– Добрый вечер! Я застал вас врасплох! Hйlиne, клянусь, что не выдам тебя!
Он подошел к фрейлейн Петрашевой и нахально обнял ее за плечи. Она взглянула на него с терпеливым равнодушием, что отнюдь не охладило его пыл, и он скользнул ладонями по ее обнаженным рукам, задержав ее кисти.
– Развлекаетесь? Я не помешаю? Нет?… Тогда я остаюсь. Ах, Hйlиne, как ты похожа на свою бедную мать: такая ослепительная и такая милая!.. – сказал он с приличествующей скорбью в голосе.
Затем он с нудной обстоятельностью рассказал о причинах своего визита. Он возвращался из ставки, чтобы провести в Софии кратковременный отпуск. Надо успокоить родственников. Только ради этого он и поехал. Ему все известно. Он верит, что его Елена примет благоразумное решение. Он никогда не сомневался в этом!..
Глаза его с тупым упрямством остановились на фрейлейн Петрашевой. Она молча отрицательно покачала головой. Ее прекрасное, гладкое лицо с непреклонным выражением казалось изваянным из мрамора, сверкающие алмазы глаз застыли в строгой неподвижности.
Андерсон и Гиршфогель курили, как автоматы. Не будучи человеком светским, Бенц не смог сразу подавить бушевавшее в душе волнение. Он умел владеть собой, но не привык переключать свои чувства так же мгновенно, как Андерсон и Гиршфогель. Генерал говорил без умолку. Он заявил, что в отчаянии, что ожидал положительного ответа. Он надеялся застать Елену жизнерадостной, полной планов на будущее, а вместо этого…
Генерал со жгучей подозрительностью впился глазами в Бенца.
– Вы не должны ее удерживать, – обратился он к мужчинам. – У нее есть свои обязанности, и свет не простит ей небрежения. Да и дружеские связи… Не так ли?… В противном случае, стоит мне замолвить словечко Шольцу, и я раскидаю вас по всем трем фронтам. Ха-ха-ха!.. Разумеется, я никогда не сделаю этого. Я пошутил!
– Мы не зависим от Шольца, – резко возразил Бенц.
– Вот как? Не будьте так самоуверенны.
Генерал снисходительно похлопал Бенца по плечу. Но ни этот жест, ни фамильярность в обращении не сгладили неприятного впечатления.
– Честное слово, Hйlиne, я не против твоих маленьких флиртов. Этот юноша, наверное, самый свежий новобранец в твоей гвардии…
– Вы ужинали? – перебила она его.
Нет, он не ужинал и голоден как волк. Несколько рюмок в компании с полковником Ладенбургом, пока автомобиль чинили на аэродроме, лишь раздразнили его аппетит.
Фрейлейн Петрашева вышла и принесла поднос с холодным мясом, виноградом и бутылкой вина.
Генерал Д. (Бенц позже узнал его имя) принялся за еду действительно с волчьим аппетитом. Вино развязало ему язык, и он рассказал кое-что о делах ставки, где, по-видимому, играл не последнюю роль. Выражения: «я посоветовал главнокомандующему», «обратил внимание главнокомандующего», «представил главнокомандующему» – сыпались одно за другим. Однако после паузы он снова вернулся к прежней теме, обратившись по-французски к Андерсону:
– Вы должны убедить ее, mon cher. Мне известно, что вы ее доверенный.
Тщательно пережевывая очередной кусок, он поглядывал то на фрейлейн Петрашеву, то на Андерсона своими широко открытыми, круглыми глазами навыкате. Наконец его назойливый взгляд остановился на фрейлейн Петрашевой.
– Никто не имел бы ничего против… – сказал он и повернулся к Андерсону, – если бы вы убедили ее принять благоразумное решение… Ты слышишь, H?l?ne? Благоразумное решение, от которого зависит твое счастье и счастье тех, кто тебя любит… – торжественно изрек он и погладил Елену по голове рукой, украшенной перстнями.
– Я уже решила, – сказала она, не шелохнувшись.
