Около Макриммона сидел голый по пояс Накусяк и, настороженно глядя на пришельцев, придерживал здоровой рукой раненое плечо.
Эскимос переводил встревоженный взгляд с улыбающегося лица Макриммона на заполнивших собой вход в пещеру людей, потом тоже неуверенно заулыбался. Это была улыбка неизъяснимого облегчения и радости: испытав весь ужас морской пучины, Накусяк снова вернулся к людям.
Много дней Накусяк и Макриммон лежали рядом на кроватях в доме пастуха, пока не зажили их раны. Жена и дочери Макриммона искренне заботились об эскимосе, потому что чувствовали себя в долгу перед ним. Он же развлекал их эскимосскими песнями, и, хотя добрая хозяйка дома считала эти песни «потусторонними стенаниями», все же тепло улыбалась чужаку в ответ.
Постепенно Накусяка признали и все остальные в поселке – ведь это были незлобивые люди, и от того, что с их душ оказался снят грех человекоубийства, они испытали большое облегчение. И через несколько недель эскимоса уже любовно называли «этот чудной паренек, пришедший с моря».
Накусяк скоро приспособился к образу жизни на Гебридах, смирившись с тем, что ему уже никогда не удастся вернуться домой, на родину. Он освоил шотландский язык, стал хорошим пастухом, великолепно охотился на морских птиц и серых тюленей, был превосходным рыбаком. Через три года после появления в Тарансее он женился на старшей дочери Макриммона и возглавил новую семью, приняв по настоянию молодого местного священника, с которым подружился, христианское имя Малькольм. Длинные зимние вечера он просиживал с остальными мужчинами селения в трактире Крофтера и там, сидя у очага, резал свои удивительные фигурки, с помощью которых показывал новым товарищам, как живут люди в дальней стране Иннуит.
Так Накусяк, преодолевший долгий путь в пространстве и времени – от Лежбища Моржей до чужих краев, где он обрел новую судьбу, и прожил до конца своих дней в Тарансее. Но не как изгнанник. Задолго до того, как на исходе XIX века смерть унесла его в могилу на деревенском кладбище, он сроднился с людьми этих краев, а память о нем жива в их сердцах и по сей день.
Однажды летним вечером, уже в наши дни, у двойного камня на могиле Малькольма и его жены преклонил колени молодой человек, праправнук Накусяка, чтобы прочитать высеченную надпись, которую сочинил друживший с эскимосом священник. Лицо юноши светилось гордостью, достоинством дышала осанка, когда он вслух читал слова, запечатленные на надгробии:
«Из моря, из неведомых земель
Сей странник в Тарансей пришел найти удел.
Его любили все за то, что знал душою он,
Как за большое зло платить большим добром».
Железные люди
Я сидел у входа в палатку и наблюдал, как Хекво работает.
Я смотрел то на его худощавые руки, что проворно резали посверкивающим ножом белую плотную древесину, то на его вдохновенное лицо. Длинные черные волосы нависали надо лбом Хекво, закрывая от меня его глаза.
Погрузившись в свое занятие, он, казалось, не видел и не слышал ничего вокруг, не замечал окружающего мира – мира всхолмленной тундры, высоких скал, бурных речек и спокойных озер; мира оленей, белых песцов, черных воронов и бесчисленного множества птиц. Того мира, что мы в своем неведении нарекли Бесплодными землями. Это был родной мир Хекво, и он забыл о нем лишь на мгновение, чтобы вновь наделить жизнью память о минувших веках.
Сплющенное арктическое солнце уже лежало на линии горизонта, когда эскимос поднялся и подошел ко мне с воссозданным по памяти предметом. Он был изготовлен из рога оленя, черной ели и оленьих жил. Здесь, на равнинах Севера, он выглядел совсем чужеродным. Это был арбалет – изобретенный малоазиатскими скифами три тысячи лет назад вид оружия, который царствовал на поле брани в Европе, пока не наступил век пороха.
Несколько дней назад Хекво, вспоминая давние события из жизни своего народа, упомянул об оружии, которое я никак не мог распознать по его описанию. Я расспрашивал, уточнял детали, пока наконец он не нарисовал его на песке. Тут я едва поверил своим глазам: мне казалось невозможным, чтобы далекие предки Хекво, жившие в изоляции в центральной области Арктики, могли сами изобрести оружие, неизвестное ни одному из других народов Америки. Я спросил, смог ли бы он изготовить такое для меня, и он кивнул. Теперь арбалет можно было потрогать руками.
Положив простую неоперенную деревянную стрелу в желобок, он обеими руками оттянул тетиву и зацепил ее за крестообразную насечку. Были сумерки. На реке ныряла и плескалась краснозобая гагара. И вдруг в застывшем воздухе раздался звонкий вибрирующий звук. Стрела с резким свистом пролетела над рекой, и гагара в предсмертном порыве вскинула крылья.
