Он испытывал желание разорвать ее в клочки, раздавить, задушить…
Елена смотрела ему в лицо с извращенным, подавленным восторгом.
– Я понял!.. – промолвил он наконец.
Он отшвырнул ее к стене и сбежал по лестнице так быстро, как будто за ним гнались. Теперь Бенц понял, о чем предупреждала его Елена. Но сквозь гнев, боль и отчаяние, которые раздирали ему сердце, он смутно догадывался, что это безумное и пропащее существо любит его, что у нее хватило смелости поставить на карту его любовь, лишь бы сохранить честность по отношению к самой себе.
XIII
Однажды в туманное ноябрьское утро Бенц по дороге в госпиталь заехал на машине к Елене, чтобы повидаться с ней в последний раз. Моросил нескончаемый, тоскливый дождик. Холодно и мрачно было вокруг. На оголенных ветвях деревьев в саду желтели последние неопавшие листья. Ему открыла Сильви. Бенц вошел в прихожую и не снял шинели.
– Мадемуазель спит! – сказала Сильви. – Я пойду разбужу ее.
– Не нужно! – поспешно перебил ее Бенц. – Я, вероятно, загляну завтра, если мадемуазель не уедет…
С бесстрастным видом Бенц направился к выходу, но Сильви остановила его.
– Здесь поручик Андерсон! – сообщила она.
– Вот как! – с досадой произнес Бенц. – Когда он приехал?
– Вчера после обеда.
– Скажите ему, что к вечеру я буду в офицерском собрании… Сейчас я спешу в госпиталь.
Но Андерсон уже стоял на пороге столовой и глядел на Бенца.
– Как поживаете? – спросил Бенц беззаботно-веселым тоном, который еще месяц назад мог прозвучать естественно.
Андерсон подошел ближе, и Бенц впервые заметил, что и тот бывает в мрачном настроении.
– Вы не зайдете? – спросил Андерсон.
– Не могу! – отказался Бенц с озабоченным видом. – В восемь часов у меня начинается утренний обход. Скажите фрейлейн Петрашевой, что она вполне здорова и больше не нуждается в моих посещениях. Все прошло благополучно, и она может быть счастлива.
Бенц произнес свои слова как можно равнодушней, тоном врача, который доволен тем, что успешно вылечил своего пациента. Но очевидно, его слова прозвучали как-то необычно, или же Андерсон знал больше, чем Бенц мог предположить, – так или иначе, но Андерсон помрачнел еще заметнее.
– Счастлива?!. – с горечью повторил он.
– Да, счастлива! – подчеркнуто громко повторил Бенц. – Можете передать ей это!
Непреклонный тон Бенца заставил Андерсона умолкнуть. Когда Бенц открывал дверь на лестницу, Андерсон схватил его за руку.
– В чем дело? – спросил Бенц.
– Фрейлейн Петрашева в душе чиста, как ангел, – глухо сказал Андерсон.
– Вполне возможно! – с иронией сказал Бенц.
Андерсон еще крепче сжал его пальцы.
– Вчера вечером она сказала мне, что должна выйти за вас замуж! Она согласна! Вам стоит только пожелать!.. Вы слышите?
Бенц равнодушно оглядел Андерсона. Тот передернул плечами, ощутив осенний холод, хлынувший сквозь открытую дверь.
– Фрейлейн Петрашева согласна! – повторил Андерсон.
– Фрейлейн Петрашева сама себе не верит! – сухо заметил Бенц. – Она забудет меня, а я – ее. У нее есть возможность выйти за кого угодно и когда угодно. Прощайте!
– Прощайте! – пробормотал Андерсон.
Спускаясь по лестнице, Бенц слышал, как Андерсон с гневом захлопнул дверь за его спиной.
Позже, когда Бенц перебирал в памяти цепочку этих событий, ему казалось, что все же бывали моменты, когда он мог пресечь роковую неизбежность дальнейшего, – обманчивая и запоздалая самоуверенность в борьбе с судьбой, которую ничто не в состоянии изменить. Сила, которая могла бы предотвратить его нравственную катастрофу, должна была бы сперва уничтожить Елену.
