Нет - так нельзя! Ведь надо же чтобы каждый! Ведь, если это не каждый, то разве это уже каждый? Какой же это каждый, когда он не каждый? Нет - это не каждый! А вот если каждый, тогда это каждый! Ведь, не только вы, но и мы! А какое же это мы, когда я не могу про него сказать, что оно я? Как же я могу это сказать? Я не могу это сказать! И кто сказал, что вы - это не мы? Нет! Вы - это мы! Но это же не я! Разве не так? Но это же не так! И при этом такие деньги! И что? Так и будем дальше так? Нет - не будем! Вот зачем я пришел и что я хотел сказать!
И главное! Что - деньги? Обман, видимость одна, бумажки! Но когда все это для одного бумажки, а для одного другого он рук не покладает, то, как же это может быть? Как же это возможно? Это невозможно! Как же это возможно, если это невозможно? Ведь это ж главное!
А теперь о главном. Разве я должен это даже повторять? Или даже об этом говорить? Куда же еще об этом говорить? Вот я сторожем на стройке работал. Дом девятиэтажный строили, а я сторожем работал. И разве я не знал? Разве не понимал? Тоже ведь, не так просто! А ну как, выйдешь утром - а дом украли? И что? Разве я не знал, разве не понимал? А теперь - как же это? Теперь же это не так! И разве я должен даже об этом даже сейчас опять говорить? Разве это и так не понятно? Это же понятно!
Или вот Союзпечать! Все говорят - что такое киоски? Каждый киоск - ничего! Но ведь киосков много! Их вон, сколько много! А если в каждом киоске человек не знает и не понимает, или ему тоже никто это его не поддерживает, то, что с того, что их много? Тогда их что много, что мало, никакой ведь разницы! Разве не так? Так! Какая же тогда разница? И что? Разве я не знал? Разве я не понимал? И все мне поддерживали! И что мне теперь про эти киоски говорить, когда я теперь даже совесть свою и - и ту поиметь не могу!
Или вот когда на строительстве химкомбината работал, то у нас немцы были шеф-монтажники, они футеровку делали, так на них со стороны посмотришь - в жизни не скажешь, что они немцы! А химкомбинат большой был, народу понагнали со всей страны, никто никого не знает, начальство бегает, каждого спрашивает - "ты кто? иди туда! А ты кто? иди туда!" Неразбериха страшная. И время дождливое было, дороги развезло, а по телевизору только первая программа и тут между деревьев прямо рядом со столовой баня стояла, так я поспорил, что подожгу ее с двух спичек, а Игорь Мелкумов, наш стропальщик, вообще не пил и любые чертежи по монтажу читал, так он один раз подал тридцать футеровочных плит наверх, а по немецкому плану нужно было только двадцать семь. Немцы говорят - "снимай лишнее!", а он им - "Зачем "снимай", если завтра снова подавать"? Так и не договорились! Но каждый же знал! Каждый же понимал! Хоть немцы, хоть мы! А сейчас? Я сейчас разве смогу то же самое сказать? Хоть про немцев, хоть про себя! Пусть даже это греки будут! Что ж с того, что греки? Разве я смогу это сейчас сказать? Не смогу же! Поэтому я считаю своим долгом уволиться, потому что как же это можно, если это нельзя? Как же это у одного спина вся в мыле, а другой не знает даже, что ему понимать и как ему совесть свою поиметь? Нет, так нельзя! Это же не по совести! Разве это можно, если не по совести? Куда же это по совести, если куда ни захочешь, а там уже всё, и даже не на чем совесть свою поиметь? А ведь ее потом еще и спросить надо! А как же Вы думаете, Вадим Петрович? Думаете - нет, и не надо?