Хекво опустил арбалет, аккуратно положил его подле себя на землю и присел на корточки, чтобы раскурить свою старую, всю в пятнах трубку из мыльного камня. Он не стал ждать вопросов и начал рассказ о событиях давно ушедших веков, память о которых была разбужена звонкой песнью арбалета.
«Ай-я, вот какое это оружие! Оно попало к нам в далекие времена, но я храню память о нем, потому что именно моему праотцу выпала доля передать его новым поколениям. Вот почему я могу рассказать об Иннуховик.
Они были существами, которые казались гораздо могущественнее человека, но смерть могла поразить и их. Они носили бороды, но не черные, как у Рассказывающих о боге, а желтые, а кое-кто – коричневые, блестящие, как медь на солнце. Глаза у некоторых тоже были коричневые, но у большинства их цвет напоминал предрассветное небо или прозрачную толщу льда на озерах зимой. Их голоса гудели и рокотали, но речь не была понятной людям моего народа.
Мы так и не узнали, из какой же страны они пришли к нам, только поняли, что лежит она на востоке, за соленой водой, которую они переплыли в лодках во много раз длиннее наших каяков.
Тогда мои соплеменники жили так же, как и всегда, далеко от моря, и сами они не видели прибытия Иннуховик. Жилища моих предков стояли по берегам Иннуит-Ку – Реки Людей, текущей из лесов на север. Мой народ избегал лесов, потому что там были владения Иткилит – вы называете их индейцами. Весной, когда олени уходили из лесов на север, Иткилит иногда шли вслед за ними, а когда натыкались на наши стойбища, то нападали на них. После этого они снова укрывались в своих лесах. Мы страшились их, но тундра принадлежала нам по праву, как их леса – им, поэтому самые южные наши стойбища находились в нескольких днях пути от того места, где Иннуит-Ку выходит из-под тени деревьев.
Однажды поздней осенью, когда листья на карликовых ивах уже начали темнеть, на гребне холма неподалеку от самого южного стойбища Иннуит лежал мальчик. Его задачей было предупредить о появлении каноэ Иткилит. Когда он заметил, как далеко на юге что-то движется по реке, он не стал терять времени на то, чтобы узнать, что это такое. Словно быстроногий заяц, мальчик помчался по каменистой равнине, и его пронзительный крик донесся через стены из оленьих шкур до всех жителей стойбища.
Время было послеполуденное, и большинство мужчин отдыхали в прохладе жилищ, но, заслышав крик мальчика, они выбежали под слепящее яркое солнце. Женщины схватили маленьких детей и вместе с теми, кто был постарше и мог идти сам, поспешили укрыться в скалах за рекой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Эскимос переводил встревоженный взгляд с улыбающегося лица Макриммона на заполнивших собой вход в пещеру людей, потом тоже неуверенно заулыбался. Это была улыбка неизъяснимого облегчения и радости: испытав весь ужас морской пучины, Накусяк снова вернулся к людям.
Много дней Накусяк и Макриммон лежали рядом на кроватях в доме пастуха, пока не зажили их раны. Жена и дочери Макриммона искренне заботились об эскимосе, потому что чувствовали себя в долгу перед ним. Он же развлекал их эскимосскими песнями, и, хотя добрая хозяйка дома считала эти песни «потусторонними стенаниями», все же тепло улыбалась чужаку в ответ.
Постепенно Накусяка признали и все остальные в поселке – ведь это были незлобивые люди, и от того, что с их душ оказался снят грех человекоубийства, они испытали большое облегчение. И через несколько недель эскимоса уже любовно называли «этот чудной паренек, пришедший с моря».
Накусяк скоро приспособился к образу жизни на Гебридах, смирившись с тем, что ему уже никогда не удастся вернуться домой, на родину. Он освоил шотландский язык, стал хорошим пастухом, великолепно охотился на морских птиц и серых тюленей, был превосходным рыбаком. Через три года после появления в Тарансее он женился на старшей дочери Макриммона и возглавил новую семью, приняв по настоянию молодого местного священника, с которым подружился, христианское имя Малькольм. Длинные зимние вечера он просиживал с остальными мужчинами селения в трактире Крофтера и там, сидя у очага, резал свои удивительные фигурки, с помощью которых показывал новым товарищам, как живут люди в дальней стране Иннуит.
Так Накусяк, преодолевший долгий путь в пространстве и времени – от Лежбища Моржей до чужих краев, где он обрел новую судьбу, и прожил до конца своих дней в Тарансее. Но не как изгнанник. Задолго до того, как на исходе XIX века смерть унесла его в могилу на деревенском кладбище, он сроднился с людьми этих краев, а память о нем жива в их сердцах и по сей день.
Однажды летним вечером, уже в наши дни, у двойного камня на могиле Малькольма и его жены преклонил колени молодой человек, праправнук Накусяка, чтобы прочитать высеченную надпись, которую сочинил друживший с эскимосом священник. Лицо юноши светилось гордостью, достоинством дышала осанка, когда он вслух читал слова, запечатленные на надгробии:
«Из моря, из неведомых земель
Сей странник в Тарансей пришел найти удел.
