Это был
совершенно бессознательный порыв и, лишь остановившись перед входом в свою
палатку, я понял причину столь панического бегства. Необычный темный камень
являлся частью того, что я не раз видел в снах и на что порой осторожно
намекали самые древние из известных мне мифов. Этот блок некогда лежал в
стене одного из базальтовых сооружений, наводивших невыразимый ужас на
мифическую Великую Расу - одной из тех высоких слепых башен, которые были
оставлены полуматериальными чудовищными тварями, ушедшими в глубь земли, но
способными в любой момент прорваться наружу невидимым всесокрушающим ветром.
Я не спал до самого утра и лишь с наступлением рассвета осознал всю
нелепость случившегося. Стоило ли так пугаться, обнаружив материальное
подтверждение своей собственной теории, опиравшейся на древние легенды и
сказания. На моем месте всякий другой исследователь был бы, наоборот,
воодушевлен и охвачен энтузиазмом.
За завтраком я рассказал остальным о своей находке, после чего в
сопровождении Даера, Фриборна, Бойли и Уингейта отправился на то самое
место. Здесь, однако, нас ожидало разочарование. Ночной ветер полностью
изменил рельеф песчаных холмов, сделав повторные поиски камня практически
бесполезными.
6
Постепенно я приближаюсь к самой трудной части своего повествования -
трудной еще и потому, что я не могу целиком поручиться за реальность
изложенных в ней фактов. Временами мне кажется, что все это не было
галлюцинацией; но тогда происшедшее со мной приобретают воистину грандиозное
значение для всего человечества - именно таким настроениям я и обязан тем,
что пишу сейчас этот отчет.
Мой сын - профессиональный психолог, прекрасно осве домленный обо всех
связанных с этим делом обстоятельствах - доложен быть первым, кто прочтет и
даст оценку моему труду.
Для начала я намерен обрисовать чисто внешнюю сторону происшедшего -
так, как она представлялась людям, все это время находившимся в лагере:
В ночь с 17 на 18 июля я лег раньше обычного, но не смог заснуть.
Поднявшись около одиннадцати часов, я выбрался из палатки и, как бывало уже
не раз, автоматически зашагал в северо- восточном направлении. По выходе из
лагеря мне попался навстречу один из наших рабочих, австралиец по имени
Таппер. Мы молча кивнули друг другу и разошлись каждый в свою сторону.
Небо было чистым от горизонта до горизонта, ущербный месяц разливал по
пескам свой зловещий мертвенно-белый свет. Было на удивление тихо - ни
одного дуновения ветра не замечалось и после, на протяжении пяти с лишним
часов, что подтвердили Таппер и другие не спавшие еще члены экспедиции,
которые видели в лунном свете мою фигуру, быстро удалявшуюся на
северо-восток по голой песчаной равнине.
В половине четвертого утра яростный порыв ветра обрушился на лагерь,
разбудив людей, сорвав и завалив три палатки. Небо по-прежнему было ясным;
светила луна. При осмотре палаток обнаружилось мое отсутствие, но, зная о
моей привычке прогуливаться по ночам, никто особенно не встревожился. Только
трое из наших людей - все трое австралийцы - почувство вали нечто странное
и зловещее в окружающей атмосфере.
Маккензи объяснил профессору Фриборну, что страх этот передался людям
от рассказов туземцев - последние нередко распространялись о злых ветрах, в
ясную погоду проносящихся порой над этими районами пустыни. Ветры, по их
словам, вылетали из огромных каменных домов глубоко под землей, где
творились невероятные и ужасные вещи.
Около четырех часов буря прекратилась столь же внезапно, как и
началась, оставив после себя измененный до неузнаваемости ландшафта.
В шестом часу, когда потускневшая луна склонилась к западному
горизонту, я наконец появился в лагере - без шляпы и фонаря, в изодранной и
грязной одежде. Большинство людей уже вернулись на свои койки, лишь
профессор Даер с трубкой в зубах сидел перед входом в палатку. Увидев меня
задыхающимся, оборванным, с почти безумным выражением лица, он позвал
доктора Бойли и они вдвоем уложили меня в постель. Вскоре к ним
присоединился и мой сын, разбуженный всей этой возней; они дружно принялись
уговаривать меня успокоиться и попытаться заснуть.
Но спать я не мог. Мое психологическое состояние было совершенно
необычным - никогда прежде я не испытывал ничего подобного. В конце концов
я потребовал, чтобы меня выслушали, и начал сбивчиво и путано описывать все
со мной происшедшее.
