Предположим, я вижу
по ночам странные вещи - ну что из того? Это всего лишь отражение
услышанного и прочитанного ранее. Предположим, я испытываю необъяснимое
отвращение к некоторым вещам, меня мучают предчувствия и тревожат
псевдовоспоминания? Ничего особенного - это все лишь отголосок тех мифов,
что были восприняты мною в состоянии амнезии. Никакие мои сны, никакие мои
абстрактные впечатления не имеют и не могут иметь реального веса.
Вооружившись такой философской концепцией, я сумел вернуть себе
душевное спокойствие, несмотря даже на то, что видения появлялись все чаще,
с каждым разом дополняясь новыми подробностями. В 1922 году я почувствовал
себя способным возвратиться к работе в университете, где я нашел
практическое применение своим вновь обретенным знаниям, взявшись читать курс
лекций по психологии. К тому времени моя профессорская должность была давно
уже занята другим лицом - да и сама методика преподавания политической
экономией претерпела в последние годы значительные изменения. Мой сын как
раз тогда закончил последний курс колледжа и готовился к научной
деятельности, так что мы много и плодотворно работали вместе.
4
Вне зависимости от происходивших со мной перемен я продолжал аккуратно
записывать все увиденное в снах, расценивая эти отчеты как важные
психологические документы. Сны между тем становились все более яркими и
живыми, и мне порой стоило немалых трудов убедить себя в том, что это была
лишь игра воображения, а никак не реальные воспоминания.
В своих записях я изображал эти фантасмагории без каких-либо пояснений,
в том виде, в каком они являлись мне из глубин сознания; наяву же я
относился к ним так, как вообще следует относиться к иллюзиям. Я никогда ни
упоминал об этом в частных беседах, но слухи о моих нелепых и странных
дневниках все же просочились в местное общество; кое-кто уже начал
поговаривать о наличии у меня опасных умственных отклонений. Справедливости
ради должен отметить, что подобные мысли высказывались обычно людьми
далекими от науки и не были поддержаны ни одним более-менее известным
психологом или психиатром.
Из числа сновидений, посещавшим меня после 1914 года, я упомяну здесь
лишь некоторые, поскольку полные отчеты и записи не являются секретом и
могут быть предоставлены к услугам всех желающих, стоит лишь обратиться в
соответствующий раздел университетской библиотеки. Понемногу сознание мое
освобождалось от сжимавших его прежде тисков, и масштабы видений заметно
расширились. Но и теперь это были только разрозненные фрагменты без
какой-либо ясной мотивировки.
В своих снах я с каждым разом обретал все большую свободу перемещения.
Я двигался по залам огромных каменных зданий, переходя из одного в другое
широкими подземными коридорами, служившими, судя по всему, основными ходами
сообщения. Изредка на самых нижних ярусах мне попадались на глаза все те же
опечатанные люки, неизменно вызывавшие во мне чувство растерянности и
страха.
Я видел грандиозные, отделанные мозаичной плиткой бассейны и комнаты,
полные самых удивительных и невообразимых вещей. Перед моим взором вставали
колоссальные подземные цеха, заполненные сложными машинами и приборами,
назначение которых мне было неизвестно. Звуковой фон этих цехов начал
проникать в мои сны лишь через несколько лет после первого появления их
визуальной картины. Надо сказать, что зрение и слух были единственными из
моих чувств, находившимися под воздействием галлюцинаций.
Самое ужасное началось в мае 1915 года, когда я впервые увидел живых
существ. Это произошло еще до того, как я познакомился с древними мифами и
описаниями аналогичных случаев в истории медицины, и потому я был застигнут
врасплох.
Еще ранее, по мере ослабевания барьеров, разгораживавших мое сознание,
я начал замечать странные сгустки тумана в отдельных местах внутри здания
или на улицах. Постепенно туманные пятна становились более плотными и
определенными, пока однажды я не узрел очертания этих монстров во всех их
красе. Передо мной возникли громадные, переливавшиеся радужными цветами
конусообразные тела около десяти футов высотой и столь же широкие у
основания конуса. Их толстая складчатая кожа была покрыта подобием чешуи, а
из верхушек конуса выступали по четыре гибких отростка, каждый толщиною в
фут, имевших ту же складчатую структуру, что и сами тела. Отростки эти могли
сжиматься до минимума и вытягиваться, достигая десятифутовой длины. Два из
них имели на концах нечто вроде огромных клешней, третий оканчивался
четырьмя ярко-красными раструбами, а последний нес желтоватый, неправильной
формы шар диаметров примерно в два фута, по центральной окружности которого
располагались три больших темных глаза.
