По углам порожние кислородные баллоны, консервные банки, наполненные
разноцветными кусочками минералов. Легкие металлические стулья с
нейлоновыми сиденьями. Небольшой рабочий стол, над ним лампа, укрепленная
на шарнире. Сквозь приоткрытые двери видна аппаратура радиостанции.
Лангнер наводил порядок в шкафу, набитом негативами. Пиркс вышел
в прихожую; слева была кухонька, прямо - выход в шлюзовую камеру,
а справа - две крошечные комнаты. Он открыл свою. Кроме койки, складного
стула, выдвижного столика и полочки, там ничего не было. Потолок с одной
стороны, над койкой, был скошен, как в мансарде, но не просто,
а дугообразно, соответственно кривизне наружной брони.
Пиркс вернулся в прихожую. Дверь шлюзовой камеры была скруглена на
углах, края ее покрывал толстый слой герметизирующего пластика. Пиркс
увидел спицевое колесо и лампочку, которая загоралась, когда наружный люк
был открыт и в камере устанавливался вакуум. Сейчас лампочка не горела.
Пиркс открыл дверь. Автоматически вспыхнули две лампы, осветив узкое
помещение с голыми металлическими стенами и вертикальной лесенкой
посередине - лесенка упиралась в выходной люк в потолке. Под нижней
ступенькой лесенки виднелся слегка затертый шагами меловой контур. На этом
месте нашли Сэвиджа: он лежал на боку, скорчившись, и его не сразу смогли
поднять, потому что кровь, залившая ему глаза и лицо, примерзла к
шероховатым плитам. Пиркс поглядел на этот белесоватый абрис, еще
напоминающий человеческий силуэт, потом попятился и, заперев герметическую
дверь, поднял глаза к потолку: сверху доносились чьи-то шаги. Это Лангнер
полез наверх по приставной лесенке в противоположном конце коридора и
возился в обсерватории. Просунув голову в круглый люк в полу обсерватории,
Пиркс увидел зачехленный телескоп, напоминавший маленькую пушку, камеры
астрографов и два довольно больших аппарата: это были камера Вильсона и
другая, масляная, с устройством для фотографирования следов частиц.
Станция была предназначена для исследования космических лучей, и
пластинки, которые применяются для этой цели, валялись повсюду; их
оранжевые пакеты лежали между книгами, под полками, в ящиках столов, у
кроватей, даже в кухоньке. И это все? Собственно, все, если не считать
больших резервуаров с водой и кислородом, размещенных под полом и наглухо
закрепленных в лунном грунте, в массиве хребта Менделеева.
Над каждой дверью висел круглый индикатор, регистрирующий
концентрацию углекислого газа в помещении. Над ним виднелось ситечко
климатизатора. Установка работала бесшумно. Она всасывала воздух, очищала
его от углекислого газа, добавляла необходимое количество кислорода,
увлажняла или осушала и опять нагнетала во все помещения станции. Пиркс
был рад каждому звуку, долетавшему из обсерватории; когда Лангнер не
шевелился, тишина так разрасталась, что можно было расслышать ток
собственной крови, совсем как в экспериментальном бассейне, в "сумасшедшей
ванне", но из бассейна можно было вылезти в любую минуту...
Лангнер спустился вниз и приготовил ужин бесшумно и умело; когда
Пиркс вошел в кухоньку, все было уже готово. Они ели, обмениваясь
дежурными фразами: "Передайте мне соль". - "Хлеб еще есть в банке?" -
"Завтра придется открыть новую". - "Кофе или чаю?"
Только и всего. Пирксу сейчас немногословность была по душе. Что они,
собственно, едят? Третий обед за день? Или четвертый? А может, это уже
завтрак следующих суток? Лангнер сказал, что должен проявить отснятые
пластинки. Он ушел наверх. Пирксу нечем было заняться. Он вдруг понял
все. Его прислали сюда, чтобы Лангнер не был в одиночестве. Пиркс ведь не
разбирается ни в астрофизике, ни в космических лучах. Разве станет Лангнер
обучать его обращению с астрографом! Вышел он на первое место, психологи
заверили, что такой человек не рехнется, поручились за него. Теперь
придется просидеть в этом горшке две недели ночи, а потом две недели дня,
неизвестно чего ожидая, неизвестно на что глядя...
Это Задание, эта Миссия, которая несколько часов назад казалась ему
невероятным счастьем, теперь предстала в своем подлинном облике - как
бесформенная пустота. От чего должен он охранять Лангнера и самого себя?
Каких следов искать? И где? Может, он считал, что откроет такое, чего не
заметили лучшие специалисты, входившие в состав комиссии, люди, годами
изучавшие Луну? Каким идиотом он был!
Пиркс сидел у стола. Надо вымыть посуду. И завернуть кран, потому
что утекала по капле вода, бесценная вода, которую привозили в виде
замороженных глыб и забрасывали из миномета по дуге в два с половиной
километра в каменный котел у подножья станции.
Но он не двигался. Даже не пошевелил рукой, безвольно лежавшей на
краю стола. В голове были жар и пустота, безмолвие и тьма, со всех сторон
обступившие скорлупу станции. Он протер глаза, они горели, будто их
засыпало песком. С трудом встал, словно весил вдвое больше, чем на Земле.
Отнес грязную посуду к раковине, с шумом бросил ее на дно, под струйку
теплой воды. И, моя тарелки, соскребая с них застывшие остатки жира, Пиркс
усмехнулся, вспомнив свои мечты, которые развеялись еще где-то на дороге к
хребту Менделеева и остались так далеко позади, были такими смешными и
чуждыми, такими давними, что их нечего было даже стыдиться.

С Лангнером можно было прожить хоть день, хоть год - это ничего не
меняло. Работал он усердно, но размеренно. Никогда не торопился. Не имел
никаких дурных привычек, никаких странностей и чудачеств. Если живешь с
кем-нибудь в такой тесноте, любой пустяк начинает раздражать: что твой
компаньон долго торчит под душем, что отказывается открыть банку со
шпинатом, потому что не любит шпината, что ему бывает весело, что он вдруг
перестает бриться и обрастает жуткой колючей щетиной, либо, порезавшись
при бритье, потом битый час разглядывает себя в зеркале и корчит рожи,
будто он тут один. Лангнер был не такой. Он ел все, хотя и без особого
удовольствия. Никогда не капризничал: нужно мыть посуду - моет. Не
распространялся подолгу о себе и своих научных трудах. Спросишь о
чем-нибудь - ответит. Пиркса он не сторонился. Но и не навязывался ему.
Именно эта безличность и могла бы раздражать Пиркса. Потому что первое
здешнее впечатление - когда физик, расставлявший книги на полке, показался
ему олицетворением скромного героизма, собственно не героизма,
а достойного зависти, стоически мужественного отношения к науке, - это
впечатление исчезло, и навязанный Пирксу компаньон казался ему бесцветным
до тошноты. Но Лангнер все же не вызывал у Пиркса ни тоски, ни
раздражения. Потому что у Пиркса оказалась - по крайней мере поначалу -
масса дел. И дела эти были захватывающие. Теперь, когда Пиркс знал и
станцию, и ее окрестности, он снова принялся изучать все документы
комиссии.
Катастрофа произошла через четыре месяца после ввода станции в строй.
Она наступила не на рассвете и не в сумерки, как того можно было ожидать,
а почти в самый лунный полдень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21