Я сказал им, что во время прогулки я почувствовал усталость, прилег на
песок и незаметно для себя задремал. Тут мне и приснился самый ужасный сон
из всех мною виденных за эти годы. Когда же я был разбужен стремительно
налетевшим бешеным порывом ветра, мои натянутые до предела нервы не
выдержали. Я в панике пустился бежать наугад, не разбирая дороги, запинаясь,
падая и разрывая одежду о выступы полузасыпанных песком каменных блоков, в
результате чего и приобрел столь плачевный вид. Должно быть, я проспал
довольно долго, судя по тому, что сейчас было уже утро.
Я не вдавался в подробности относительно мною увиденного - будь то
наяву или во сне - и был крайне сдержан, когда речь заходила на эту тему.
Однако я заявил о необходимости изменить план дальнейших работ и настаивал
на том, чтобы не продолжать раскопки в северо-восточном направлении.
Аргументация моя была не очень-то убедительной - я ссылался на
постепенное уменьшение числа блоков, на нежелание раздражать и пугать
суеверных рабочих, на возможное сокращение поступающих из колледжа средств и
на другие столь же нелепые и не относящиеся к делу вещи. Как и следовало
ожидать, никто не воспринял всерьез мои слова - даже мой сын, который был
заметно обеспокоен состоянием моего здоровья.
Весь следующий день я провел в лагере или его окрестностях, ни разу не
приблизившись к месту проведения раскопок. Я решил как можно скорее
возвратиться домой, поскольку не мог больше поручиться за своя нервы, и взял
с Уингейта обещание перевезти меня самолетом в Перт - около тысячи миль на
юго- запад отсюда - сразу же после завершения им воздушной разведки того
участка пустыни, где я накануне провел ночь.
Я рассуждал следующим образом: если ему удастся обнаружить какие-либо
признаки того, что я видел ночью, я - невзирая на риск быть осмеянным -
категорически воспротивлюсь продолжению раскопок. В этом случае на моей
стороне наверняка окажутся рабочие, и без того уже напуганные зловещими
предсказаниями туземцев. Поддавшись на мои уговоры, сын вскоре после обеда
совершил облет указанного района, не найдя там абсолютно ничего интересного.
Вновь повторилась та же история, что и с базальтовым блоком - движение
песков начисто скрыло все следы. В тот момент я даже пожалел, что утерял во
время бегства одно вещественное доказательство - сейчас я благословляю эту
потерю, позволившую мне надеяться на иллюзорность моих ночных впечатлений.
Дай Бог, чтобы эта дьявольская бездна никогда и ни перед кем больше не
открылась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
совершенно бессознательный порыв и, лишь остановившись перед входом в свою
палатку, я понял причину столь панического бегства. Необычный темный камень
являлся частью того, что я не раз видел в снах и на что порой осторожно
намекали самые древние из известных мне мифов. Этот блок некогда лежал в
стене одного из базальтовых сооружений, наводивших невыразимый ужас на
мифическую Великую Расу - одной из тех высоких слепых башен, которые были
оставлены полуматериальными чудовищными тварями, ушедшими в глубь земли, но
способными в любой момент прорваться наружу невидимым всесокрушающим ветром.
Я не спал до самого утра и лишь с наступлением рассвета осознал всю
нелепость случившегося. Стоило ли так пугаться, обнаружив материальное
подтверждение своей собственной теории, опиравшейся на древние легенды и
сказания. На моем месте всякий другой исследователь был бы, наоборот,
воодушевлен и охвачен энтузиазмом.
За завтраком я рассказал остальным о своей находке, после чего в
сопровождении Даера, Фриборна, Бойли и Уингейта отправился на то самое
место. Здесь, однако, нас ожидало разочарование. Ночной ветер полностью
изменил рельеф песчаных холмов, сделав повторные поиски камня практически
бесполезными.
6
Постепенно я приближаюсь к самой трудной части своего повествования -
трудной еще и потому, что я не могу целиком поручиться за реальность
изложенных в ней фактов. Временами мне кажется, что все это не было
галлюцинацией; но тогда происшедшее со мной приобретают воистину грандиозное
значение для всего человечества - именно таким настроениям я и обязан тем,
что пишу сейчас этот отчет.
Мой сын - профессиональный психолог, прекрасно осве домленный обо всех
связанных с этим делом обстоятельствах - доложен быть первым, кто прочтет и
даст оценку моему труду.
Для начала я намерен обрисовать чисто внешнюю сторону происшедшего -
так, как она представлялась людям, все это время находившимся в лагере:
В ночь с 17 на 18 июля я лег раньше обычного, но не смог заснуть.
Поднявшись около одиннадцати часов, я выбрался из палатки и, как бывало уже
не раз, автоматически зашагал в северо- восточном направлении. По выходе из
лагеря мне попался навстречу один из наших рабочих, австралиец по имени
Таппер. Мы молча кивнули друг другу и разошлись каждый в свою сторону.
