки летчиков к боевым действиям в этом районе. Договорились, что сначала они облетают передний край и изучат район с воздуха.
На следующий день на командный пункт доложили, что первая эскадрилья «кобр» поднялась в воздух. Она облетела всю нашу фронтовую полудугу и возвратилась на свой аэродром. Позже сообщили: вылетела вторая эскадрилья.
Позвонил командующий 65-й армией генерал Батов. Мы с ним подружились на Сталинградском фронте.
— Надо мной, — говорит, — ведут бой немцы с немцами.
— Не может этого быть!
— Я же знаю свои самолеты, — настаивает он, — тут «мессеры» «мессеров» колотят.
Вспомнил я про эскадрилью «кобр» и объясняю:
— Это, очевидно, наши «кобры» с «мессерами» дерутся. Новые самолеты нам недавно прислали. Вы их еще не видели. Эскадрилья облетывает район. Значит, встретилась с немцами и ведет бой.
— Ну ладно, — соглашается Батов, — бой продолжается.
Через некоторое время опять раздается телефонный звонок. Батов сообщает радостным голосом.
— Сбили два «мессера». Я уже разобрался, где наши и где чужие.
Я поблагодарил Павла Ивановича за добрую весть.
А через некоторое время Хлусович доложил, что из полета не вернулись две «кобры». Видимо, это те машины, которые Павел Иванович принял за «мессеры». Стало жаль, что в первом же полете мы потеряли два самолета. Звоню Батову:
— Павел Иванович, ты говорил, что два «мессера» сбили, видел, мол, сам, а у меня две «кобры» не вернулись. Значит, ты обознался.
— Ничего подобного, — возражает он. — У меня на столе доказательства лежат.
Я понял, что с моторов упавших машин сняты таблички. Этот порядок заведен у нас еще со Сталинграда. Мы поощряли летчиков за каждый сбитый самолет только тогда, когда предъявлялись эти таблички. Батов мне и немецкие надписи зачитал.
— Ты, — говорит, — ищи свои самолеты где-нибудь в другом месте.
Прошло еще немного времени. Позвонил Хлусович:
— Обе «кобры» вернулись, но…
Я насторожился и спрашиваю:
— Что «но»?
— Они садились на аэродроме Орел, который находится у немцев, — отвечает он.
— Прилетайте с ними ко мне, — приказал я Хлусовичу.
Не прошло и часа, как на КП появились командир и два молодых летчика. Оказывается, произошло следующее. Эскадрилья в боевом порядке осматривала и изучала район боевых действий. В районе КП 65-й армии встретилась с группой «мессеров». И наши, и фашисты хотели сразу же добиться преимущества в высоте. Завертелась карусель. Советские летчики сбили сначала один «мессер», затем другой. Бой затянулся. Немцы стали отрываться и уходить. Наши летчики бросились им вдогонку, но, следуя приказу, дальше линии фронта не пошли.
В ходе боя пара «кобр» оторвалась от эскадрильи. Летчики заметили это слишком поздно. Кругом уже никого не было, горючего оставалось мало. Вышли они на шоссе Орел — Курск. Ведущий, опасаясь, что не дотянут до своего аэродрома, решил дозаправиться в Курске. Истребители развернулись на 90° и направились, как им казалось, в нужном направлении. Вскоре показался город, а рядом с ним аэродром. «Все в порядке», — решил ведущий и дал команду заходить на посадку. Он сел на полосу подальше, чтобы осталось место ведомому. Оглядевшись, увидел справа группу людей, расчищавших от снега рулежную дорожку. Почти все они были в гражданской одежде. Но почему на солдате шинель мышиного цвета? Присмотревшись, летчик на мгновение даже замер от неожиданности: «Немцы! Куда же мы сели?» Все самолеты — со свастикой.
Решение пришло мгновенно — на полосе никого нет, ведомый подрулил, надо взлетать немедленно, развернувшись на 180°. Ведущий дает команду: «На аэродроме немцы, разворот на сто восемьдесят, быстро взлетай первым!» Ведомый круто развернулся. «Значит, понял, молодец!» — обрадовался ведущий. Первая машина пошла на взлет, а немного спустя за ним устремился и ведущий. Набрав высоту, истребители сделали разворот вправо и пошли на бреющем. Вражеские зенитчики открыли огонь слишком поздно. «Кобры» были уже далеко. И тут наших летчиков взяло сомнение: куда же они садились? По расчетам получилось — в Орле. Выйдя на шоссе, они развернулись не вправо, а влево и пошли на север, а не на юг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118