Прыжки следовали один за другим через равные промежутки времени: сидя на краю кровати, сидя в головах кровати, сидя на противоположном краю, стоя посередине кровати, стоя на полу между Игнасио и Малышом, на полу на корточках, между своей женой и братом, сидя в углу комнаты у дверей, стоя посередине комнаты, всегда между двумя друзьями или родственниками, точно попадая в промежуток между ними, при этом все стояли неподвижно и только следили за ним глазами; сидя на краю кровати, стоя в головах кровати, на корточках посередине кровати, на коленях на краю кровати, стоя между Игнасио и Мануэлитой, на коленях между своим младшим сыном и мной, сидя в ногах кровати. Когда жена Северо объявила об окончании фазы, все заговорили разом и стали поздравлять Северо, который выглядел отстраненным; я не помню, кто снова уложил его в постель, потому что мы все одновременно повалили из комнаты, оживленно комментируя окончившуюся фазу и желая чем-нибудь утолить жажду, а мы с Малышом вышли в патио подышать ночной прохладой и выпить пару пива прямо из горлышка.
Со следующей фазой произошли, я помню, какие-то изменения, поскольку Игнасио говорил, что должна быть фаза часов, а мы почему-то услышали, как в гостиной снова заплакала жена Северо, и тут же вошел старший сын, который сообщил нам, что начинается фаза мотыльков. Мы с Малышом и Игнасио переглянулись несколько удивленно, но не исключено, что изменения — в порядке вещей, и Малыш сказал, что это нормально, когда порядок следования меняется, ну и вообще; мне кажется, эти изменения никому не понравились, но мы не подали виду и снова вошли в спальню, где встали кружком около кровати Северо, которую семья, как и полагалось, поставила в центр комнаты.
Брат Северо вошел последним, с газовой лампой в руках, погасил люстру, которая светила, как небесное светило в безоблачный день, и придвинул ночной столик к изножию кровати; когда он поставил лампу на ночной столик, мы умолкли и замерли, глядя на Северо, который полулежал, откинувшись на подушки, и, казалось, был не слишком утомлен предыдущими фазами. Мотыльки стали залетать через дверь, и к тем, которые уже были на стенах комнаты или на люстре, прибавились новые, и все вместе они стали кружиться в хороводе вокруг газовой лампы. Широко открыв глаза, Северо следил, не мигая, за кружением пепельно-серого вихря, который кружился все сильнее и сильнее, и казалось, все его силы уходили на это созерцание. Один из мотыльков (очень крупных размеров, думаю, на самом деле это была ночная бабочка, нб во время этой фазы мы говорим только о мотыльках, и никто не спорит о терминах) отделился от остальных и подлетел к лицу Северо; мы увидели, что он прилепился к его правой щеке и что Северо на секунду закрыл глаза. Мотыльки один за другим улетали от лампы и начинали кружиться вокруг Северо, облепляя его волосы, губы и лоб, превращая его в огромную трепещущую маску, на которой только глаза еще принадлежали ему, и эти глаза неотрывно смотрели на лампу, вокруг которой упрямо кружился в поисках выхода единственный мотылек. Я почувствовал, как пальцы Игнасио впились мне в руку около плеча, и только тогда сообразил, что и сам я дрожу и влажной от испарины ладонью сжимаю плечо Малыша. Кто-то застонал, какая-то женщина, наверное, Мануэлита, которая не умела владеть собой, как остальные, и в этот самый момент последний мотылек сел на лицо Северо и затерялся в пепельно-серой массе. Тут мы все стали кричать, обниматься и хлопать друг друга по спине, а в это время брат Северо подошел к люстре и зажег ее; туча мотыльков метнулась к люстре, и Северо, снова с лицом Северо, все смотрел на лампу, теперь уже ненужную, и осторожно шевелил губами, словно боялся отравиться серебристой пыльцой, покрывавшей его губы.
Я решил не оставаться в спальне, поскольку Северо должны были помыть, и уже кто-то говорил о бутылке грапы в кухне, удивительно, как в подобных случаях резкое возвращение к нормальной действительности, какое-нибудь высказывание вроде этого, заставляет нас прийти в себя и даже немного разочаровывает. Я последовал за Игнасио, который знал все углы в доме, и мы с Малышом и старшим сыном Северо взялись за грапу. Мой брат Карлос лежал на скамейке и курил, свесив голову и глубоко затягиваясь; я принес ему рюмку, и он осушил ее залпом. Малыш Пессоа уговаривал Мануэлиту тоже выпить рюмочку и даже говорил ей что-то про кино и скачки; я опрокидывал в себя одну рюмку за другой, не желая думать ни о чем, пока не почувствовал, что больше не выдержу, и тогда я стал искать Игнасио, который, казалось, только меня и ждал, скрестив руки на груди.