Бенц впервые отметил для себя чудесную особенность ее голоса, который отличался не только хрустальной чистотой звучания, но и предельно ясно выражал ее чувства. Ничто не могло бы передать ее решение не ехать в Софию лучше, чем твердость и спокойствие, с которыми она произнесла эти слова. Они неприятно поразили опекуна; изобразив на лице глубокое огорчение, он собирался с мыслями, его круглые глаза беспокойно забегали.
– Прощайте!.. – вымолвил он наконец, обхватив рукой свою почтенную бородку. – Через несколько часов я буду в Софии. Прощайте, господа!
К большому облегчению собравшихся, он поднялся из-за стола. Три пары сапог щелкнули каблуками, но никто не пожелал генералу доброго пути. Фрейлейн Петрашева вышла проводить его.
– Один из ее доброжелателей, – сказал Андерсон. – Их много, но генерал ведет дела с нотариусом. Я думаю, что он человек порядочный, несмотря на чрезмерную отеческую нежность…
Появление фрейлейн Петрашевой перебило его на полуслове. Ее лицо еще сохраняло неподвижность.
– Как он вам показался? – спросила она с вымученной усмешкой.
– Великолепный генерал, – неуважительно отозвался Гиршфогель.
– Однако именно под его опекой я почувствовала себя болгаркой…
Он навестил меня через несколько дней после смерти отца и рассказал о его подвигах… Я тогда очень плохо понимала болгарский, и он говорил со мной по-французски. Но я почувствовала гордость от того, что мой отец болгарин. Странное чувство! До тех пор я не чувствовала себя болгаркой, хотя мои французские кузены, когда хотели упрекнуть меня за что-либо, называли меня «la bulgare».
Она задумалась. Бенц уже заметил, что частые паузы свойственны ее речи. Она говорила быстро, с воодушевлением, но вдруг умолкала, словно пораженная какой-то внезапной мыслью.
– Вы рассказывали нам о гробницах султанов, – деликатно напомнил Бенц.
Чуть улыбнувшись, она с легкой укоризной поглядела на него.
– Я совсем забылась!.. Но вы знаете, им я рассказывала об этом уже не раз… – и она указала на Андерсона и Гиршфогеля.
– И всегда с неповторимым чувством романтического! – восторженно воскликнул Андерсон.
Она с ласковой признательностью взглянула на него, сверкнув черными глазами.
– Романтического… Но оно присуще и вам! Уверяю вас, – обратилась она к Бенцу, – этот человек – поэт. Он находит романтику даже в моей жизни. Такие люди, как он, одухотворяют все вокруг. Добрый друг для девушки с моей участью.
VI
Андерсон и Гиршфогель усаживались всегда за одним и тем же угловым, укрытым от нескромных взглядов столиком, где впервые ужинали с Бенцем. Бенц разделял их компанию, но ощущение натянутости в отношениях не оставляло его; все чаще ему казалось, что он жертва какого-то заговора. За их неизменной вежливостью, довольными взглядами, любезными улыбками (даже Гиршфогель, иногда улыбался), сердечными рукопожатиями, изящными манерами салонных завсегдатаев таился какой-то умысел. Когда вся страна была поглощена войной, странно было видеть офицеров, которые не интересовались событиями на фронтах, а всецело углубились в какие-то дела, связанные с неизвестными ему поступками фрейлейн Петрашевой. Бенцу оставалось лишь выжидать и надеяться на время.
Они не читали сводок ставки и бровью не повели, когда однажды вечером Бенц сказал им, что получена телеграмма о гибели Эшвеге. Гиршфогель вскользь заметил, что фрейлейн Петрашева как-то видела его, словно этот факт имел в их глазах большее значение, чем смерть прославленного аса.
– Она была знакома с Эшвеге? – спросил Бенц.
– Нет, – сказал Андерсон. – Видела его издалека. Кто-то показал ей его. Если не ошибаюсь, на каком-то параде… Хрупкий, белокурый и изнеженный Эшвеге не походил на героя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49