И все же именно здесь,
судя по следам, эти двое впервые появились в комнате, отсюда следы вели уже
к черному столу, на котором я обнаружил последнее и самое жуткое
свидетельство их пребывания; причем, увлекшись изучением следов, я заметил
его лишь тогда, когда уже в буквальном смысле ткнулся в стол носом.
Поверхность стола была покрыта еще не засохшими пятнами какой-то темной
жидкости. Небольшая - около трех футов диаметром - лужа этой жидкости
скопилась и на полу; рядом с нею в пыли была видна отметина, оставленная не
то валявшимся здесь котом, не то куклой или еще каким свертком. Я направил
туда луч фонаря, пытаясь определить, что же это такое, затем посветил на
потолок в надежде обнаружить дыру, через которую могли бы проникнуть капли
дождя, но тут же вспомнил, что со времени моего первого прихода в эту
комнату дождей не было вообще. После этого я опустил в лужицу указательный
палец и поднес его к свету - жидкость была красной, как кровь - и
одновременно я понял, что ничем иным кроме крови она и не могла быть. Каким
образом оказалась она в том месте, я боялся даже предполагать.
К тому времени в голове моей теснилось множество самых ужасных догадок,
но я пока не мог свести их к одному логическому заключению. Чувствуя, что
здесь мне больше делать нечего, я задержался у стола еще на пару секунд
лишь для того, чтобы прихватить с собой несколько толстых старинных книг и
лежавшую чуть в стороне рукопись, и со всем этим быстро отступил из
комнаты, пугавшей и подавлявшей меня своими немыслимыми изломами стен и
демонической игрой светотени меж нависающих потолочных выступов.
Очутившись, наконец, в более прозаической обстановке, я почти бегом
направился в обжитую часть дома, прижимая к груди свою ношу и испытывая
вместе со страхом нечто похожее на чувство вины.
Удивительно, но едва открыв принесенные книги, я пришел к убеждению,
что каким-то образом уже знаком с их содержанием. И это при том, что я
никогда ранее их не видал и даже не имел понятия о существовании трудов с
такими названиями, как "Malleus Maleficarum" и "Daemonialitas"[2]
Синистрари. Все они имели самое непосредственное отношение к черной магии и
колдовству и содержали огромное количество разных древних легенд и
магических заклинаний, обстоятельных описаний уничтожения колдунов и ведьм
путем их сожжения, а равно описаний средств и способов перемещения нечистой
силы - "среди коих наиболее частым является телесное перемещение из одного
места в другое... в окружении бесовских призраков и фантомов, обыкновенно,
как сами ведьмы в том признаются, посредством езды под покровом ночи верхом
на зверях и чудищах самого невероятного обличья... либо просто ступая
пешком по воздуху, выходя из невидимых глазу отверстий, созданных и
существующих исключительно для их пользы и недоступных никому другому.
Сатана собственнолично обволакивает сонными грезами душу человека, которым
он пожелает завладеть, и направляет ее блуждать по одному ему ведомым
адским путям... Они пользуются особой мазью, изготовленной по дьявольским
рецептам и наставлениям из крови убиенных ими младенцев, каковой мазью они
покрывают метловище или стул, обычно служацие им как орудия для
перемещения; совершив указанное действо, они сей же час, будь то день или
ночь, поднимаются в воздух, по желанию своему становясь недоступными для
людских взоров либо же смущая оные зрелищем сего бесовского наваждения." Я
не стал читать дальше, а, отложив эту книгу в сторону, взялся за
Синистрари.
И почти сразу же мне на глаза попался отрывок следующего содержания:
"Promittunt Diabolo statis temporibus sarificia, et oblaciones; singulis
quindecim diebus, vel singulo mense saltem, nесеm alicius infantis, aut
mortale veneficium, et singulis hebdomadis alia mala tes, incendia, mortem
animalium...", подробно излагающий то, как ведьмы и колдуны в четко
определенное время осуществляют ритуальные убийства детей или иные
магические обряды, связанные с принесением человеческих жертв. Одно только
чтение этих строк наполнило мою душу неописуемым смятением и тревогой, так
что я оказался уже не в состоянии достаточно внимательно ознакомиться с
остальными книгами, ограничившись лишь прочтением их заглавий - "Vitae
sophistrarum" Евнапиуса, "De Natura Daemonum" Анания, "Fuga Satanae"
Стампа, "Discurs des Sorciers" Буге и еще одной не имеющей заглавия работы
Олауса Магнуса; обложки томов были обтянуты гладким черным материалом,
который, как я определил уже позднее, был ни чем иным, как натуральной
человеческой кожей.
Столь характерный подбор книг сам по себе уже выдавал наличие здесь
чего-то большего, нежели простое любопытство и интерес ко всему, что
касается магии и колдовства; я вновь убедился в том, что зловещие слухи о
моем прадеде, в изобилии бродившие по Уилбрэхему и его окрестностям, не зря
были столь живучи, ибо они имели под собой достаточно серьезные основания.