Почему в тот момент у Бенца хватило воли, чтобы порвать с Еленой, а позже, когда ему надо было возвращаться в Германию, он оказался бессильным? Он сам не смог бы ответить на этот вопрос. Быть может, его гордость к тому времени уже погасла.
Трагичность поведения Бенца в те дни проявлялась в его полной непоследовательности. Сначала он пригрозил генералу Д., что увезет Елену в Германию, теперь он хотел порвать с ней!.. Оскорбленная гордость заставляет нас принимать в ослеплении внезапные и драматические решения, которые мы искупаем ценой самых жестоких страданий – более жестоких, чем компромиссы, которых мы стараемся избегать. Елена любила его. Она даже была готова стать его женой, но полюбить его навсегда она была неспособна. А Бенц жаждал любви на всю жизнь. Полюбить навсегда? Глупо спрашивать женщину, будет ли она любить вас всю жизнь. Она вполне искренне может ответить «да», но когда-нибудь да изменит вам. Бенц не задавал Елене такого вопроса. С ужасающей ясностью он понимал, что она сама не скажет «да», даже сознавая, что любит его.
Решение, которое принял Бенц, хотя и не без горечи, льстило его самолюбию, предчувствие новых терзаний приводило в ожесточение. Так мы приходим к трагическому парадоксу – мучим тех, кого безумно любим. Ничто не могло бы принести ему более полного и горького удовлетворения, чем сознание, что его поступок заставляет Елену страдать, и ничто не могло быть несправедливее и оскорбительнее, чем форма, которую он придал своему поступку. Но у души, которая корчится в судорогах, появляются те же рефлексы мщения, что и у животного, которому мы причинили физическую боль.
Сославшись на первые пришедшие в голову служебные мотивы, Бенц подал рапорт с просьбой перевести его из X. Напрасный труд! По неизвестным ему каналам генерал Д. уже позаботился об его переводе. В тот самый день, когда он отправил рапорт, пришел соответствующий приказ. Бенц прочитал его с мрачным спокойствием человека, которому вынесли смертный приговор после того, как он сам решил покончить с жизнью. И все же настроение у него было не столь безнадежным, как в дни катастрофы 1918 года. Наряду с гневом, ощущением пустоты и отчаянием он испытывал затаенную мстительную радость – он заставил Елену страдать вместе с ним.
В тот же вечер Бенц нашел на своем столе письмо. Нервный, перекошенный почерк вызвал у него жестокую улыбку. Елена писала:
«Вы не приходите, а я нигде не могу найти вас. Даже когда я спросила о вас в госпитале, вы не благоволили выйти ко мне. Это невыносимо. Вчера я узнала от Андерсона, что мой опекун делает все возможное, чтобы выдворить вас из Болгарии. Кажется, такое решение уже принято. Эйтель, бедный мой, неужели вы так обезумели, что не возьмете меня с собой?»
Бенц не ответил на письмо. Через два дня он уехал. Чтобы ожесточить себя еще более, он даже не зашел попрощаться с Еленой.
Бенца перевели в П., небольшой городок на той же железной дороге, которая проходила через X. и была одной из главных артерий, снабжающих Южный фронт. Очевидно, генералу Д. не удалось добиться полного успеха; он хотел выдворить Бенца из Болгарии, но сумел удалить его всего лишь на сотню километров от X. Однако и это удивляло Бенца. Трудно было допустить, что командование пошло навстречу генеральскому капризу. Видимо, опекун Елены сумел как-то обосновать свое требование, и впоследствии Бенц убедился в этом. Как-то вечером в офицерском собрании Бенц стал невольным свидетелем разговора между двумя немецкими офицерами, следовавшими на автомобиле через П. Один из них рассказывал другому пикантную историю о неком поручике Бенце, ловеласе и авантюристе, который собирался похитить болгарскую девушку и увезти ее в Германию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Елена смотрела ему в лицо с извращенным, подавленным восторгом.