Небо было чистым от горизонта до горизонта, ущербный месяц разливал по
пескам свой зловещий мертвенно-белый свет. Было на удивление тихо - ни
одного дуновения ветра не замечалось и после, на протяжении пяти с лишним
часов, что подтвердили Таппер и другие не спавшие еще члены экспедиции,
которые видели в лунном свете мою фигуру, быстро удалявшуюся на
северо-восток по голой песчаной равнине.
В половине четвертого утра яростный порыв ветра обрушился на лагерь,
разбудив людей, сорвав и завалив три палатки. Небо по-прежнему было ясным;
светила луна. При осмотре палаток обнаружилось мое отсутствие, но, зная о
моей привычке прогуливаться по ночам, никто особенно не встревожился. Только
трое из наших людей - все трое австралийцы - почувство вали нечто странное
и зловещее в окружающей атмосфере.
Маккензи объяснил профессору Фриборну, что страх этот передался людям
от рассказов туземцев - последние нередко распространялись о злых ветрах, в
ясную погоду проносящихся порой над этими районами пустыни. Ветры, по их
словам, вылетали из огромных каменных домов глубоко под землей, где
творились невероятные и ужасные вещи.
Около четырех часов буря прекратилась столь же внезапно, как и
началась, оставив после себя измененный до неузнаваемости ландшафта.
В шестом часу, когда потускневшая луна склонилась к западному
горизонту, я наконец появился в лагере - без шляпы и фонаря, в изодранной и
грязной одежде. Большинство людей уже вернулись на свои койки, лишь
профессор Даер с трубкой в зубах сидел перед входом в палатку. Увидев меня
задыхающимся, оборванным, с почти безумным выражением лица, он позвал
доктора Бойли и они вдвоем уложили меня в постель. Вскоре к ним
присоединился и мой сын, разбуженный всей этой возней; они дружно принялись
уговаривать меня успокоиться и попытаться заснуть.
Но спать я не мог. Мое психологическое состояние было совершенно
необычным - никогда прежде я не испытывал ничего подобного. В конце концов
я потребовал, чтобы меня выслушали, и начал сбивчиво и путано описывать все
со мной происшедшее.
Я сказал им, что во время прогулки я почувствовал усталость, прилег на
песок и незаметно для себя задремал. Тут мне и приснился самый ужасный сон
из всех мною виденных за эти годы. Когда же я был разбужен стремительно
налетевшим бешеным порывом ветра, мои натянутые до предела нервы не
выдержали. Я в панике пустился бежать наугад, не разбирая дороги, запинаясь,
падая и разрывая одежду о выступы полузасыпанных песком каменных блоков, в
результате чего и приобрел столь плачевный вид. Должно быть, я проспал
довольно долго, судя по тому, что сейчас было уже утро.
Я не вдавался в подробности относительно мною увиденного - будь то
наяву или во сне - и был крайне сдержан, когда речь заходила на эту тему.
Однако я заявил о необходимости изменить план дальнейших работ и настаивал
на том, чтобы не продолжать раскопки в северо-восточном направлении.
Аргументация моя была не очень-то убедительной - я ссылался на
постепенное уменьшение числа блоков, на нежелание раздражать и пугать
суеверных рабочих, на возможное сокращение поступающих из колледжа средств и
на другие столь же нелепые и не относящиеся к делу вещи. Как и следовало
ожидать, никто не воспринял всерьез мои слова - даже мой сын, который был
заметно обеспокоен состоянием моего здоровья.
Весь следующий день я провел в лагере или его окрестностях, ни разу не
приблизившись к месту проведения раскопок. Я решил как можно скорее
возвратиться домой, поскольку не мог больше поручиться за своя нервы, и взял
с Уингейта обещание перевезти меня самолетом в Перт - около тысячи миль на
юго- запад отсюда - сразу же после завершения им воздушной разведки того
участка пустыни, где я накануне провел ночь.
Я рассуждал следующим образом: если ему удастся обнаружить какие-либо
признаки того, что я видел ночью, я - невзирая на риск быть осмеянным -
категорически воспротивлюсь продолжению раскопок. В этом случае на моей
стороне наверняка окажутся рабочие, и без того уже напуганные зловещими
предсказаниями туземцев. Поддавшись на мои уговоры, сын вскоре после обеда
совершил облет указанного района, не найдя там абсолютно ничего интересного.
Вновь повторилась та же история, что и с базальтовым блоком - движение
песков начисто скрыло все следы. В тот момент я даже пожалел, что утерял во
время бегства одно вещественное доказательство - сейчас я благословляю эту
потерю, позволившую мне надеяться на иллюзорность моих ночных впечатлений.
Дай Бог, чтобы эта дьявольская бездна никогда и ни перед кем больше не
открылась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25