Его любили все за то, что знал душою он,
Как за большое зло платить большим добром».
Железные люди
Я сидел у входа в палатку и наблюдал, как Хекво работает.
Я смотрел то на его худощавые руки, что проворно резали посверкивающим ножом белую плотную древесину, то на его вдохновенное лицо. Длинные черные волосы нависали надо лбом Хекво, закрывая от меня его глаза.
Погрузившись в свое занятие, он, казалось, не видел и не слышал ничего вокруг, не замечал окружающего мира – мира всхолмленной тундры, высоких скал, бурных речек и спокойных озер; мира оленей, белых песцов, черных воронов и бесчисленного множества птиц. Того мира, что мы в своем неведении нарекли Бесплодными землями. Это был родной мир Хекво, и он забыл о нем лишь на мгновение, чтобы вновь наделить жизнью память о минувших веках.
Сплющенное арктическое солнце уже лежало на линии горизонта, когда эскимос поднялся и подошел ко мне с воссозданным по памяти предметом. Он был изготовлен из рога оленя, черной ели и оленьих жил. Здесь, на равнинах Севера, он выглядел совсем чужеродным. Это был арбалет – изобретенный малоазиатскими скифами три тысячи лет назад вид оружия, который царствовал на поле брани в Европе, пока не наступил век пороха.
Несколько дней назад Хекво, вспоминая давние события из жизни своего народа, упомянул об оружии, которое я никак не мог распознать по его описанию. Я расспрашивал, уточнял детали, пока наконец он не нарисовал его на песке. Тут я едва поверил своим глазам: мне казалось невозможным, чтобы далекие предки Хекво, жившие в изоляции в центральной области Арктики, могли сами изобрести оружие, неизвестное ни одному из других народов Америки. Я спросил, смог ли бы он изготовить такое для меня, и он кивнул. Теперь арбалет можно было потрогать руками.
Положив простую неоперенную деревянную стрелу в желобок, он обеими руками оттянул тетиву и зацепил ее за крестообразную насечку. Были сумерки. На реке ныряла и плескалась краснозобая гагара. И вдруг в застывшем воздухе раздался звонкий вибрирующий звук. Стрела с резким свистом пролетела над рекой, и гагара в предсмертном порыве вскинула крылья.
Хекво опустил арбалет, аккуратно положил его подле себя на землю и присел на корточки, чтобы раскурить свою старую, всю в пятнах трубку из мыльного камня. Он не стал ждать вопросов и начал рассказ о событиях давно ушедших веков, память о которых была разбужена звонкой песнью арбалета.
«Ай-я, вот какое это оружие! Оно попало к нам в далекие времена, но я храню память о нем, потому что именно моему праотцу выпала доля передать его новым поколениям. Вот почему я могу рассказать об Иннуховик.
Они были существами, которые казались гораздо могущественнее человека, но смерть могла поразить и их. Они носили бороды, но не черные, как у Рассказывающих о боге, а желтые, а кое-кто – коричневые, блестящие, как медь на солнце. Глаза у некоторых тоже были коричневые, но у большинства их цвет напоминал предрассветное небо или прозрачную толщу льда на озерах зимой. Их голоса гудели и рокотали, но речь не была понятной людям моего народа.
Мы так и не узнали, из какой же страны они пришли к нам, только поняли, что лежит она на востоке, за соленой водой, которую они переплыли в лодках во много раз длиннее наших каяков.
Тогда мои соплеменники жили так же, как и всегда, далеко от моря, и сами они не видели прибытия Иннуховик. Жилища моих предков стояли по берегам Иннуит-Ку – Реки Людей, текущей из лесов на север. Мой народ избегал лесов, потому что там были владения Иткилит – вы называете их индейцами. Весной, когда олени уходили из лесов на север, Иткилит иногда шли вслед за ними, а когда натыкались на наши стойбища, то нападали на них. После этого они снова укрывались в своих лесах. Мы страшились их, но тундра принадлежала нам по праву, как их леса – им, поэтому самые южные наши стойбища находились в нескольких днях пути от того места, где Иннуит-Ку выходит из-под тени деревьев.
Однажды поздней осенью, когда листья на карликовых ивах уже начали темнеть, на гребне холма неподалеку от самого южного стойбища Иннуит лежал мальчик. Его задачей было предупредить о появлении каноэ Иткилит. Когда он заметил, как далеко на юге что-то движется по реке, он не стал терять времени на то, чтобы узнать, что это такое. Словно быстроногий заяц, мальчик помчался по каменистой равнине, и его пронзительный крик донесся через стены из оленьих шкур до всех жителей стойбища.
Время было послеполуденное, и большинство мужчин отдыхали в прохладе жилищ, но, заслышав крик мальчика, они выбежали под слепящее яркое солнце. Женщины схватили маленьких детей и вместе с теми, кто был постарше и мог идти сам, поспешили укрыться в скалах за рекой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79