Но книги книгами (о них, впрочем, могли знать очень немногие), а здесь было
что-то еще. Что именно? Человеческие кости, спрятанные в простенке под
тайником недвусмысленно намекали на страшную связь между поместьем Пибоди и
чередой нераскрытых преступлений, с неумолимой регулярностью потрясавших
всю округу в течение многих лет. Однако никаких конкретных свидетельств,
могущих указать на причастность к этим делам Эзафа Пибоди, не существовало
- по крайней мере, до настоящего дня. Значит, в образе жизни и поведении
моего прадеда должны были присутствовать еще какие-то более очевидные черты
- кроме его нелюдимости и той репутации скряги, о которой мне было известно
еще в детские годы, - какие-то иные обстоятельства, что должны были связать
в умах людей угрюмого отшельника с происходившими вокруг трагическими
событиями. Я не рассчитывал найти ключ к этой загадке в содержимом тайной
комнаты, но нужные мне сведения вполне могли оказаться в старых подшивках
"Уилбрэхемской Газеты", имевшихся в местной библиотеке.
Сказано - сделано, и вот спустя всего полчаса я уже сидел в
книгохранилище сего достойного заведения, склонившись над толстыми пачками
пожелтевших страниц. Занятие это было далеко не из приятных и поглощало
массу времени, так как мне приходилось изучать от начала и до конца все
номера "Газеты", относившиеся к последним годам жизни моего прадеда без
сколько-нибудь реальных надежд на успех; правда, следует признать, что
пресса того времени была в значительно меньшей степени ограничена
условностями жанра и стеснена официальными запретами, чем нынешние издания.
Просидев за столом более часа, я не нашел ни одного упоминания о старой
усадьбе или ее владельце, хотя неоднократно встречал - и всегда внимательно
прочитывал - отчеты о "вопиющих злодеяниях", совершенных неподалеку от
наших мест, жертвами которых, как правило, оказывались дети. Все эти
заметки неизменно сопровождались редакционными комментариями, особо
выделявшими те показания очевидцев, где говорилось о странном "животном",
которое "представляло собой существо черного цвета и крайне подозрительного
вида и могло в зависимости от обстоятельств увеличиваться, либо уменьшаться
в объеме, иногда будучи ростом с обыкновенного кота, а в иных случаях
превышая размерами льва".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
судя по следам, эти двое впервые появились в комнате, отсюда следы вели уже
к черному столу, на котором я обнаружил последнее и самое жуткое
свидетельство их пребывания; причем, увлекшись изучением следов, я заметил
его лишь тогда, когда уже в буквальном смысле ткнулся в стол носом.
Поверхность стола была покрыта еще не засохшими пятнами какой-то темной
жидкости. Небольшая - около трех футов диаметром - лужа этой жидкости
скопилась и на полу; рядом с нею в пыли была видна отметина, оставленная не
то валявшимся здесь котом, не то куклой или еще каким свертком. Я направил
туда луч фонаря, пытаясь определить, что же это такое, затем посветил на
потолок в надежде обнаружить дыру, через которую могли бы проникнуть капли
дождя, но тут же вспомнил, что со времени моего первого прихода в эту
комнату дождей не было вообще. После этого я опустил в лужицу указательный
палец и поднес его к свету - жидкость была красной, как кровь - и
одновременно я понял, что ничем иным кроме крови она и не могла быть. Каким
образом оказалась она в том месте, я боялся даже предполагать.
К тому времени в голове моей теснилось множество самых ужасных догадок,
но я пока не мог свести их к одному логическому заключению. Чувствуя, что
здесь мне больше делать нечего, я задержался у стола еще на пару секунд
лишь для того, чтобы прихватить с собой несколько толстых старинных книг и
лежавшую чуть в стороне рукопись, и со всем этим быстро отступил из
комнаты, пугавшей и подавлявшей меня своими немыслимыми изломами стен и
демонической игрой светотени меж нависающих потолочных выступов.
Очутившись, наконец, в более прозаической обстановке, я почти бегом
направился в обжитую часть дома, прижимая к груди свою ношу и испытывая
вместе со страхом нечто похожее на чувство вины.
Удивительно, но едва открыв принесенные книги, я пришел к убеждению,
что каким-то образом уже знаком с их содержанием. И это при том, что я
никогда ранее их не видал и даже не имел понятия о существовании трудов с
такими названиями, как "Malleus Maleficarum" и "Daemonialitas"[2]
Синистрари. Все они имели самое непосредственное отношение к черной магии и
колдовству и содержали огромное количество разных древних легенд и
магических заклинаний, обстоятельных описаний уничтожения колдунов и ведьм
путем их сожжения, а равно описаний средств и способов перемещения нечистой
силы - "среди коих наиболее частым является телесное перемещение из одного
места в другое... в окружении бесовских призраков и фантомов, обыкновенно,
как сами ведьмы в том признаются, посредством езды под покровом ночи верхом
на зверях и чудищах самого невероятного обличья... либо просто ступая
пешком по воздуху, выходя из невидимых глазу отверстий, созданных и
существующих исключительно для их пользы и недоступных никому другому.
