Я ответил: «Хорошо, сэр, давайте вникнем в это», и состоялась беседа. Это повторялось несколько раз, а через две недели он пришёл ко мне и сказал: «У меня начались ужасные, пугающие сновидения. Мне кажется, что всё вокруг меня как бы исчезает, происходят невероятные вещи. Может быть, — продолжал он, — это результат исследования себя, я вижу, это опасное занятие». После чего он ушёл и больше никогда не появлялся.
Мы все хотим безопасности — мы все хотим надёжности в нашем мелком и маленьком мире, в мире «организованного порядка», который есть беспорядок, в мире наших частных взаимоотношений, где мы не желаем никаких изменений и никаких потрясений, взаимоотношений жены и мужа, в которых они крепко держатся друг за друга, в которых присутствуют страдание, недоверие, страх, угроза, ревность, раздражение, господство.
Существует способ наблюдения себя, в котором нет страха, нет опасности; это смотреть без самоосуждения, без самооправдания, без интерпретации или оценки — просто смотреть. Чтобы ум мог смотреть таким образом, он должен стремиться узнать через своё наблюдение, что есть в действительности. Какая опасность таится в «том, что есть»? Люди склонны к насилию; это и есть на самом деле «то, что есть»; и опасность, которую они несут в этот мир, — результат насилия, следствие страха. В чём опасность наблюдения страха и попыток полностью его искоренить? — в том, что мы сможем создать новое общество, иные ценности? Есть вечная красота в наблюдении, в видении вещей такими, какие они есть, психологически, изнутри; это вовсе не означает, что человек должен принимать вещи такими, какие они есть; это не значит, что человек отвергает «то, что есть» или хочет что-то сделать с ним; именно само восприятие «того, что есть» и приносит свою собственную перемену. Но человек должен владеть искусством такого наблюдения, и искусство «видения» не имеет ничего общего с приёмами интроспекции или психоанализа — это наблюдение без выбора.
Участник беседы: Разве не существует спонтанного страха?
Кришнамурти: Назовёте ли вы это страхом? Когда вы знаете, что огонь обжигает, когда вы видите обрыв, страх ли отбрасывает вас от опасности? Когда вы видите дикое животное, змею, и отходите — это страх? — или это разум? Такой разум может быть результатом обуславливания, воспитания, ведь вас научили бояться обрыва, и если бы вы этого не сделали, вы могли бы упасть и разбиться. Ваш разум советует вам быть осторожным; сродни ли такой разум страху? Но является ли разумом то, что разделяет нас на нации, на религиозные группы, что проводит границы между вами и мной, нами и другими? Разве это делает разум? То, что участвует в таком делении, порождает опасность, разделяет людей, приносит войну — это действует разум или это страх? Здесь это страх, не разум. Другими словами, мы разбили себя на фрагменты; одна наша часть действует, когда необходимо, разумно, как в случае с пропастью или мчащегося на нас автобуса; но мы недостаточно разумны, чтобы увидеть опасности национализма, увидеть опасности разделения между людьми. Так что одна наша часть — весьма маленькая наша часть — разумна, всё же остальное — нет. Но где есть фрагментация, должен быть и конфликт, должно быть страдание, потому что суть любого конфликта — наше внутреннее разделение, наша противоречивость. Эта противоречивость не может быть интегрирована. Идея, что мы должны интегрировать самих себя, — это одна из наших характерных причуд. Не знаю, что это на самом деле означает. Кто это, собирающийся объединить две разделённости, противоположности, сущности? Не является ли сам «объединяющий» частью этого разделения? Но когда человек видит всё это в целом, когда у него имеется восприятие этого, без какого бы то ни было выбора, — разделения нет.
Участник беседы: Имеется ли различие между правильной мыслью и правильным действием?
Кришнамурти: Когда вы используете это слово «правильный» в промежутке между мыслью и действием, это «правильное» действие является «неправильным» — не так ли? Когда вы используете слово «правильный», у вас уже есть идея о том, что является «правильным». Когда вы имеете идею «правильного», это уже «неправильно», поскольку ваше «правильное» основано на ваших предрассудках, на вашей обусловленности, на вашем страхе, на вашей культуре, на вашем обществе, на ваших личных особенностях характера, опасениях, религиозных ограничениях и прочем. У нас есть норма, шаблон, сам по себе ложный, аморальный. Общественная мораль аморальна. Согласны с этим? Если согласны, значит вы отвергли общественную мораль, подразумевающую жадность, зависть и честолюбие, национальную принадлежность, служение своему классу и всё прочее в том же роде. Но искренне ли ваше отрицание? Общественная мораль аморальна — вы действительно так считаете? — или это всего лишь слова? Сэр, быть действительно моральным, добродетельным, — одно из самого необычайного в жизни, и такая мораль не имеет ничего общего с общественной моралью и внешним поведением. Чтобы действительно быть добродетельным, необходимо быть свободным — а вы не свободны, если следуете общественной морали жадности, зависти, соревнования, поклонения успеху, — вы знаете всё то, что преподносится нам в качестве морали церковью и обществом.
