Вечерами протяжные песни слышались издалека. В такие минуты он вспоминал о Дуне и мучил себя мыслями о том, что плохо ее искал, что, может быть, проехал мимо… «Лучше бы уж мне помереть тогда в степи…» – думал Алексей, и все ему было немило.
Но утром снова мчалась тройка, и так чудесно звенел в синеве жаворонок, так дивно на крышах и на траве сверкала роса, что ему снова становилось радостно, и он, забывая печальные минуты, думал о Москве и московских встречах.
Наконец на четвертые сутки он проскакал мимо большого столба с надписью: «До Москвы 6 верст».
– Во-о-он она, матушка, – оборочиваясь к Кольцову, весело крикнул ямщик.
Кольцов привстал в тележке и увидел впереди освещенное утренним солнцем что-то огромное, синее, пыльное, поблескивающее золотом. Это была Москва.
Чем ближе подъезжали к Москве, тем больше становилось проезжих. Телеги, тарантасы, брички, крестьянские возы с сеном и коровьими тушами, – все это двигалось по одной дороге – к Москве.
Возле заставы у поднятого шлагбаума полицейский будочник проверял подорожные документы. Кольцов протянул ему бумагу, и тот стал шевелить губами, читая ее, потом, не взглянув на Кольцова, махнул рукой, и тележка запрыгала по ухабистым мостовым Москвы.
Сначала потянулись избенки вроде воронежских – с покосившимися плетнями, скворешнями и горластыми петухами. «Что же это за Москва!» – с разочарованием подумал Кольцов. Но вот вдали сверкнули золотые маковки церквей, вот еще улица, другая – и вдруг, отраженный в реке, встал Кремль. Кольцов ахнул. Ямщик скинул шапку и перекрестился.
– На Белевское, что ли? – обернулся он к Кольцову.
5
На подворье было тесно. Понаехавшие лебедянские шибаи заставили весь двор телегами и лошадьми, а сами расселись в горнице и чаевничали.
Кольцов поздоровался с ними, переоделся в новый синий кафтан, повязал шею пестрым платком и, напившись чаю с московскими калачами, пошел справлять дела. Сегодня же надо было найти недослужившего срок погонщика Сарычева и взыскать с него шесть рублей денег. Сарычева, проживающего поблизости от подворья, он нашел скоро, но денег с него взыскивать не стал – пожалел: в грязной каморке была нищета, белоголовые дети, мал мала меньше, копошились в хламе, как кутята. Жена бросила стирку, заплакала, а Сарычев униженно кланялся, сулился отдать к покрову. Кольцов сунул Сарычевой бабе рублишко и, ударившись головой о притолоку низенькой двери, вышел.
Он отправился к Станкевичу и, не зная Москвы, проплутал часа два. Когда же ему показали нужный дом, он лицом к лицу неожиданно столкнулся с самим Станкевичем. Станкевич быстро шел, фалдочки форменного сюртука развевались, из кармана смешно торчал эфес шпаги. За Станкевичем, видимо догоняя его, придерживая картуз и шпагу, бежал длинный, нескладный студент и что-то кричал.
– Батюшка Алексей Васильич! – изумился Станкевич. – Вот хорошо! Фу, какой! – обернувшись назад, замахал руками на длинного, – Ну куда, ну куда ты, Васютка? Я и один схожу…
– Нет! – упрямо тряхнул головой Васютка. – Иду и буду защищать тебя! А коли нужно, так и кровь пролью!
Он похлопал рукой по шпаге. Станкевич весело расхохотался.
– Не дурачься, Вася, – сказал строго, как шаловливому ребенку. – Я мигом обернусь. А ты тем временем сварил бы кофий да угостил Алексея Васильича. Ведь это, Вася, тот самый мой земляк…
– Кольцов! – длинный кинулся обнимать Алексея. – Впрочем, виноват, рекомендуюсь: Василий Красов…
Он взял под руку Кольцова, с любопытством заглядывая ему в лицо, бормоча: «Да, да, я именно таким вас и рисовал в своем воображении…»
– Иди же, Васютка, я – мигом! – Станкевич кивнул друзьям и поспешно зашагал по тихой уличке.
