Да и сам дом с его потемневшими от времени стенами, на фоне
которых терялись могучие стволы деревьев, хранил в себе черты если не
былого великолепия, то, по крайней мере, какой-то особой мрачной
торжественности.
Я насчитал в доме не менее двадцати семи комнат, три из которых,
расположенные в юго-восточном крыле, показались мне наиболее подходящими
для устройства своих апартаментов. Распорядившись насчет ремонта, я в
течение всей осени и первой половины зимы периодически наезжал сюда из
Бостона, чтобы лично проследить за ходом работ. Я видел, как старое дерево
после очистки и вощения приобретает красивый теплый оттенок; а вскоре
проведенное в дом электричество изгнало из комнат угрюмый полумрак, и лишь
задержка с водопроводом отложила мой переезд до поздней зимы; но вот
наконец этот день настал - двадцать четвертого февраля я переступил порог
дома моих предков уже не только в качестве наследника, но и как его
постоянный жилец. Весь следующий месяц я был занят составлением планов
реконструкции остальной части усадьбы. Одно время я подумывал было об
удалении некоторых позднейших элементов для того, чтобы воссоздать
первоначальный облик дома, но потом отказался от этой затеи и решил
оставить все как есть, сохранив тот колорит и тот своеобразный дух, что был
привнесен многими поколениями живших здесь людей и многочисленными
событиями, происходившими некогда в этих стенах.
К концу месяца я вполне освоился на новом месте и даже успел его
полюбить; таким образом то, что казалось сперва лишь причудой, внезапным
душевным порывом, обернулось теперь глубокой и устойчивой привязанностью.
На мою беду, привязанность эта со временем зашла чересчур далеко, и я, сам
того не заметив, оказался на ложном пути, приведшем меня к результату, не
имеющему ничего общего с моими исключительно благими намерениями. А
началось все с того, что я замыслил перенести останки моих родителей,
покоившихся на небольшом кладбище в Бостоне, в старый фамильный склеп семьи
Пибоди, вырубленный в склоне холма неподалеку от дома и хорошо видный из
его задних окон, хотя и совершенно незаметный с проходящего перед усадьбой
шоссе. Мало того, я решил найти и доставить в Соединенные Штаты прах моего
дяди, павшего на поле битвы где-то во Франции, и тем самым воссоединить
почти всех членов нашего рода на исконных землях Пибоди. Подобная идея
могла прийти в голову только склонному к уединению и затворничеству
холостяку - то есть именно тому, кем я успел стать всего за один месяц,
проведенный в огромном пустом доме в окружении чертежей и набросков,
сделанных по моей просьбе местным архитектором, за месяц, ставший
переломным в моей жизни и безвозвратно отдаливший меня от всего, что прежде
составляло ее суть.
Таковы вкратце были причины, приведшие меня в один из последних дней
марта ко входу в фамильный склеп со связкой ключей, которую мне передал мой
уилбрахэмский поверенный. Само по себе сооружение отнюдь не бросалось в
глаза - оно целиком находилось внутри холма, так что наружу выступала одна
лишь массивная дверь, да и та была полускрыта деревьями и кустами, которые
вот уже много лет никем не расчищались и не подстригались. Дверь, как и вся
гробница, делалась с расчетом на века; строительство это велось практически
одновременно с постройкой дома, и с той поры представители нескольких
поколений нашей семьи, начиная со старого Джедедии Пибоди, нашли здесь свое
последнее пристанище. Проникнуть внутрь оказалось не так уж легко - дверь
как будто вросла в проем и очень долго сопротивлялась моим усилиям, но в
конце концов подалась, и передо мной открылся черный зев склепа.
Мои покойные родственники покоились каждый в своем гробу - всего их
было тридцать семь, иные в отдельных каменных нишах, иные просто внизу у
стены. Впрочем, в первых с краю нишах находились уже не гробы, а то
немногое, что от них осталось, а ниша, предназначенная для Джедедии, была
вообще пуста - ни даже кучки праха там, где должен был стоять гроб. Все
другие были на месте, располагаясь в строгом хронологическом порядке, за
исключением гроба с останками моего прадеда Эзафа Пибоди - он почему-то
оказался выдвинутым из длинного ряда гробов, установленных на особом уступе
вдоль стены с нишами - здесь были все сравнительно недавно умершие члены
семьи, в том числе мой дед и один из моих дядьев. Внимательно осмотрев гроб
Эзафа Пибоди, я к своему глубокому изумлению обнаружил следы постороннего
вмешательства - кто-то явно пытался поднять крышку, судя по тому, что одна
из крепежных петель была сломана, а остальные расшатаны и едва держались в
своих гнездах.