Эта уродливая голова была увенчана четырьмя длинными стебельками с
утолщениями, напоминавшими по виду цветочные бутоны, а из нижней ее части
свисали восемь бледно-зеленых усиков или щупалец. Основание конуса было
окаймлено серым пружинящим материалом, который, растягиваясь и сокращаясь,
передвигал таким образом всю эту громоздкую массу.
Действия этих существ, хотя и совершенно безвредные, напугали меня еще
больше, чем их внешний облик - труднее всего было представить столь жутких
тварей делающими самые обыденные вещи, характерные, казалось бы, только для
человека. Они неторопливо передвигались по залам дворца, брали с полок
отдельные книги и переходили с ними к столам или же, наоборот, возвращали
книга на свои места, предварительно сделав кое-какие записи особыми
стержнями, которые они ловко сжимали бледно-зелеными щупальцами нижней части
головы. Массивные конечности-клешни использовались ими при переноске книг и
для разговора - речь их состояла из шорохов и пощелкиваний.
У них не было никакой одежды, но имелись своеобразные рюкзаки или
ранцы, одеваемые на верхнюю половину конуса. Как правило, они держали голову
на одном уровне с вершиной тела, но при желании могли ее опускать или
поднимать гораздо выше.
Три других отростка, находясь в бездействии, обычно свисали вдоль тела,
вытянутые примерно на пять футов. По той скорости, с какой они прочитывали
страницы книг, писали и управлялись со своими машинами - в частности, со
стоявшими на столах аппаратами, которые имели какое-то отношение к
мыслительной деятельности - я заключил, что степень развития их интеллекта
была неизмеримо выше человеческой.
Позднее я уже видел их повсюду - они сновали по коридорам и громадным
залам, обслуживали механизмы в сводчатых подземных цехах и мчались по
широким дорогам в тяжелых остроносых машинах. Я довольно скоро перестал их
бояться, обнаружив, что они на редкость гармонично - если слово "гармония"
здесь вообще применимо - дополняли собой окружающий абсурдный пейзаж.
Понемногу я научился различать их между собой, отметив, что некоторые
особи держатся как-то скованно и неуверенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
по ночам странные вещи - ну что из того? Это всего лишь отражение
услышанного и прочитанного ранее. Предположим, я испытываю необъяснимое
отвращение к некоторым вещам, меня мучают предчувствия и тревожат
псевдовоспоминания? Ничего особенного - это все лишь отголосок тех мифов,
что были восприняты мною в состоянии амнезии. Никакие мои сны, никакие мои
абстрактные впечатления не имеют и не могут иметь реального веса.
Вооружившись такой философской концепцией, я сумел вернуть себе
душевное спокойствие, несмотря даже на то, что видения появлялись все чаще,
с каждым разом дополняясь новыми подробностями. В 1922 году я почувствовал
себя способным возвратиться к работе в университете, где я нашел
практическое применение своим вновь обретенным знаниям, взявшись читать курс
лекций по психологии. К тому времени моя профессорская должность была давно
уже занята другим лицом - да и сама методика преподавания политической
экономией претерпела в последние годы значительные изменения. Мой сын как
раз тогда закончил последний курс колледжа и готовился к научной
деятельности, так что мы много и плодотворно работали вместе.
4
Вне зависимости от происходивших со мной перемен я продолжал аккуратно
записывать все увиденное в снах, расценивая эти отчеты как важные
психологические документы. Сны между тем становились все более яркими и
живыми, и мне порой стоило немалых трудов убедить себя в том, что это была
лишь игра воображения, а никак не реальные воспоминания.
В своих записях я изображал эти фантасмагории без каких-либо пояснений,
в том виде, в каком они являлись мне из глубин сознания; наяву же я
относился к ним так, как вообще следует относиться к иллюзиям. Я никогда ни
упоминал об этом в частных беседах, но слухи о моих нелепых и странных
дневниках все же просочились в местное общество; кое-кто уже начал
поговаривать о наличии у меня опасных умственных отклонений. Справедливости
ради должен отметить, что подобные мысли высказывались обычно людьми
далекими от науки и не были поддержаны ни одним более-менее известным
психологом или психиатром.
