Ихтик (г.Уфа). ihtik.lib.ru
«Хулио Кортасар. Чудесные занятия»: Азбука-классика; Санкт-Петербург; 2001
ISBN 5-352-00113-Х
Аннотация
Хулио Кортасар (1914—1984) — классик не только аргентинской, но и мировой литературы XX столетия. В настоящий сборник вошли избранные рассказы писателя, созданные им более чем за тридцать лет. Большинство переводов публикуется впервые, в том числе и перевод пьесы «Цари».
Пространственное чутье времени
— А ты кого больше любишь: Маркеса или Борхеса?
— Кортасара!
Из уличного разговора
Первая книга Хулио Кортасара в нашей стране — сборник рассказов «Другое небо» — появилась три десятилетия назад: в 1971 году. Она пришла к нам на гребне успеха «Ста лет одиночества». Этот роман колумбийца Гарсиа Маркеса, опубликованный в 1967 году (у нас — в 1970-м), вызвал во всем мире настоящий бум латиноамериканской прозы. Тогда в нашей стране все чаще — в журналах, сборниках, отдельными книгами — стали публиковаться произведения кубинца Алехо Карпентьера и гватемальца Мигеля Анхела Астуриаса, мексиканца Хуана Рульфо и перуанца Марио Варгаса Льосы, уругвайца Хуана Карлоса Онетти и венесуэльца Мигеля Отеро Сильвы…
Но в длинном ряду имен латиноамериканских прозаиков имя аргентинца Хулио Кортасара отнюдь не затерялось — оно в этом ряду стало одним из первых.
И в ряду, и вне ряда Кортасар был ни на кого не похож.
Проза Кортасара очаровала читателей сразу же — и не разочаровала в дальнейшем. Он пришел к нам со своими темами, со своей культурой, со своим видением мира. Используя неологизм (а Кортасар любил придумывать неологизмы), рискну сказать: он был «чудожник слова».
Конечно, сейчас, когда русскому читателю известен практически весь Кортасар, можно заметить некоторый схематизм, «заданность» его ранних рассказов — скажем, таких, как «Автобус». Но тогда, в начале 70-х, тот же «Автобус» или «Захваченный дом» благодаря своей недосказанности, ощущению неведомой, но реальной угрозы оставляли сильнейшее впечатление.
В рассказах Кортасара была творческая свобода. В одной фразе он мог соединить голоса разных персонажей. Он по-своему обращался со временем и пространством. Творил по своим законам. Чувствовалось: никто не стоит у него над душой, не тычет перстом указующим; более того: ему самому доставляет удовольствие писать. Читатель мог легко представить себе, как Кортасар сидит за рабочим столом и улыбается в — реальные или вымышленные — усы…
В начале 70-х в Ленинграде — в транспорте, на работе, в гостях — можно было нередко услышать: «А вы читали Кортасара, его „Другое небо“? Не правда ли, гениально? А что вы думаете о нем?»
Возможно, и Кортасар иной раз думал о том, что есть на свете такой город — «Петра творенье». А как литературный миф — творенье сотен поэтов и прозаиков.
Для Кортасара наш город был прежде всего Петербургом Достоевского.
I
Игрок

Преследуй меня неотступно, меня — во мне…
Тогда завоюю царство свое,
тогда появлюсь на свет…
И я прошу о том, о чем не просит никто: вонзи
иглы до самых ногтей. Сорви с меня это лицо;
заставь выкрикнуть имя подлинное мое.
Х. Кортасар. «Заклинаю»
От своей любви к Достоевскому Кортасар не отрекался никогда.
В своих интервью он охотно говорил о влиянии на него русского романиста. Эпиграфом к своему первому опубликованному роману — «Выигрыши» — Кортасар поставил слова из «Идиота». Ряд эпизодов в кортасаровских произведениях (например, в его главном романе — «Игра в классики») словно навеян чтением Достоевского. Но о прямом заимствовании говорить, конечно, нельзя. Дело в том, что произведения и Достоевского, и Кортасара принадлежат к жанру мениппеи, где самым естественным образом соединяются трагическое и смешное, возвышенное и низкое, реальное и фантастическое. В некотором параллелизме образов и ситуаций у Достоевского и у Кортасара сказалась (если воспользоваться фразой Михаила Бахтина) «объективная память жанра». Кортасар, возможно, не читал книгу Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского», но как литератор он безошибочно угадал в русском романисте «своего».
Гротеск, парадокс, карнавализация, характерные для мениппеи, отразились и на отношении Кортасара к слову. В старые мехи он должен был влить новое — и именно свое — вино…
Для любого литератора главная проблема — поиски своего собственного, нового слова. О языковых экспериментах Кортасара литературоведы стали говорить уже давно. Но аргентинскому прозаику в поисках собственного языка — во всяком случае, в выборе верного направления для этих поисков — было на что ориентироваться. Язык, годный для литературного эксперимента, был у него «под боком». Это — лунфардо, буэнос-айресский жаргон. Хулио Кортасар, истинный портеньо (коренной житель Буэнос-Айреса), хорошо изучил законы этого языка, представляющего собой «взрывчатую смесь», мешанину из различных языков, в основе которой испанский. Но не только знание лунфардо — владение латынью, французским, итальянским, английским, немецким помогало аргентинскому писателю находить необычное в привычной испанской речи, острее вслушиваться в ее звучание, по-детски удивляться каждому слову. И в конце концов создать свой собственный вариант испанского языка.
В кортасаровском рассказе «Лукас — его дискуссии с единомышленниками» (из книги «Некто Лукас») герой говорит:
…Закадычные враги —
язык и выдумка! От их борьбы
рождается на свет литература, —
диалектическая встреча Музы
с Писцом, неизреченного — со словом.
(Перевод Л. Грушко)
В контексте рассказа данная тирада звучит иронически. Но к этим словам можно отнестись и вполне серьезно. И тогда они прозвучат для нас как кредо Кортасара в его работе над словом.
Для творца в слове не должно быть лжи. Он, как Адам, явился в мир дать имена всему, что его окружает. И всему, что только может вообразить.
Проза Кортасара парадоксальна и ассоциативна, точна и неуловима, легка и мускулиста, поэтична и образна. «Словесное кружево» — поразительно. Так же, как поразительно и единство, и разнообразие кортасаровских сюжетов.
Краткое предисловие к сборнику избранных рассказов Кортасара, своего ученика, Борхес закончил так: «Стиль кажется небрежным, но каждое слово взвешено. Передать сюжет кортасаровской новеллы невозможно: в каждой из них свои слова стоят на своем месте. Пробуя их пересказать, убеждаешься, что упустил главное».
А сам Кортасар любил вспоминать совет уругвайского новеллиста Орасио Кироги: «Пиши так, словно твой рассказ интересен только небольшому числу твоих героев, один из которых — ты сам». Может быть, секрет читательского успеха, каким рассказы Кортасара неизменно пользуются, и в том, что он всегда — сознательно ли, интуитивно — следовал этому совету? Ведь, в конце концов, кто же, будучи, конечно, в здравом рассудке, станет на самого себя нагонять скуку?!
Одно из главных, ключевых, «знаковых» слов кортасаровского творчества — слово игра.
В беседе с уругвайским журналистом Энрике Гонсалесом Бермехой Кортасар говорил: «Литература всегда была для меня сферой игровой деятельности… Мне она (литература) кажется самой серьезной игрой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186