6
– Ах, любезный Алексей Васильич! – говорил Красов, входя с Кольцовым в двери. – И рад я вам, голубчик, да только – нет, не могу этак покинуть Николашу… Ведь шутка сказать: сам вызвал! Уж вы посидите в комнате, а я побегу… Кто-кто, а Красов не позволит хоть бы и самому ректору посягать на Николашу!
И, сдав изумленного Кольцова на руки Ивану, Красов побежал догонять Станкевича.
Станкевич жил в Москве в доме университетского профессора Павлова, который сдавал ему комнату и кормил плохими обедами. Мансарда, куда ввел Кольцова Иван, была невелика, но очень опрятна. Солнце сверкало на чистых стеклах окон, на корешках расставленных по полкам книг, на зеркально блещущем полу. По стенам не видно было обычных назойливо-ярких олеографий, только в узенькой черной рамке – отличная акварельная копия Сикстинской мадонны.
– Да расскажи, что же случилось-то? – спросил Кольцов Ивана.
– А ничего-с, – ухмыльнулся Иван. – Это вам, стало быть, по новости чудно на Василья Иваныча. А он у нас, как бы сказать, этакой… такой… – Иван пошевелил пальцами перед глазами. – Вам чего, кофий ай, может, самоварчик?
– Давай самовар, – решил Кольцов.
Оставшись один, он стал рассматривать книги. Книги все больше были не русские, много стихов. «Экая ученость! – почтительно отметил Кольцов. – Ведь вот и видишь – стихи, а поди, прочитай!»
Иван принес самовар.
– Пейте, – пригласил Кольцова и, взяв со стола трубку, принялся набивать ее табаком.
– Ты что же баринов табак куришь? – усмехнулся Кольцов.
– Это пустяк, без значения, – раскуривая трубку, заважничал Иван. – У нас барин такой, что тут не то трубку, а все можно… Да вы не теряйтесь, что ж сахару мало кладете? У нас это запросто… без значения! – снова ввернул он, видимо, полюбившееся ему словцо. – У нас, почитай, что ни вечер – все народ, все книжки читают…
– Это хорошо, что читают, – похвалил Кольцов.
– Да оно, конечно, неплохо, да только непонятно как-то: слушаешь, слушаешь, пока носом не заклюешь, плюнешь да и на лежанку. А что ж кренделька-то?
Иван подвинул корзинку с кренделями.
– Ешьте, ничего… У нас пища – пустяк, без значения: доходы позволяют.
– Что же, неужто так все непонятное и читают? – спросил Кольцов.
– Ну, нет, зачем все… Вон вчерась какой-то новый приходил, ну тот вре?зал! Так господ костерил, так костерил! – заслушались. И все, слышь ты, в лицах, просто – ах! – Иван оглянулся на дверь. – Его быдто чуть в Сибирь не усватали, ей-богу! Да вот жалко не до конца прочитал. Нонче, сказывали, будет дочитывать. Вы послушайте.
– Да кто же сочинитель-то? – полюбопытствовал Кольцов.
– А кто его знает… Так из себя невидный, мундиришко старенький, поди, с толкучего. Но расшумелся – у-у, куды там!
7
Станкевича вызывал ректор и спрашивал, почему он не посещает лекций риторики. Риторику читал профессор Победоносцев. Его лекции были неинтересны, в аудитории сидели одни казеннокоштные студенты и только потому, что им было некуда деться.
Станкевич объяснил ректору, что на лекциях Победоносцева скучно, профессор читает им то, что известно из учебников.
– Которые вы штудируете в тайных собраниях при свете зеленых ламп? – иронически спросил ректор.
– Почему же тайных? – вспыхнул Станкевич. – Я не понимаю ваших намеков.