Участник беседы: Мы должны просто ждать, когда произойдёт это? — или есть определённая дисциплина, которую мы можем использовать?
Кришнамурти: Нужна ли нам дисциплина для того, чтобы понять, что само наблюдение и есть действие? Нужна?
Участник беседы: Не расскажете ли вы о спокойном уме — он является результатом дисциплины? Или нет?
Кришнамурти: Сэр, взгляните: вот солдат на учебном плацу, он очень спокоен, спина прямая, ружьё держит совершенно так, как следует; его муштруют, муштруют день за днём, день за днём; какая бы то ни было свобода для него сведена к нулю. Он очень спокоен — но спокойствие ли это? Или когда ребёнок поглощён игрушкой — спокойствие ли это? Отнимите у него игрушку, и вы увидите ребёнка таким, какой он есть. Итак, может ли дисциплина (поймите это, сэр, раз и навсегда, это так просто), может ли дисциплина принести спокойствие? Она может принести скуку, состояние застоя, но может ли она принести то спокойствие, которое, будучи интенсивно действующим, не теряет своей тишины?
Участник беседы: Сэр, каких действий вы хотите от нас, от людей, в этом мире?
Кришнамурти: Довольно просто, сэр: я ничего не хочу. Это во-первых. Во-вторых — живите, живите в этом мире. Он так прекрасен! Это наш мир, наша земля, и нам жить на ней, но мы не живём; мы — ограниченные, отделённые друг от друга, озабоченные, напуганные человеческие существа, и потому мы не живём, у нас нет взаимоотношений, мы — изолированные, впадающие в отчаяние люди. Мы не знаем, что значит жить в таком экстатическом, блаженном смысле. Я говорю, что человек способен жить так только тогда, когда знает, как быть свободным от всех глупостей своей жизни. Единственная возможность быть свободным от них — сознавать свои отношения, и не только к людям, но и к идеям, к природе — ко всему. Именно в отношениях открываешь себя таким, какой ты есть, свой страх, озабоченность, отчаяние, одиночество, полное отсутствие у себя любви. Человек полон теорий, слов, знания о том, что сказано другими, но человек ничего не знает о самом себе и потому не знает, как жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Мы все хотим безопасности — мы все хотим надёжности в нашем мелком и маленьком мире, в мире «организованного порядка», который есть беспорядок, в мире наших частных взаимоотношений, где мы не желаем никаких изменений и никаких потрясений, взаимоотношений жены и мужа, в которых они крепко держатся друг за друга, в которых присутствуют страдание, недоверие, страх, угроза, ревность, раздражение, господство.
Существует способ наблюдения себя, в котором нет страха, нет опасности; это смотреть без самоосуждения, без самооправдания, без интерпретации или оценки — просто смотреть. Чтобы ум мог смотреть таким образом, он должен стремиться узнать через своё наблюдение, что есть в действительности. Какая опасность таится в «том, что есть»? Люди склонны к насилию; это и есть на самом деле «то, что есть»; и опасность, которую они несут в этот мир, — результат насилия, следствие страха. В чём опасность наблюдения страха и попыток полностью его искоренить? — в том, что мы сможем создать новое общество, иные ценности? Есть вечная красота в наблюдении, в видении вещей такими, какие они есть, психологически, изнутри; это вовсе не означает, что человек должен принимать вещи такими, какие они есть; это не значит, что человек отвергает «то, что есть» или хочет что-то сделать с ним; именно само восприятие «того, что есть» и приносит свою собственную перемену. Но человек должен владеть искусством такого наблюдения, и искусство «видения» не имеет ничего общего с приёмами интроспекции или психоанализа — это наблюдение без выбора.
Участник беседы: Разве не существует спонтанного страха?