— Если бы последний мотылек не нашел бы… — начал я.
Игнасио отрицательно покачал головой. Спрашивать, конечно, ни о чем не надо было; по крайней мере в этот момент не надо было спрашивать ни о чем; не знаю, все ли я понял, но у меня было такое ощущение, будто внутри меня какая-то пустота, и в этот закоулок памяти, похожий на полый склеп, что-то медленно просачивается и стекает каплями. В отрицании Игнасио (хоть и издалека, но мне показалось, что Малыш Пессоа тоже отрицательно качал головой и что Мануэлита смотрела на нас испуганно, будучи слишком робкой, дабы что-нибудь отрицать) было что-то от временной остановки работы разума, от нежелания идти дальше; все достигло своего абсолюта, все стало таким, каково оно есть. Но вот мы уже могли продолжать, и когда жена Северо вошла в кухню и уведомила нас, что Северо готов объявить числа, мы оставили недопитые рюмки и поспешили в спальню, сначала Мануэлита, Малыш и я, потом Игнасио, а позади мой брат Карлос, который всегда и всюду опаздывает.
Родственники уже заполонили спальню, так что протиснуться туда можно было с трудом. Мне удалось войти (зажженная газовая лампа стояла на полу, рядом с кроватью, но и люстра тоже была зажжена) в тот момент, когда Северо встал, засунул руки в карманы пижамы и, глядя на своего старшего сына, сказал «6», потом, глядя на жену, сказал «20», а глядя на Игнасио, сказал «23», спокойным голосом, тихо и неторопливо. Своей сестре он сказал «16», младшему сыну «28», остальным родственникам он тоже называл большие числа, пока не дошла очередь до меня — мне он сказал «2», и я почувствовал, как Малыш искоса взглянул на меня и сжал губы в ожидании своей очереди. Но Северо продолжал называть числа прочим своим родственникам и друзьям, почти всегда выше «5», и ни разу не повторился. Почти в самом конце он назвал Малышу цифру «14», и Малыш открыл рот и весь затрепетал, будто в лицо ему дунул сильный ветер, а потом стал потирать руки, но вдруг устыдился и спрятал их в карманы брюк как раз в тот момент, когда Северо называл цифру «1» какой-то женщине с покрасневшим лицом, кажется, дальней родственнице, которая пришла одна и почти ни с кем за все это время не разговаривала, и тогда Игнасио с Малышом переглянулись, а Мануэлита схватилась за дверной косяк, и мне показалось, она дрожит и едва сдерживается, чтобы не закричать. Остальные уже не слушали свои числа, Северо продолжал их называть, но все уже снова разговаривали, даже Мануэлита, которая овладела собой и сделала пару шагов вперед, но когда она получила число «9», уже никто этим не озаботился, и числа закончились вакантными цифрами «24» и «12», которых удостоился кто-то из родственников и мой брат Карлос;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Со следующей фазой произошли, я помню, какие-то изменения, поскольку Игнасио говорил, что должна быть фаза часов, а мы почему-то услышали, как в гостиной снова заплакала жена Северо, и тут же вошел старший сын, который сообщил нам, что начинается фаза мотыльков. Мы с Малышом и Игнасио переглянулись несколько удивленно, но не исключено, что изменения — в порядке вещей, и Малыш сказал, что это нормально, когда порядок следования меняется, ну и вообще; мне кажется, эти изменения никому не понравились, но мы не подали виду и снова вошли в спальню, где встали кружком около кровати Северо, которую семья, как и полагалось, поставила в центр комнаты.
Брат Северо вошел последним, с газовой лампой в руках, погасил люстру, которая светила, как небесное светило в безоблачный день, и придвинул ночной столик к изножию кровати; когда он поставил лампу на ночной столик, мы умолкли и замерли, глядя на Северо, который полулежал, откинувшись на подушки, и, казалось, был не слишком утомлен предыдущими фазами. Мотыльки стали залетать через дверь, и к тем, которые уже были на стенах комнаты или на люстре, прибавились новые, и все вместе они стали кружиться в хороводе вокруг газовой лампы. Широко открыв глаза, Северо следил, не мигая, за кружением пепельно-серого вихря, который кружился все сильнее и сильнее, и казалось, все его силы уходили на это созерцание. Один из мотыльков (очень крупных размеров, думаю, на самом деле это была ночная бабочка, нб во время этой фазы мы говорим только о мотыльках, и никто не спорит о терминах) отделился от остальных и подлетел к лицу Северо; мы увидели, что он прилепился к его правой щеке и что Северо на секунду закрыл глаза. Мотыльки один за другим улетали от лампы и начинали кружиться вокруг Северо, облепляя его волосы, губы и лоб, превращая его в огромную трепещущую маску, на которой только глаза еще принадлежали ему, и эти глаза неотрывно смотрели на лампу, вокруг которой упрямо кружился в поисках выхода единственный мотылек. Я почувствовал, как пальцы Игнасио впились мне в руку около плеча, и только тогда сообразил, что и сам я дрожу и влажной от испарины ладонью сжимаю плечо Малыша. Кто-то застонал, какая-то женщина, наверное, Мануэлита, которая не умела владеть собой, как остальные, и в этот самый момент последний мотылек сел на лицо Северо и затерялся в пепельно-серой массе. Тут мы все стали кричать, обниматься и хлопать друг друга по спине, а в это время брат Северо подошел к люстре и зажег ее; туча мотыльков метнулась к люстре, и Северо, снова с лицом Северо, все смотрел на лампу, теперь уже ненужную, и осторожно шевелил губами, словно боялся отравиться серебристой пыльцой, покрывавшей его губы.