– Я понял!.. – промолвил он наконец.
Он отшвырнул ее к стене и сбежал по лестнице так быстро, как будто за ним гнались. Теперь Бенц понял, о чем предупреждала его Елена. Но сквозь гнев, боль и отчаяние, которые раздирали ему сердце, он смутно догадывался, что это безумное и пропащее существо любит его, что у нее хватило смелости поставить на карту его любовь, лишь бы сохранить честность по отношению к самой себе.
XIII
Однажды в туманное ноябрьское утро Бенц по дороге в госпиталь заехал на машине к Елене, чтобы повидаться с ней в последний раз. Моросил нескончаемый, тоскливый дождик. Холодно и мрачно было вокруг. На оголенных ветвях деревьев в саду желтели последние неопавшие листья. Ему открыла Сильви. Бенц вошел в прихожую и не снял шинели.
– Мадемуазель спит! – сказала Сильви. – Я пойду разбужу ее.
– Не нужно! – поспешно перебил ее Бенц. – Я, вероятно, загляну завтра, если мадемуазель не уедет…
С бесстрастным видом Бенц направился к выходу, но Сильви остановила его.
– Здесь поручик Андерсон! – сообщила она.
– Вот как! – с досадой произнес Бенц. – Когда он приехал?
– Вчера после обеда.
– Скажите ему, что к вечеру я буду в офицерском собрании… Сейчас я спешу в госпиталь.
Но Андерсон уже стоял на пороге столовой и глядел на Бенца.
– Как поживаете? – спросил Бенц беззаботно-веселым тоном, который еще месяц назад мог прозвучать естественно.
Андерсон подошел ближе, и Бенц впервые заметил, что и тот бывает в мрачном настроении.
– Вы не зайдете? – спросил Андерсон.
– Не могу! – отказался Бенц с озабоченным видом. – В восемь часов у меня начинается утренний обход. Скажите фрейлейн Петрашевой, что она вполне здорова и больше не нуждается в моих посещениях. Все прошло благополучно, и она может быть счастлива.
Бенц произнес свои слова как можно равнодушней, тоном врача, который доволен тем, что успешно вылечил своего пациента. Но очевидно, его слова прозвучали как-то необычно, или же Андерсон знал больше, чем Бенц мог предположить, – так или иначе, но Андерсон помрачнел еще заметнее.
– Счастлива?!. – с горечью повторил он.
– Да, счастлива! – подчеркнуто громко повторил Бенц. – Можете передать ей это!
Непреклонный тон Бенца заставил Андерсона умолкнуть. Когда Бенц открывал дверь на лестницу, Андерсон схватил его за руку.
– В чем дело? – спросил Бенц.
– Фрейлейн Петрашева в душе чиста, как ангел, – глухо сказал Андерсон.
– Вполне возможно! – с иронией сказал Бенц.
Андерсон еще крепче сжал его пальцы.
– Вчера вечером она сказала мне, что должна выйти за вас замуж! Она согласна! Вам стоит только пожелать!.. Вы слышите?
Бенц равнодушно оглядел Андерсона. Тот передернул плечами, ощутив осенний холод, хлынувший сквозь открытую дверь.
– Фрейлейн Петрашева согласна! – повторил Андерсон.
– Фрейлейн Петрашева сама себе не верит! – сухо заметил Бенц. – Она забудет меня, а я – ее. У нее есть возможность выйти за кого угодно и когда угодно. Прощайте!
– Прощайте! – пробормотал Андерсон.
Спускаясь по лестнице, Бенц слышал, как Андерсон с гневом захлопнул дверь за его спиной.
Позже, когда Бенц перебирал в памяти цепочку этих событий, ему казалось, что все же бывали моменты, когда он мог пресечь роковую неизбежность дальнейшего, – обманчивая и запоздалая самоуверенность в борьбе с судьбой, которую ничто не в состоянии изменить. Сила, которая могла бы предотвратить его нравственную катастрофу, должна была бы сперва уничтожить Елену.