Сатана собственнолично обволакивает сонными грезами душу человека, которым
он пожелает завладеть, и направляет ее блуждать по одному ему ведомым
адским путям... Они пользуются особой мазью, изготовленной по дьявольским
рецептам и наставлениям из крови убиенных ими младенцев, каковой мазью они
покрывают метловище или стул, обычно служацие им как орудия для
перемещения; совершив указанное действо, они сей же час, будь то день или
ночь, поднимаются в воздух, по желанию своему становясь недоступными для
людских взоров либо же смущая оные зрелищем сего бесовского наваждения." Я
не стал читать дальше, а, отложив эту книгу в сторону, взялся за
Синистрари.
И почти сразу же мне на глаза попался отрывок следующего содержания:
"Promittunt Diabolo statis temporibus sarificia, et oblaciones; singulis
quindecim diebus, vel singulo mense saltem, nесеm alicius infantis, aut
mortale veneficium, et singulis hebdomadis alia mala tes, incendia, mortem
animalium...", подробно излагающий то, как ведьмы и колдуны в четко
определенное время осуществляют ритуальные убийства детей или иные
магические обряды, связанные с принесением человеческих жертв. Одно только
чтение этих строк наполнило мою душу неописуемым смятением и тревогой, так
что я оказался уже не в состоянии достаточно внимательно ознакомиться с
остальными книгами, ограничившись лишь прочтением их заглавий - "Vitae
sophistrarum" Евнапиуса, "De Natura Daemonum" Анания, "Fuga Satanae"
Стампа, "Discurs des Sorciers" Буге и еще одной не имеющей заглавия работы
Олауса Магнуса; обложки томов были обтянуты гладким черным материалом,
который, как я определил уже позднее, был ни чем иным, как натуральной
человеческой кожей.
Столь характерный подбор книг сам по себе уже выдавал наличие здесь
чего-то большего, нежели простое любопытство и интерес ко всему, что
касается магии и колдовства; я вновь убедился в том, что зловещие слухи о
моем прадеде, в изобилии бродившие по Уилбрэхему и его окрестностям, не зря
были столь живучи, ибо они имели под собой достаточно серьезные основания.
Но книги книгами (о них, впрочем, могли знать очень немногие), а здесь было
что-то еще. Что именно? Человеческие кости, спрятанные в простенке под
тайником недвусмысленно намекали на страшную связь между поместьем Пибоди и
чередой нераскрытых преступлений, с неумолимой регулярностью потрясавших
всю округу в течение многих лет. Однако никаких конкретных свидетельств,
могущих указать на причастность к этим делам Эзафа Пибоди, не существовало
- по крайней мере, до настоящего дня. Значит, в образе жизни и поведении
моего прадеда должны были присутствовать еще какие-то более очевидные черты
- кроме его нелюдимости и той репутации скряги, о которой мне было известно
еще в детские годы, - какие-то иные обстоятельства, что должны были связать
в умах людей угрюмого отшельника с происходившими вокруг трагическими
событиями. Я не рассчитывал найти ключ к этой загадке в содержимом тайной
комнаты, но нужные мне сведения вполне могли оказаться в старых подшивках
"Уилбрэхемской Газеты", имевшихся в местной библиотеке.
Сказано - сделано, и вот спустя всего полчаса я уже сидел в
книгохранилище сего достойного заведения, склонившись над толстыми пачками
пожелтевших страниц. Занятие это было далеко не из приятных и поглощало
массу времени, так как мне приходилось изучать от начала и до конца все
номера "Газеты", относившиеся к последним годам жизни моего прадеда без
сколько-нибудь реальных надежд на успех; правда, следует признать, что
пресса того времени была в значительно меньшей степени ограничена
условностями жанра и стеснена официальными запретами, чем нынешние издания.
Просидев за столом более часа, я не нашел ни одного упоминания о старой
усадьбе или ее владельце, хотя неоднократно встречал - и всегда внимательно
прочитывал - отчеты о "вопиющих злодеяниях", совершенных неподалеку от
наших мест, жертвами которых, как правило, оказывались дети. Все эти
заметки неизменно сопровождались редакционными комментариями, особо
выделявшими те показания очевидцев, где говорилось о странном "животном",
которое "представляло собой существо черного цвета и крайне подозрительного
вида и могло в зависимости от обстоятельств увеличиваться, либо уменьшаться
в объеме, иногда будучи ростом с обыкновенного кота, а в иных случаях
превышая размерами льва".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10