Как обычно, шли разные донесения, и из них нужно было извлечь драгоценные для нас зерна. Таковым оказались сведения о том, что в ноябре 1941 года в Лондоне были профессора Г. Юри и Дж. Пеграм — как предполагалось, с целью ознакомления с ходом работы над атомным оружием в Англии. Но еще раньше, 25 сентября, лондонский резидент В. Горский получил обширный документ о деятельности уранового комитета. Его содержание однозначно говорило о развертывании работ по созданию атомной бомбы: данные о ее конструкции («пушечного типа»), о величине критической массы урана-235, об инициаторе для возбуждения в ней цепной реакции, о производстве этого изотопа урана методом газовой диффузии, о научных и производственных центрах и участниках этих работ.
Руководство НКВД, и прежде всего Л. П. Берия, восприняли это донесение как дезинформацию, но дальнейший ход событий вокруг атомного оружия показал достоверность добытых лондонской резидентурой данных.
В феврале 1942 года фронтовые разведчики Красной Армии изъяли у пленного немецкого офицера бумаги, которые были доставлены в научный отдел Государственного Комитета Обороны (ГКО), где по ним стало очевидно, что германский вермахт намерен иметь атомное оружие… В марте этого же года Берия решает направить Сталину документ, составленный научно-технической разведкой по сведениям, полученным в Лондоне еще в декабре 1941 года. Так вот, в нем имелось чрезвычайной важности предложение рассмотреть вопрос о создании при ГКО специального отдела для организации и руководства работой по созданию атомной бомбы. После известного письма Г. Н. Флерова и других поступивших сведений у Сталина в конце 1942 года состоялось совещание с участием академиков А. Ф. Иоффе, Н. Н. Семенова, В. Г. Хлопина и П. Л. Капицы, на котором и было принято решение приступить к созданию советского атомного оружия и образовать с этой целью специальный центр. И центр под названием «Лаборатория № 2 АН СССР» начал свою работу в марте 1943-го.
Все это придало особую остроту необходимости в короткие сроки создать и в США и в Англии агентурную сеть из осведомленных специалистов, непосредственных участников ядерных программ. Темпы решения этой задачи в Нью-Йорке и Лондоне оказались различными. В Лондоне агентурная сеть сложилась и работала начиная с 1943 года. О положении дел в Нью-Йорке свидетельствует письмо резиденту в июне 1944 года, в котором говорится, что «наряду с наличием положительных моментов в разработке „Энормоз“ (кодовое название проблемы атомного оружия. — А. О.) ход ее в целом остается неудовлетворительным. За время нашей работы по „Энормоз“… кроме агента „Д“ мы ничего не имеем. „Т“ (Клаус Фукс. — А. О.) в счет не идет…» {30}
Анализ положения дел в Нью-Йорке, предпринятый Центром НТР в 1944 году, привел к заключению: те положительные результаты, которые достигнуты в агентурной разработке «Энормоз» в целом, относятся главным образом к достижению лондонской резидентуры. Нью-йоркской группе было указано обеспечить решительный перелом в работе по проблеме «Энормоз». Положение дел стало улучшаться после организации в Нью-Йорке самостоятельной резидентуры НТР под руководством Л. Р. Квасникова и вербовки в 1944—1945 годах нескольких агентов, имевших прямой доступ к информации о разработке конструкции атомной бомбы и ее испытании.
В Лондоне получение информации было организовано достаточно четко. В Центр, кроме сведений об общем положении дел с атомным оружием в США и Великобритании, направлялась информация по вопросам химии и металлургии урана и плутония, реакторов с графитовыми и тяжеловодными замедлителями — подлинники или копии докладов американских и английских исследовательских центров. Эти материалы содержали также важнейшие данные о свойствах нейтронов с различной энергией, об уточненных ядерных константах и т. п. В общем, сама по себе сложилась некая специализация резидентур: нью-йоркская поставляла больше информации о собственно атомной бомбе, а лондонская — о производстве материалов для ее изготовления и по важным аспектам ядерной физики. Так что в итоге их совместными усилиями были освещены многие существенные моменты конструкции и изготовления бомбы {31}.
Центр научно-технической разведки понимал, что при тех условиях, в которых добывалась эта информация, она могла быть неполной или уже известной нашим ученым, или даже содержать неверные сведения как следствие ошибочных поисков западных ученых. Однако ее неизменное достоинство состояло в том, что она всегда отражала достигнутый в США и Англии уровень исследований, а также пути их практического применения в данный период и была свободна от дезинформации. Это объясняется тем, что советская разведка получала эту информацию от непосредственных участников ядерных разработок, а они сотрудничали с ней, исходя из своих морально-политических убеждений, были обучены приемам разведывательной деятельности, проверены, надежны и действовали совершенно бескорыстно {32}.
Но почему? Да потому, что многие западные интеллектуалы тогда симпатизировали идеям социализма. Это сегодня, когда стало ясно, что сталинская модель социализма, которую создавали в СССР, себя не оправдала, социалистические идеи потеряли в мире привлекательность. (Хотя, как известно, «одна дождинка еще не дождь», и, если, скажем, человеку не повезло с женой или мужем в одном браке, это не значит, что нельзя вступать в брак вообще.) А тогда социализм еще имел авторитет в мире, и до войны, и в первые послевоенные годы: ведь коммунисты в оккупированных гитлеровским рейхом странах были в первых рядах движения Сопротивления.
По воспоминаниям работника лондонской резидентуры В. Б. Барковского, один из британских физиков сам пришел к советским дипломатам со своими данными. Ни пенни от чекистов не брал, поставляя тем не менее высочайшей важности информацию. В конце концов начальник Барковского приказал хотя бы накормить как следует информатора, явно недоедавшего: в Англии, как и в СССР, в разгар войны было распределение продуктов. Барковский заманил информатора в ресторан, но тот от еды и выпивки отказался, а потом отчитал его за то, что тот транжирит деньги в те дни, когда солдаты его страны гибнут под Сталинградом {33}.
Реально оценивая свой вклад в создание отечественного атомного оружия, разведка никогда не ставила свои успехи выше достижений ученых, и это устраняло досадные противоречия в оценке вклада обеих сторон. Убедительно об этом пишет А. А. Яцков, один из главных действующих лиц в операции «Энормоз» {34}.
Как известно, с Фуксом главным образом была связана ГРУ — наша армейская разведка, а не НКГБ, и начинал эту работу полковник С. Д. Кремер, сотрудник резидентуры в Лондоне.
В годы войны советское посольство часто посещал немецкий эмигрант, бежавший из Германии, доктор Кучинский. Как-то Кучинский сказал нашему послу И. М. Майскому, что в Англии, в атомном исследовательском центре работает с 1934 года его друг Фукс. Майский на это заметил, что было бы неплохо организовать встречу с ним. Кучинскому удалось уговорить Клауса Фукса встретиться с Кремером.
Встреча состоялась летом 1942-го на одной из тихих улиц Лондона. Начали беседу на немецком, а затем перешли на английский язык. Фукс заявил, что он согласен помочь Советскому Союзу по идеологическим соображениям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122