Из числа сновидений, посещавшим меня после 1914 года, я упомяну здесь
лишь некоторые, поскольку полные отчеты и записи не являются секретом и
могут быть предоставлены к услугам всех желающих, стоит лишь обратиться в
соответствующий раздел университетской библиотеки. Понемногу сознание мое
освобождалось от сжимавших его прежде тисков, и масштабы видений заметно
расширились. Но и теперь это были только разрозненные фрагменты без
какой-либо ясной мотивировки.
В своих снах я с каждым разом обретал все большую свободу перемещения.
Я двигался по залам огромных каменных зданий, переходя из одного в другое
широкими подземными коридорами, служившими, судя по всему, основными ходами
сообщения. Изредка на самых нижних ярусах мне попадались на глаза все те же
опечатанные люки, неизменно вызывавшие во мне чувство растерянности и
страха.
Я видел грандиозные, отделанные мозаичной плиткой бассейны и комнаты,
полные самых удивительных и невообразимых вещей. Перед моим взором вставали
колоссальные подземные цеха, заполненные сложными машинами и приборами,
назначение которых мне было неизвестно. Звуковой фон этих цехов начал
проникать в мои сны лишь через несколько лет после первого появления их
визуальной картины. Надо сказать, что зрение и слух были единственными из
моих чувств, находившимися под воздействием галлюцинаций.
Самое ужасное началось в мае 1915 года, когда я впервые увидел живых
существ. Это произошло еще до того, как я познакомился с древними мифами и
описаниями аналогичных случаев в истории медицины, и потому я был застигнут
врасплох.
Еще ранее, по мере ослабевания барьеров, разгораживавших мое сознание,
я начал замечать странные сгустки тумана в отдельных местах внутри здания
или на улицах. Постепенно туманные пятна становились более плотными и
определенными, пока однажды я не узрел очертания этих монстров во всех их
красе. Передо мной возникли громадные, переливавшиеся радужными цветами
конусообразные тела около десяти футов высотой и столь же широкие у
основания конуса. Их толстая складчатая кожа была покрыта подобием чешуи, а
из верхушек конуса выступали по четыре гибких отростка, каждый толщиною в
фут, имевших ту же складчатую структуру, что и сами тела. Отростки эти могли
сжиматься до минимума и вытягиваться, достигая десятифутовой длины. Два из
них имели на концах нечто вроде огромных клешней, третий оканчивался
четырьмя ярко-красными раструбами, а последний нес желтоватый, неправильной
формы шар диаметров примерно в два фута, по центральной окружности которого
располагались три больших темных глаза.
Эта уродливая голова была увенчана четырьмя длинными стебельками с
утолщениями, напоминавшими по виду цветочные бутоны, а из нижней ее части
свисали восемь бледно-зеленых усиков или щупалец. Основание конуса было
окаймлено серым пружинящим материалом, который, растягиваясь и сокращаясь,
передвигал таким образом всю эту громоздкую массу.
Действия этих существ, хотя и совершенно безвредные, напугали меня еще
больше, чем их внешний облик - труднее всего было представить столь жутких
тварей делающими самые обыденные вещи, характерные, казалось бы, только для
человека. Они неторопливо передвигались по залам дворца, брали с полок
отдельные книги и переходили с ними к столам или же, наоборот, возвращали
книга на свои места, предварительно сделав кое-какие записи особыми
стержнями, которые они ловко сжимали бледно-зелеными щупальцами нижней части
головы. Массивные конечности-клешни использовались ими при переноске книг и
для разговора - речь их состояла из шорохов и пощелкиваний.
У них не было никакой одежды, но имелись своеобразные рюкзаки или
ранцы, одеваемые на верхнюю половину конуса. Как правило, они держали голову
на одном уровне с вершиной тела, но при желании могли ее опускать или
поднимать гораздо выше.
Три других отростка, находясь в бездействии, обычно свисали вдоль тела,
вытянутые примерно на пять футов. По той скорости, с какой они прочитывали
страницы книг, писали и управлялись со своими машинами - в частности, со
стоявшими на столах аппаратами, которые имели какое-то отношение к
мыслительной деятельности - я заключил, что степень развития их интеллекта
была неизмеримо выше человеческой.
Позднее я уже видел их повсюду - они сновали по коридорам и громадным
залам, обслуживали механизмы в сводчатых подземных цехах и мчались по
широким дорогам в тяжелых остроносых машинах. Я довольно скоро перестал их
бояться, обнаружив, что они на редкость гармонично - если слово "гармония"
здесь вообще применимо - дополняли собой окружающий абсурдный пейзаж.
Понемногу я научился различать их между собой, отметив, что некоторые
особи держатся как-то скованно и неуверенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25