Первый. Александр Антонович! Я вполне понимаю Ваши чувства. Но сейчас, в этот ответственный момент, Вы просто не имеете права вносить какую-то лишнюю дезорганизационную струю в дела фирмы. Ведь фирма это не только Вы и я, это как Вы сами сказали «мы». Но ведь есть же еще и «они»! Это - люди, много людей, считай по всем морям, по рыбозаводам, по другим подразделениям. Вы о них подумали? У них ведь семьи! Вы возьмете себе на душу этот грех - всех этих детей, стариков и женщин? Неужели поднимется рука? Знаю, что не поднимется, поэтому только риторически спрашиваю. И прошу Вас именем всех этих семей и обездоленных стариков - не покидайте нас сейчас. Работайте. Вы нам очень нужны.
Кулябко помолчав, глядя перед собой, неуверенно встает.
Кулябко. Так я пойду?
Первый. Вы меня спрашиваете? Это я Вас должен обо всем спрашивать!
Кулябко неуверенно и неуклюже откланивается. Уходит.
Первый. (восхищенно) Мастер! Мастер! Артист! Черт его дери - и чего я в свое время тоже в разведчики не пошел? А я уже тоже не лыком шит! Читаю их язык, как свой! Тоже свое верхнее чутье имеется! Нет, братец, Александр Антонович, никуда вы теперь со своей хоть всей греческой разведкой от нас не денетесь, вот вы у нас где (показывает раскрытую ладонь и затем сжимает ее в кулак. Набирает телефон.)
Первый. (тоном усталого победителя) Алло! Это я. Кулябко заходил. Да опять. А что делать? Аппетит растет во время еды! Но в этот раз мы их баловать не будем. Давай на этот раз поднимем ему оклад не высоко, процентов на десять, не больше. Посмотрим, как отреагируют. И надо им все равно дать понять, что мы тоже не будем всегда прямо так уж лапки кверху, и безраздельно повышать их долю. На этот раз десять процентов. Не больше. Со следующего месяца. Я думаю, он должен быть доволен.
Парикмахерская. Славик Небог протирает полы и уходит в подсобку. Звук колокольчика. Вбегает заполошная женщина лет 30.
Женщина. Ирочка, ты здесь?
И.Небог. Здесь конечно, где мне еще быть.
Женщина. (падает в кресло для клиентов перед зеркалом). Ирочка, сегодня все решается! Ирочка, я знаю, я там тебе уже должна уже не знаю сколько. Ты же записываешь? Я с премии отдам! Представляешь? Он повелся! Повелся, Ирочка! (восторженно визжит) Сегодня вечером встречаемся в «Улитке»!
Ирина подходит и начинает вытаскивать заколки из головы клиентки. Телефонный звонок. Ирина достает сотовый из кармана халата, зажимает его плечом к уху, обеими руками продолжает доставать заколки и распускать волосы.
Ирина. Да, Лева.
Квартира Кантонистовых. Лева возбужденно говорит по телефону.
Лева. Ира, у меня к тебе предложение! У меня тут мое новое дело пошло! Круто пошло! Даже пришпоривать не надо! Прямо само галопом скачет! Едва управляюсь! Мне срочно человек нужен! Такой, как ты! Именно ты! Работаешь самостоятельно, делим проценты, никакого административного нажима с моей стороны, руководишь филиалом, полная свобода действий!
Парикмахерская.
Ирина (в зеркало спрашивает клиентку, подняв вопросительно брови, и продолжая слушать телефон) Что делать будем?
Квартира Кантонистовых.
Лева. Делать? Мясо! Аргентина! Чили! Вообще Латинская Америка! Консервы, полуфабрикаты, ты же это умеешь!
Парикмахерская.
Женщина. Ирочка - я не знаю. На тебя надеюсь. Сделай такое… Чтобы… В общем мы должны его сегодня просто убить!