Во все время этого разговора Красов, держа руку на эфесе шпаги, стоял возле двери ректорского кабинета, готовый в любую минуту кинуться на защиту своего друга. Наконец Станкевич вышел, и хотя неприятный разговор и взволновал его и щеки его горели, но Васютка в своей воинственной позе был так забавен, что Станкевич рассмеялся и до самого дома подтрунивал над его дон-кихотской выходкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Но утром снова мчалась тройка, и так чудесно звенел в синеве жаворонок, так дивно на крышах и на траве сверкала роса, что ему снова становилось радостно, и он, забывая печальные минуты, думал о Москве и московских встречах.
Наконец на четвертые сутки он проскакал мимо большого столба с надписью: «До Москвы 6 верст».
– Во-о-он она, матушка, – оборочиваясь к Кольцову, весело крикнул ямщик.
Кольцов привстал в тележке и увидел впереди освещенное утренним солнцем что-то огромное, синее, пыльное, поблескивающее золотом. Это была Москва.
Чем ближе подъезжали к Москве, тем больше становилось проезжих. Телеги, тарантасы, брички, крестьянские возы с сеном и коровьими тушами, – все это двигалось по одной дороге – к Москве.
Возле заставы у поднятого шлагбаума полицейский будочник проверял подорожные документы. Кольцов протянул ему бумагу, и тот стал шевелить губами, читая ее, потом, не взглянув на Кольцова, махнул рукой, и тележка запрыгала по ухабистым мостовым Москвы.
Сначала потянулись избенки вроде воронежских – с покосившимися плетнями, скворешнями и горластыми петухами. «Что же это за Москва!» – с разочарованием подумал Кольцов. Но вот вдали сверкнули золотые маковки церквей, вот еще улица, другая – и вдруг, отраженный в реке, встал Кремль. Кольцов ахнул. Ямщик скинул шапку и перекрестился.
– На Белевское, что ли? – обернулся он к Кольцову.
5
На подворье было тесно. Понаехавшие лебедянские шибаи заставили весь двор телегами и лошадьми, а сами расселись в горнице и чаевничали.
Кольцов поздоровался с ними, переоделся в новый синий кафтан, повязал шею пестрым платком и, напившись чаю с московскими калачами, пошел справлять дела. Сегодня же надо было найти недослужившего срок погонщика Сарычева и взыскать с него шесть рублей денег. Сарычева, проживающего поблизости от подворья, он нашел скоро, но денег с него взыскивать не стал – пожалел: в грязной каморке была нищета, белоголовые дети, мал мала меньше, копошились в хламе, как кутята. Жена бросила стирку, заплакала, а Сарычев униженно кланялся, сулился отдать к покрову. Кольцов сунул Сарычевой бабе рублишко и, ударившись головой о притолоку низенькой двери, вышел.
Он отправился к Станкевичу и, не зная Москвы, проплутал часа два. Когда же ему показали нужный дом, он лицом к лицу неожиданно столкнулся с самим Станкевичем. Станкевич быстро шел, фалдочки форменного сюртука развевались, из кармана смешно торчал эфес шпаги. За Станкевичем, видимо догоняя его, придерживая картуз и шпагу, бежал длинный, нескладный студент и что-то кричал.
– Батюшка Алексей Васильич! – изумился Станкевич. – Вот хорошо! Фу, какой! – обернувшись назад, замахал руками на длинного, – Ну куда, ну куда ты, Васютка? Я и один схожу…
– Нет! – упрямо тряхнул головой Васютка. – Иду и буду защищать тебя! А коли нужно, так и кровь пролью!
Он похлопал рукой по шпаге. Станкевич весело расхохотался.
– Не дурачься, Вася, – сказал строго, как шаловливому ребенку. – Я мигом обернусь. А ты тем временем сварил бы кофий да угостил Алексея Васильича. Ведь это, Вася, тот самый мой земляк…
– Кольцов! – длинный кинулся обнимать Алексея. – Впрочем, виноват, рекомендуюсь: Василий Красов…
Он взял под руку Кольцова, с любопытством заглядывая ему в лицо, бормоча: «Да, да, я именно таким вас и рисовал в своем воображении…»
– Иди же, Васютка, я – мигом! – Станкевич кивнул друзьям и поспешно зашагал по тихой уличке.