Первым моим побуждением было поправить крышку и передвинуть гроб
поближе к стене, но при этом я действовал недостаточно аккуратно, и крышка
вдруг съехала набок, открыв моему взору внутренность гроба. Несколько
долгих секунд я пребывал в странном оцепенении, отказываясь верить
собственным глазам, ибо вследствие какой-то чудовищной ошибки Эзаф Пибоди
был погребен лицом вниз - я не хотел даже думать о том, что мой прадед мог
быть подвергнут этому обряду, находясь в состоянии каталепсии, и скончался
в ужасных мучениях, стиснутый в узком пространстве без доступа воздуха и
без всякой надежды на спасение. Теперь плоть его уже истлела, сохранились
лишь кости до полусгнившие лохмотья одежды, и все же я счел своим долгом
исправить последствия этой ошибки или - не дай Бог - несчастного случая. Я
сдвинул крышку до конца и осторожно переложил череп и кости, придав скелету
подобающее покойнику положение. При этом я не испытывал ни страха, ни
отвращения, вполне допустимых в таких обстоятельствах; наоборот, мои
действия представлялись мне совершенно естественными. Надо заметить, что
все происходило средь бела дня, солнечный свет врывался в раскрытую дверь,
проникая сквозь голые кроны деревьев и рассыпая по пыльному полу мозаику
ярких пятен - словом, склеп в этот час не выглядел таким уж зловещим и
мрачным. Только теперь я вспомнил о главной цели своего визита - я хотел
выяснить размеры помещения и убедиться, что в нем хватит места для моих
родителей, моего дяди - если останки его будут привезены из Франции - и для
меня самого. Результаты осмотра меня вполне удовлетворили.
Выйдя затем наружу, я запер дверь и зашагал в сторону дома, попутно
прикидывая, сколько времени могут занять поиски и доставка на родину праха
покойного дяди, и перебирая в уме наилучшие пути и средства осуществления
данного предприятия. Тем же днем я написал и отправил два письма - одно к
официальным властям в Бостоне с просьбой разрешить вскрытие могилы моих
родителей, а другое в соответствующие инстанции местного округа, сообщая о
своем желании перезахоронить их в фамильном склепе.
2
Именно с той самой ночи - если мне не изменяет память - и потянулась
цепочка необычайных событий, в центре которых оказалось старое поместье
Пибоди. Сказать по правде, я и раньше по некоторым туманным намекам мог
догадаться, что с этим домом не все ладно - адвокат Хопкинс, почтенный
пожилой джентльмен, вручая мне связку ключей еще во время первого моего
приезда, как-то уж очень настойчиво интересовался моими дальнейшими планами
и, узнав, что я хочу здесь поселиться, повторил свой вопрос, как будто не
веря в серьезность моих намерений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
которых терялись могучие стволы деревьев, хранил в себе черты если не
былого великолепия, то, по крайней мере, какой-то особой мрачной
торжественности.
Я насчитал в доме не менее двадцати семи комнат, три из которых,
расположенные в юго-восточном крыле, показались мне наиболее подходящими
для устройства своих апартаментов. Распорядившись насчет ремонта, я в
течение всей осени и первой половины зимы периодически наезжал сюда из
Бостона, чтобы лично проследить за ходом работ. Я видел, как старое дерево
после очистки и вощения приобретает красивый теплый оттенок; а вскоре
проведенное в дом электричество изгнало из комнат угрюмый полумрак, и лишь
задержка с водопроводом отложила мой переезд до поздней зимы; но вот
наконец этот день настал - двадцать четвертого февраля я переступил порог
дома моих предков уже не только в качестве наследника, но и как его
постоянный жилец. Весь следующий месяц я был занят составлением планов
реконструкции остальной части усадьбы. Одно время я подумывал было об
удалении некоторых позднейших элементов для того, чтобы воссоздать
первоначальный облик дома, но потом отказался от этой затеи и решил
оставить все как есть, сохранив тот колорит и тот своеобразный дух, что был
привнесен многими поколениями живших здесь людей и многочисленными
событиями, происходившими некогда в этих стенах.
К концу месяца я вполне освоился на новом месте и даже успел его
полюбить; таким образом то, что казалось сперва лишь причудой, внезапным
душевным порывом, обернулось теперь глубокой и устойчивой привязанностью.
На мою беду, привязанность эта со временем зашла чересчур далеко, и я, сам
того не заметив, оказался на ложном пути, приведшем меня к результату, не
имеющему ничего общего с моими исключительно благими намерениями. А
началось все с того, что я замыслил перенести останки моих родителей,
покоившихся на небольшом кладбище в Бостоне, в старый фамильный склеп семьи
Пибоди, вырубленный в склоне холма неподалеку от дома и хорошо видный из
его задних окон, хотя и совершенно незаметный с проходящего перед усадьбой
шоссе. Мало того, я решил найти и доставить в Соединенные Штаты прах моего
дяди, павшего на поле битвы где-то во Франции, и тем самым воссоединить
почти всех членов нашего рода на исконных землях Пибоди. Подобная идея
могла прийти в голову только склонному к уединению и затворничеству
холостяку - то есть именно тому, кем я успел стать всего за один месяц,
проведенный в огромном пустом доме в окружении чертежей и набросков,
сделанных по моей просьбе местным архитектором, за месяц, ставший
переломным в моей жизни и безвозвратно отдаливший меня от всего, что прежде
составляло ее суть.