Ирина. (в телефон) Не могу, Лева… Занята. (Пауза) С подругой на мокрое дело иду…
Камера переводит фокус в зеркало. В зеркале виден Славик Небог у дверей подсобки, тревожно глядящий на Ирину. Ирина через зеркало подмигивает ему…
Город. Машины, здания. Камера поднимается все выше и выше. Крыши, окраины, побережье, камера идет все выше и выше, леса, поля, другие города, реки, моря, видна уже вся планета, звезды, космос, Земля уменьшается, уменьшается, становится совсем небольшой на фоне космоса. Камера продолжает отодвигаться, появляется рамка монитора, становится видно, что изображение Земли находится на мониторе компьютера, внизу видны руки, барабанящие по клавиатуре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
И главное! Что - деньги? Обман, видимость одна, бумажки! Но когда все это для одного бумажки, а для одного другого он рук не покладает, то, как же это может быть? Как же это возможно? Это невозможно! Как же это возможно, если это невозможно? Ведь это ж главное!
А теперь о главном. Разве я должен это даже повторять? Или даже об этом говорить? Куда же еще об этом говорить? Вот я сторожем на стройке работал. Дом девятиэтажный строили, а я сторожем работал. И разве я не знал? Разве не понимал? Тоже ведь, не так просто! А ну как, выйдешь утром - а дом украли? И что? Разве я не знал, разве не понимал? А теперь - как же это? Теперь же это не так! И разве я должен даже об этом даже сейчас опять говорить? Разве это и так не понятно? Это же понятно!
Или вот Союзпечать! Все говорят - что такое киоски? Каждый киоск - ничего! Но ведь киосков много! Их вон, сколько много! А если в каждом киоске человек не знает и не понимает, или ему тоже никто это его не поддерживает, то, что с того, что их много? Тогда их что много, что мало, никакой ведь разницы! Разве не так? Так! Какая же тогда разница? И что? Разве я не знал? Разве я не понимал? И все мне поддерживали! И что мне теперь про эти киоски говорить, когда я теперь даже совесть свою и - и ту поиметь не могу!
Или вот когда на строительстве химкомбината работал, то у нас немцы были шеф-монтажники, они футеровку делали, так на них со стороны посмотришь - в жизни не скажешь, что они немцы! А химкомбинат большой был, народу понагнали со всей страны, никто никого не знает, начальство бегает, каждого спрашивает - "ты кто? иди туда! А ты кто? иди туда!" Неразбериха страшная. И время дождливое было, дороги развезло, а по телевизору только первая программа и тут между деревьев прямо рядом со столовой баня стояла, так я поспорил, что подожгу ее с двух спичек, а Игорь Мелкумов, наш стропальщик, вообще не пил и любые чертежи по монтажу читал, так он один раз подал тридцать футеровочных плит наверх, а по немецкому плану нужно было только двадцать семь. Немцы говорят - "снимай лишнее!", а он им - "Зачем "снимай", если завтра снова подавать"? Так и не договорились! Но каждый же знал! Каждый же понимал! Хоть немцы, хоть мы! А сейчас? Я сейчас разве смогу то же самое сказать? Хоть про немцев, хоть про себя! Пусть даже это греки будут! Что ж с того, что греки? Разве я смогу это сейчас сказать? Не смогу же! Поэтому я считаю своим долгом уволиться, потому что как же это можно, если это нельзя? Как же это у одного спина вся в мыле, а другой не знает даже, что ему понимать и как ему совесть свою поиметь? Нет, так нельзя! Это же не по совести! Разве это можно, если не по совести? Куда же это по совести, если куда ни захочешь, а там уже всё, и даже не на чем совесть свою поиметь? А ведь ее потом еще и спросить надо! А как же Вы думаете, Вадим Петрович? Думаете - нет, и не надо?
Первый. Александр Антонович! Я вполне понимаю Ваши чувства. Но сейчас, в этот ответственный момент, Вы просто не имеете права вносить какую-то лишнюю дезорганизационную струю в дела фирмы. Ведь фирма это не только Вы и я, это как Вы сами сказали «мы». Но ведь есть же еще и «они»! Это - люди, много людей, считай по всем морям, по рыбозаводам, по другим подразделениям. Вы о них подумали? У них ведь семьи! Вы возьмете себе на душу этот грех - всех этих детей, стариков и женщин? Неужели поднимется рука? Знаю, что не поднимется, поэтому только риторически спрашиваю. И прошу Вас именем всех этих семей и обездоленных стариков - не покидайте нас сейчас. Работайте. Вы нам очень нужны.