6
– Ах, любезный Алексей Васильич! – говорил Красов, входя с Кольцовым в двери. – И рад я вам, голубчик, да только – нет, не могу этак покинуть Николашу… Ведь шутка сказать: сам вызвал! Уж вы посидите в комнате, а я побегу… Кто-кто, а Красов не позволит хоть бы и самому ректору посягать на Николашу!
И, сдав изумленного Кольцова на руки Ивану, Красов побежал догонять Станкевича.
Станкевич жил в Москве в доме университетского профессора Павлова, который сдавал ему комнату и кормил плохими обедами. Мансарда, куда ввел Кольцова Иван, была невелика, но очень опрятна. Солнце сверкало на чистых стеклах окон, на корешках расставленных по полкам книг, на зеркально блещущем полу. По стенам не видно было обычных назойливо-ярких олеографий, только в узенькой черной рамке – отличная акварельная копия Сикстинской мадонны.
– Да расскажи, что же случилось-то? – спросил Кольцов Ивана.
– А ничего-с, – ухмыльнулся Иван. – Это вам, стало быть, по новости чудно на Василья Иваныча. А он у нас, как бы сказать, этакой… такой… – Иван пошевелил пальцами перед глазами. – Вам чего, кофий ай, может, самоварчик?
– Давай самовар, – решил Кольцов.
Оставшись один, он стал рассматривать книги. Книги все больше были не русские, много стихов. «Экая ученость! – почтительно отметил Кольцов. – Ведь вот и видишь – стихи, а поди, прочитай!»
Иван принес самовар.
– Пейте, – пригласил Кольцова и, взяв со стола трубку, принялся набивать ее табаком.
– Ты что же баринов табак куришь? – усмехнулся Кольцов.
– Это пустяк, без значения, – раскуривая трубку, заважничал Иван. – У нас барин такой, что тут не то трубку, а все можно… Да вы не теряйтесь, что ж сахару мало кладете? У нас это запросто… без значения! – снова ввернул он, видимо, полюбившееся ему словцо. – У нас, почитай, что ни вечер – все народ, все книжки читают…
– Это хорошо, что читают, – похвалил Кольцов.
– Да оно, конечно, неплохо, да только непонятно как-то: слушаешь, слушаешь, пока носом не заклюешь, плюнешь да и на лежанку. А что ж кренделька-то?
Иван подвинул корзинку с кренделями.
– Ешьте, ничего… У нас пища – пустяк, без значения: доходы позволяют.
– Что же, неужто так все непонятное и читают? – спросил Кольцов.
– Ну, нет, зачем все… Вон вчерась какой-то новый приходил, ну тот вре?зал! Так господ костерил, так костерил! – заслушались. И все, слышь ты, в лицах, просто – ах! – Иван оглянулся на дверь. – Его быдто чуть в Сибирь не усватали, ей-богу! Да вот жалко не до конца прочитал. Нонче, сказывали, будет дочитывать. Вы послушайте.
– Да кто же сочинитель-то? – полюбопытствовал Кольцов.
– А кто его знает… Так из себя невидный, мундиришко старенький, поди, с толкучего. Но расшумелся – у-у, куды там!
7
Станкевича вызывал ректор и спрашивал, почему он не посещает лекций риторики. Риторику читал профессор Победоносцев. Его лекции были неинтересны, в аудитории сидели одни казеннокоштные студенты и только потому, что им было некуда деться.
Станкевич объяснил ректору, что на лекциях Победоносцева скучно, профессор читает им то, что известно из учебников.
– Которые вы штудируете в тайных собраниях при свете зеленых ламп? – иронически спросил ректор.
– Почему же тайных? – вспыхнул Станкевич. – Я не понимаю ваших намеков.
Во все время этого разговора Красов, держа руку на эфесе шпаги, стоял возле двери ректорского кабинета, готовый в любую минуту кинуться на защиту своего друга. Наконец Станкевич вышел, и хотя неприятный разговор и взволновал его и щеки его горели, но Васютка в своей воинственной позе был так забавен, что Станкевич рассмеялся и до самого дома подтрунивал над его дон-кихотской выходкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83