Таковы вкратце были причины, приведшие меня в один из последних дней
марта ко входу в фамильный склеп со связкой ключей, которую мне передал мой
уилбрахэмский поверенный. Само по себе сооружение отнюдь не бросалось в
глаза - оно целиком находилось внутри холма, так что наружу выступала одна
лишь массивная дверь, да и та была полускрыта деревьями и кустами, которые
вот уже много лет никем не расчищались и не подстригались. Дверь, как и вся
гробница, делалась с расчетом на века; строительство это велось практически
одновременно с постройкой дома, и с той поры представители нескольких
поколений нашей семьи, начиная со старого Джедедии Пибоди, нашли здесь свое
последнее пристанище. Проникнуть внутрь оказалось не так уж легко - дверь
как будто вросла в проем и очень долго сопротивлялась моим усилиям, но в
конце концов подалась, и передо мной открылся черный зев склепа.
Мои покойные родственники покоились каждый в своем гробу - всего их
было тридцать семь, иные в отдельных каменных нишах, иные просто внизу у
стены. Впрочем, в первых с краю нишах находились уже не гробы, а то
немногое, что от них осталось, а ниша, предназначенная для Джедедии, была
вообще пуста - ни даже кучки праха там, где должен был стоять гроб. Все
другие были на месте, располагаясь в строгом хронологическом порядке, за
исключением гроба с останками моего прадеда Эзафа Пибоди - он почему-то
оказался выдвинутым из длинного ряда гробов, установленных на особом уступе
вдоль стены с нишами - здесь были все сравнительно недавно умершие члены
семьи, в том числе мой дед и один из моих дядьев. Внимательно осмотрев гроб
Эзафа Пибоди, я к своему глубокому изумлению обнаружил следы постороннего
вмешательства - кто-то явно пытался поднять крышку, судя по тому, что одна
из крепежных петель была сломана, а остальные расшатаны и едва держались в
своих гнездах.
Первым моим побуждением было поправить крышку и передвинуть гроб
поближе к стене, но при этом я действовал недостаточно аккуратно, и крышка
вдруг съехала набок, открыв моему взору внутренность гроба. Несколько
долгих секунд я пребывал в странном оцепенении, отказываясь верить
собственным глазам, ибо вследствие какой-то чудовищной ошибки Эзаф Пибоди
был погребен лицом вниз - я не хотел даже думать о том, что мой прадед мог
быть подвергнут этому обряду, находясь в состоянии каталепсии, и скончался
в ужасных мучениях, стиснутый в узком пространстве без доступа воздуха и
без всякой надежды на спасение. Теперь плоть его уже истлела, сохранились
лишь кости до полусгнившие лохмотья одежды, и все же я счел своим долгом
исправить последствия этой ошибки или - не дай Бог - несчастного случая. Я
сдвинул крышку до конца и осторожно переложил череп и кости, придав скелету
подобающее покойнику положение. При этом я не испытывал ни страха, ни
отвращения, вполне допустимых в таких обстоятельствах; наоборот, мои
действия представлялись мне совершенно естественными. Надо заметить, что
все происходило средь бела дня, солнечный свет врывался в раскрытую дверь,
проникая сквозь голые кроны деревьев и рассыпая по пыльному полу мозаику
ярких пятен - словом, склеп в этот час не выглядел таким уж зловещим и
мрачным. Только теперь я вспомнил о главной цели своего визита - я хотел
выяснить размеры помещения и убедиться, что в нем хватит места для моих
родителей, моего дяди - если останки его будут привезены из Франции - и для
меня самого. Результаты осмотра меня вполне удовлетворили.
Выйдя затем наружу, я запер дверь и зашагал в сторону дома, попутно
прикидывая, сколько времени могут занять поиски и доставка на родину праха
покойного дяди, и перебирая в уме наилучшие пути и средства осуществления
данного предприятия. Тем же днем я написал и отправил два письма - одно к
официальным властям в Бостоне с просьбой разрешить вскрытие могилы моих
родителей, а другое в соответствующие инстанции местного округа, сообщая о
своем желании перезахоронить их в фамильном склепе.
2
Именно с той самой ночи - если мне не изменяет память - и потянулась
цепочка необычайных событий, в центре которых оказалось старое поместье
Пибоди. Сказать по правде, я и раньше по некоторым туманным намекам мог
догадаться, что с этим домом не все ладно - адвокат Хопкинс, почтенный
пожилой джентльмен, вручая мне связку ключей еще во время первого моего
приезда, как-то уж очень настойчиво интересовался моими дальнейшими планами
и, узнав, что я хочу здесь поселиться, повторил свой вопрос, как будто не
веря в серьезность моих намерений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10