Кажется почти чудом, что, несмотря на очень сильный натиск и ломку правил, представление о частях Света в традиционном стиле могло удерживаться так долго как основание для формирования панидей, как и то, что оно то тут, то там распадалось под мощным толчком и осколки или части пространств отчуждались тем или иным наднациональным имперским образованием. Такие утраченные части территорий, вроде бы мимолетно отделенные от части Света, порой отторгались в полном смысле слова на сотни и тысячи лет. Возврат к прежней окружающей среде им часто приходилось оплачивать наступлением упадка и краха, как пережили это Александрия, Циндао и как еще предстоит испытать Сингапуру или Шанхаю. Такую же участь разделили даже центральные ландшафты и их деловые центры — Афины, Дели или Рим.
Кого из знатоков жизни удивит, что в наступлении (im Aufkommen), в первом ударе нарушители гибких естественных порядков, которые кажутся прочно стоящими на Земле и в пространстве, временно, in statu nascendi , оказываются сильнее, чем сопротивляющиеся, стремящиеся лишь удержать существующее? Только во временной протяженности геополитический фактор доминирует над бурным желанием, сводит средний уровень к средней норме, ибо “крайности не продлевают вид, породу, расу” (Челлен).
Для способности панпорядков поддерживать новые пространственные законы, которые в первую очередь разрушают старые, решающее значение имеет, обладают они или нет пространственным инстинктом, биологическим умением приспосабливаться. В этом направлении удивительно то, что чисто духовные пан-движения, например великие мировые религии, полагались в этой сфере на благоразумие, как обдуманно вели себя они по отношению к сугубо насильственным движениям, народным волнениям или даже “с военной точки зрения из рук вон плохо [с.294] руководившемуся предприятию всемирной истории” — крестовым походам .
Как рассудительно и гибко принимает в расчет возникшая в Передней Азии, сложившаяся в Средиземноморье традиция христианства климатические условия северогерманцев и их представления о разделении политических пространств! Насколько податливой к изменениям показала себя буддийская панидея в своем продвижении, с одной стороны, по ландшафту Центральной Азии по пути Махаяны , а с другой — по прибрежным морским путям учения Хинаяны , что точно раскрывает доктор Вюст в своем исследовании ламаизма как формы культа ландшафта Центральной Азии. Как отчетливо прослеживаются прежде всего при зарождении и распространении пандвижения ислама отдельные фазы и повороты, при которых бурно выраженные паузы необходимого пространственного приспособления сменяются волевыми импульсами движения вперед (Weitertragen) сквозь преграды естественных пространств. Очень немногие пандвижения, как ислам — так называемая религия пустыни, находились под наблюдением и прослеживались столь внимательно с момента его зарождения панобразованиями, которым угрожала опасность, поэтому ислам по праву служит прототипом нарушающего пандвижения. Он следовал по многим путям предшествовавшей ему эллинистической культурной волны и раскрывает нам тем самым процесс, характерный для всех пандвижений, а именно при всем желании к обновлению они охотно пользуются геополитически уже опробованными путями. Так, эллинистический торговый язык увлек за собой в регион устья Инда арабский, а с возвращавшимися по муссонным трассам арабами, китайцами, японцами проник иберийский — ни один, ни другой не оставили бы отзвука, не заставили бы без него как-либо вступить на почву, где победитель следовал в пространстве за побежденным, приспосабливаясь к нему.
Мы видим это до определенной степени на примере экспансии морских, как и степных, народов в морские и степные пространства, являющиеся двумя воспитателями крупнопространственного мировоззрения, сильнейшими политико-пространственными соблазнителями, побуждающими к разработке проектов образований панидей.
Этот процесс можно проследить в последнее время на примере самой молодой крупнопространственной панидей, посредством которой американская культурная политика соорудила от панамериканского к паназиатскому образованию через смелое пантихоокеанское несколько искусственно связывающую дугу (Wolbung).
При этом и пантихоокеанская идея следовала по уже имеющимся опорным камням и разумно использовала их в меру пригодности для строительства. Доказательством этого, вероятно, является блестящая мысль сделать день памяти испанца Нуньеса де Бальбоа, 29 сентября 1513 г. впервые возвестившего [с.295] о возможности такого панстроительства, днем поминания идеи на всех тихоокеанских ландшафтах. Это, наверное, неожиданно для сведущих в истории, что на Филиппинах, которые в 1571 г. были включены в систему испанского господства на Тихом океане, в современном Шанхае, в Японии (чей великий сёгун Иеясу еще задавался вопросом, почему ему следовало бы бояться короля Испании, ведь он достаточно овладел искусством воина и способен ему противостоять) еще и сегодня в день св. Михаила можно видеть, как отмечают память человека, которого корона Испании позволила казнить в 1517 г. Эта скромная процессия (Zug) содержит в себе, пожалуй, гораздо больше доказательной силы превосходящей власти идеи, а также пространственной идеи в противовес краткосрочному насилию, чем многие другие доводы, которые мы могли бы привести далее на сей счет.
Отношение американцев Соединенных Штатов к пантихоокеанской идее — один из грандиозных примеров — подобного переменному току — воздействия духовного движения, родившегося из крупнопространственного мышления, на пространственное образование и обратного воздействия, что становится ощутимым на поверхности Земли, хотя и лишь в планах, проникнутых новым, наводящим духом. Это углубляющееся ощущение пространства наряду с его растущим покорением было неминуемо, как все такие движения, носителями которых поначалу были лишь одиночки, и требовались сильные изъявления, чтобы увлечь многих. И это все же заслуга тех, кто с готовностью вступили на этот путь крупнопространственного мышления и держали ответ вместе, как обычно большинство. Духовное движение за преодоление пространства было налицо еще до того, как появилась возможность осуществить его на практике, даже до того, как пространственные владения Соединенных Штатов приблизились к Тихому океану. Его образование объясняется, по нашему мнению, слиянием духа, построившего из океанского инстинкта Британскую мировую империю, с импульсом преодолевавшего континент “Westward ho” (“Вперед на Запад”), который увлек прежние прибрежные штаты времен Войны за независимость в глубь материка, во все большие пространства, ставя каждый раз более широкие пространственные проблемы так, что они, распространившись по другую сторону прерий и тихоокеанского “раздела” (главного водораздела части Света) на самом большом мировом море, переместили побуждающий к движению момент с прерий на океанские просторы и добавили к нему другой импульс к расширению [пространства], явно океанский, шедший от восточного побережья. Эти же проблемы пробудили вначале и японского соперника по другую сторону Тихого океана и ему ставили в упрек странный поворот (это слово, вероятно, родилось в австралийских устах) относительно его убеждения в “ошибке Иеясу”:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149