Почему в тот момент у Бенца хватило воли, чтобы порвать с Еленой, а позже, когда ему надо было возвращаться в Германию, он оказался бессильным? Он сам не смог бы ответить на этот вопрос. Быть может, его гордость к тому времени уже погасла.
Трагичность поведения Бенца в те дни проявлялась в его полной непоследовательности. Сначала он пригрозил генералу Д., что увезет Елену в Германию, теперь он хотел порвать с ней!.. Оскорбленная гордость заставляет нас принимать в ослеплении внезапные и драматические решения, которые мы искупаем ценой самых жестоких страданий – более жестоких, чем компромиссы, которых мы стараемся избегать. Елена любила его. Она даже была готова стать его женой, но полюбить его навсегда она была неспособна. А Бенц жаждал любви на всю жизнь. Полюбить навсегда? Глупо спрашивать женщину, будет ли она любить вас всю жизнь. Она вполне искренне может ответить «да», но когда-нибудь да изменит вам. Бенц не задавал Елене такого вопроса. С ужасающей ясностью он понимал, что она сама не скажет «да», даже сознавая, что любит его.
Решение, которое принял Бенц, хотя и не без горечи, льстило его самолюбию, предчувствие новых терзаний приводило в ожесточение. Так мы приходим к трагическому парадоксу – мучим тех, кого безумно любим. Ничто не могло бы принести ему более полного и горького удовлетворения, чем сознание, что его поступок заставляет Елену страдать, и ничто не могло быть несправедливее и оскорбительнее, чем форма, которую он придал своему поступку. Но у души, которая корчится в судорогах, появляются те же рефлексы мщения, что и у животного, которому мы причинили физическую боль.
Сославшись на первые пришедшие в голову служебные мотивы, Бенц подал рапорт с просьбой перевести его из X. Напрасный труд! По неизвестным ему каналам генерал Д. уже позаботился об его переводе. В тот самый день, когда он отправил рапорт, пришел соответствующий приказ. Бенц прочитал его с мрачным спокойствием человека, которому вынесли смертный приговор после того, как он сам решил покончить с жизнью. И все же настроение у него было не столь безнадежным, как в дни катастрофы 1918 года. Наряду с гневом, ощущением пустоты и отчаянием он испытывал затаенную мстительную радость – он заставил Елену страдать вместе с ним.
В тот же вечер Бенц нашел на своем столе письмо. Нервный, перекошенный почерк вызвал у него жестокую улыбку. Елена писала:
«Вы не приходите, а я нигде не могу найти вас. Даже когда я спросила о вас в госпитале, вы не благоволили выйти ко мне. Это невыносимо. Вчера я узнала от Андерсона, что мой опекун делает все возможное, чтобы выдворить вас из Болгарии. Кажется, такое решение уже принято. Эйтель, бедный мой, неужели вы так обезумели, что не возьмете меня с собой?»
Бенц не ответил на письмо. Через два дня он уехал. Чтобы ожесточить себя еще более, он даже не зашел попрощаться с Еленой.
Бенца перевели в П., небольшой городок на той же железной дороге, которая проходила через X. и была одной из главных артерий, снабжающих Южный фронт. Очевидно, генералу Д. не удалось добиться полного успеха; он хотел выдворить Бенца из Болгарии, но сумел удалить его всего лишь на сотню километров от X. Однако и это удивляло Бенца. Трудно было допустить, что командование пошло навстречу генеральскому капризу. Видимо, опекун Елены сумел как-то обосновать свое требование, и впоследствии Бенц убедился в этом. Как-то вечером в офицерском собрании Бенц стал невольным свидетелем разговора между двумя немецкими офицерами, следовавшими на автомобиле через П. Один из них рассказывал другому пикантную историю о неком поручике Бенце, ловеласе и авантюристе, который собирался похитить болгарскую девушку и увезти ее в Германию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49