Кулябко помолчав, глядя перед собой, неуверенно встает.
Кулябко. Так я пойду?
Первый. Вы меня спрашиваете? Это я Вас должен обо всем спрашивать!
Кулябко неуверенно и неуклюже откланивается. Уходит.
Первый. (восхищенно) Мастер! Мастер! Артист! Черт его дери - и чего я в свое время тоже в разведчики не пошел? А я уже тоже не лыком шит! Читаю их язык, как свой! Тоже свое верхнее чутье имеется! Нет, братец, Александр Антонович, никуда вы теперь со своей хоть всей греческой разведкой от нас не денетесь, вот вы у нас где (показывает раскрытую ладонь и затем сжимает ее в кулак. Набирает телефон.)
Первый. (тоном усталого победителя) Алло! Это я. Кулябко заходил. Да опять. А что делать? Аппетит растет во время еды! Но в этот раз мы их баловать не будем. Давай на этот раз поднимем ему оклад не высоко, процентов на десять, не больше. Посмотрим, как отреагируют. И надо им все равно дать понять, что мы тоже не будем всегда прямо так уж лапки кверху, и безраздельно повышать их долю. На этот раз десять процентов. Не больше. Со следующего месяца. Я думаю, он должен быть доволен.
Парикмахерская. Славик Небог протирает полы и уходит в подсобку. Звук колокольчика. Вбегает заполошная женщина лет 30.
Женщина. Ирочка, ты здесь?
И.Небог. Здесь конечно, где мне еще быть.
Женщина. (падает в кресло для клиентов перед зеркалом). Ирочка, сегодня все решается! Ирочка, я знаю, я там тебе уже должна уже не знаю сколько. Ты же записываешь? Я с премии отдам! Представляешь? Он повелся! Повелся, Ирочка! (восторженно визжит) Сегодня вечером встречаемся в «Улитке»!
Ирина подходит и начинает вытаскивать заколки из головы клиентки. Телефонный звонок. Ирина достает сотовый из кармана халата, зажимает его плечом к уху, обеими руками продолжает доставать заколки и распускать волосы.
Ирина. Да, Лева.
Квартира Кантонистовых. Лева возбужденно говорит по телефону.
Лева. Ира, у меня к тебе предложение! У меня тут мое новое дело пошло! Круто пошло! Даже пришпоривать не надо! Прямо само галопом скачет! Едва управляюсь! Мне срочно человек нужен! Такой, как ты! Именно ты! Работаешь самостоятельно, делим проценты, никакого административного нажима с моей стороны, руководишь филиалом, полная свобода действий!
Парикмахерская.
Ирина (в зеркало спрашивает клиентку, подняв вопросительно брови, и продолжая слушать телефон) Что делать будем?
Квартира Кантонистовых.
Лева. Делать? Мясо! Аргентина! Чили! Вообще Латинская Америка! Консервы, полуфабрикаты, ты же это умеешь!
Парикмахерская.
Женщина. Ирочка - я не знаю. На тебя надеюсь. Сделай такое… Чтобы… В общем мы должны его сегодня просто убить!
Ирина. (в телефон) Не могу, Лева… Занята. (Пауза) С подругой на мокрое дело иду…
Камера переводит фокус в зеркало. В зеркале виден Славик Небог у дверей подсобки, тревожно глядящий на Ирину. Ирина через зеркало подмигивает ему…
Город. Машины, здания. Камера поднимается все выше и выше. Крыши, окраины, побережье, камера идет все выше и выше, леса, поля, другие города, реки, моря, видна уже вся планета, звезды, космос, Земля уменьшается, уменьшается, становится совсем небольшой на фоне космоса. Камера продолжает отодвигаться, появляется рамка монитора, становится видно, что изображение Земли находится на мониторе компьютера, внизу видны руки, барабанящие по клавиатуре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44