Кришнамурти: Назовёте ли вы это страхом? Когда вы знаете, что огонь обжигает, когда вы видите обрыв, страх ли отбрасывает вас от опасности? Когда вы видите дикое животное, змею, и отходите — это страх? — или это разум? Такой разум может быть результатом обуславливания, воспитания, ведь вас научили бояться обрыва, и если бы вы этого не сделали, вы могли бы упасть и разбиться. Ваш разум советует вам быть осторожным; сродни ли такой разум страху? Но является ли разумом то, что разделяет нас на нации, на религиозные группы, что проводит границы между вами и мной, нами и другими? Разве это делает разум? То, что участвует в таком делении, порождает опасность, разделяет людей, приносит войну — это действует разум или это страх? Здесь это страх, не разум. Другими словами, мы разбили себя на фрагменты; одна наша часть действует, когда необходимо, разумно, как в случае с пропастью или мчащегося на нас автобуса; но мы недостаточно разумны, чтобы увидеть опасности национализма, увидеть опасности разделения между людьми. Так что одна наша часть — весьма маленькая наша часть — разумна, всё же остальное — нет. Но где есть фрагментация, должен быть и конфликт, должно быть страдание, потому что суть любого конфликта — наше внутреннее разделение, наша противоречивость. Эта противоречивость не может быть интегрирована. Идея, что мы должны интегрировать самих себя, — это одна из наших характерных причуд. Не знаю, что это на самом деле означает. Кто это, собирающийся объединить две разделённости, противоположности, сущности? Не является ли сам «объединяющий» частью этого разделения? Но когда человек видит всё это в целом, когда у него имеется восприятие этого, без какого бы то ни было выбора, — разделения нет.
Участник беседы: Имеется ли различие между правильной мыслью и правильным действием?
Кришнамурти: Когда вы используете это слово «правильный» в промежутке между мыслью и действием, это «правильное» действие является «неправильным» — не так ли? Когда вы используете слово «правильный», у вас уже есть идея о том, что является «правильным». Когда вы имеете идею «правильного», это уже «неправильно», поскольку ваше «правильное» основано на ваших предрассудках, на вашей обусловленности, на вашем страхе, на вашей культуре, на вашем обществе, на ваших личных особенностях характера, опасениях, религиозных ограничениях и прочем. У нас есть норма, шаблон, сам по себе ложный, аморальный. Общественная мораль аморальна. Согласны с этим? Если согласны, значит вы отвергли общественную мораль, подразумевающую жадность, зависть и честолюбие, национальную принадлежность, служение своему классу и всё прочее в том же роде. Но искренне ли ваше отрицание? Общественная мораль аморальна — вы действительно так считаете? — или это всего лишь слова? Сэр, быть действительно моральным, добродетельным, — одно из самого необычайного в жизни, и такая мораль не имеет ничего общего с общественной моралью и внешним поведением. Чтобы действительно быть добродетельным, необходимо быть свободным — а вы не свободны, если следуете общественной морали жадности, зависти, соревнования, поклонения успеху, — вы знаете всё то, что преподносится нам в качестве морали церковью и обществом.
Участник беседы: Мы должны просто ждать, когда произойдёт это? — или есть определённая дисциплина, которую мы можем использовать?
Кришнамурти: Нужна ли нам дисциплина для того, чтобы понять, что само наблюдение и есть действие? Нужна?
Участник беседы: Не расскажете ли вы о спокойном уме — он является результатом дисциплины? Или нет?
Кришнамурти: Сэр, взгляните: вот солдат на учебном плацу, он очень спокоен, спина прямая, ружьё держит совершенно так, как следует; его муштруют, муштруют день за днём, день за днём; какая бы то ни было свобода для него сведена к нулю. Он очень спокоен — но спокойствие ли это? Или когда ребёнок поглощён игрушкой — спокойствие ли это? Отнимите у него игрушку, и вы увидите ребёнка таким, какой он есть. Итак, может ли дисциплина (поймите это, сэр, раз и навсегда, это так просто), может ли дисциплина принести спокойствие? Она может принести скуку, состояние застоя, но может ли она принести то спокойствие, которое, будучи интенсивно действующим, не теряет своей тишины?
Участник беседы: Сэр, каких действий вы хотите от нас, от людей, в этом мире?
Кришнамурти: Довольно просто, сэр: я ничего не хочу. Это во-первых. Во-вторых — живите, живите в этом мире. Он так прекрасен! Это наш мир, наша земля, и нам жить на ней, но мы не живём; мы — ограниченные, отделённые друг от друга, озабоченные, напуганные человеческие существа, и потому мы не живём, у нас нет взаимоотношений, мы — изолированные, впадающие в отчаяние люди. Мы не знаем, что значит жить в таком экстатическом, блаженном смысле. Я говорю, что человек способен жить так только тогда, когда знает, как быть свободным от всех глупостей своей жизни. Единственная возможность быть свободным от них — сознавать свои отношения, и не только к людям, но и к идеям, к природе — ко всему. Именно в отношениях открываешь себя таким, какой ты есть, свой страх, озабоченность, отчаяние, одиночество, полное отсутствие у себя любви. Человек полон теорий, слов, знания о том, что сказано другими, но человек ничего не знает о самом себе и потому не знает, как жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42