Я решил не оставаться в спальне, поскольку Северо должны были помыть, и уже кто-то говорил о бутылке грапы в кухне, удивительно, как в подобных случаях резкое возвращение к нормальной действительности, какое-нибудь высказывание вроде этого, заставляет нас прийти в себя и даже немного разочаровывает. Я последовал за Игнасио, который знал все углы в доме, и мы с Малышом и старшим сыном Северо взялись за грапу. Мой брат Карлос лежал на скамейке и курил, свесив голову и глубоко затягиваясь; я принес ему рюмку, и он осушил ее залпом. Малыш Пессоа уговаривал Мануэлиту тоже выпить рюмочку и даже говорил ей что-то про кино и скачки; я опрокидывал в себя одну рюмку за другой, не желая думать ни о чем, пока не почувствовал, что больше не выдержу, и тогда я стал искать Игнасио, который, казалось, только меня и ждал, скрестив руки на груди.
— Если бы последний мотылек не нашел бы… — начал я.
Игнасио отрицательно покачал головой. Спрашивать, конечно, ни о чем не надо было; по крайней мере в этот момент не надо было спрашивать ни о чем; не знаю, все ли я понял, но у меня было такое ощущение, будто внутри меня какая-то пустота, и в этот закоулок памяти, похожий на полый склеп, что-то медленно просачивается и стекает каплями. В отрицании Игнасио (хоть и издалека, но мне показалось, что Малыш Пессоа тоже отрицательно качал головой и что Мануэлита смотрела на нас испуганно, будучи слишком робкой, дабы что-нибудь отрицать) было что-то от временной остановки работы разума, от нежелания идти дальше; все достигло своего абсолюта, все стало таким, каково оно есть. Но вот мы уже могли продолжать, и когда жена Северо вошла в кухню и уведомила нас, что Северо готов объявить числа, мы оставили недопитые рюмки и поспешили в спальню, сначала Мануэлита, Малыш и я, потом Игнасио, а позади мой брат Карлос, который всегда и всюду опаздывает.
Родственники уже заполонили спальню, так что протиснуться туда можно было с трудом. Мне удалось войти (зажженная газовая лампа стояла на полу, рядом с кроватью, но и люстра тоже была зажжена) в тот момент, когда Северо встал, засунул руки в карманы пижамы и, глядя на своего старшего сына, сказал «6», потом, глядя на жену, сказал «20», а глядя на Игнасио, сказал «23», спокойным голосом, тихо и неторопливо. Своей сестре он сказал «16», младшему сыну «28», остальным родственникам он тоже называл большие числа, пока не дошла очередь до меня — мне он сказал «2», и я почувствовал, как Малыш искоса взглянул на меня и сжал губы в ожидании своей очереди. Но Северо продолжал называть числа прочим своим родственникам и друзьям, почти всегда выше «5», и ни разу не повторился. Почти в самом конце он назвал Малышу цифру «14», и Малыш открыл рот и весь затрепетал, будто в лицо ему дунул сильный ветер, а потом стал потирать руки, но вдруг устыдился и спрятал их в карманы брюк как раз в тот момент, когда Северо называл цифру «1» какой-то женщине с покрасневшим лицом, кажется, дальней родственнице, которая пришла одна и почти ни с кем за все это время не разговаривала, и тогда Игнасио с Малышом переглянулись, а Мануэлита схватилась за дверной косяк, и мне показалось, она дрожит и едва сдерживается, чтобы не закричать. Остальные уже не слушали свои числа, Северо продолжал их называть, но все уже снова разговаривали, даже Мануэлита, которая овладела собой и сделала пару шагов вперед, но когда она получила число «9», уже никто этим не озаботился, и числа закончились вакантными цифрами «24» и «12», которых удостоился кто-то из родственников и мой брат Карлос;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186