Назови же мне причину и этого и всего другого,
относящегося к любви!
- Так вот, - сказала она, - если ты убедился, что любовь по природе своей -
это стремление к тому, о чем мы не раз уже говорили, то и тут тебе нечему
удивляться. Ведь у животных, так же как и у людей, смертная природа стремится
стать по возможности бессмертной и вечной. А достичь этого она может только
одним путем - порождением, оставляя всякий раз новое вместо старого; ведь
даже за то время, покуда о любом живом существе говорят, что оно живет и
остается самим собой - человек, например, от младенчества до старости
считается одним и тем же лицом, - оно никогда не бывает одним и тем же, хоть
и числится прежним, а всегда обновляется, что-то непременно теряя, будь то
волосы, плоть, кости, кровь или вообще все телесное, да и не только телесное,
но и то, что принадлежит душе: ни у кого не остаются без перемен ни его
привычки и нрав, ни мнения, ни желания, ни радости, ни горести, ни страхи,
всегда что-то появляется, а что-то утрачивается. Еще удивительнее, однако,
обстоит дело с нашими знаниями: мало того что какие-то знания у нас
появляются, а какие-то мы утрачиваем и, следовательно, никогда не бываем
прежними и в отношении знаний, - такова же участь каждого вида знаний в
отдельности. То, что называется упражнением, обусловлено не чем иным, как
убылью знания, ибо забвение - это убыль какого-то знания, а упражнение,
заставляя нас вновь вспоминать забытое, сохраняет нам знание настолько, что
оно кажется прежним. Так вот, таким же образом сохраняется и все смертное: в
отличие от божественного, оно не остается всегда одним и тем же, но,
устаревая и уходя, оставляет новое свое подобие. Вот каким способом, Сократ,
- заключила она, - приобщается к бессмертию смертное - и тело, и все
остальное. Другого способа нет. Не удивляйся же, что каждое живое существо по
природе своей заботится о своем потомстве. Бессмертия ради сопутствует всему
на свете рачительная эта любовь.
Выслушав ее речь, я пришел в изумление и сказал:
- Да неужели, премудрая Диотима, это действительно так?
И она отвечала, как отвечают истинные мудрецы:
- Можешь быть уверен в этом, Сократ. Возьми людское честолюбие - ты удивишься
его бессмысленности, если не вспомнишь то, что я сказала, и упустишь из виду,
как одержимы люди желанием сделать громким свое имя, "чтобы на вечное время
стяжать бессмертную славу", ради которой они готовы подвергать себя еще
большим опасностям, чем ради своих детей, тратить деньги, сносить любые
тяготы, умереть, наконец. Ты думаешь, - продолжала она, - Алкестиде
захотелось бы умереть за Адмета, Ахиллу - вслед за Патроклом, а вашему Кодру
- ради будущего царства своих детей, если бы все они не надеялись оставить ту
бессмертную память о своей добродетели, которую мы и сейчас сохраняем? Я
думаю, - сказала она, - что все делают все ради такой бессмертной славы об их
добродетели, и, чем люди достойнее, тем больше они и делают. Бессмертие - вот
чего они жаждут.
Те, у кого разрешиться от бремени стремится тело, - продолжала она, -
обращаются больше к женщинам и служат Эроту именно так, надеясь деторождением
приобрести бессмертие и счастье и оставить о себе память на вечные времена.
Беременные же духовно - ведь есть и такие, - пояснила она, - которые
беременны духовно, и притом в большей даже мере, чем телесно, - беременны
тем, что как раз душе и подобает вынашивать. А что ей подобает вынашивать?
Разум и прочие добродетели. Родителями их бывают все творцы и те из мастеров,
которых можно назвать изобретательными. Самое же важное и прекрасное - это
разуметь, как управлять государством и домом, и называется это уменье
рассудительностью и справедливостью. Так вот, кто смолоду вынашивает духовные
качества, храня чистоту и с наступлением возмужалости, но испытывает
страстное желание родить, тот, я думаю, тоже ищет везде прекрасное, в котором
он мог бы разрешиться от бремени, ибо в безобразном он ни за что не родит.
Беременный, он радуется прекрасному телу больше, чем безобразному, но
особенно рад он, если такое тело встретится ему в сочетании с прекрасной,
благородной и даровитой душой: для такого человека он сразу находит слова о
добродетели, о том, каким должен быть и чему должен посвятить себя достойный
муж, и принимается за его воспитание. Проводя время с таким человеком, он
соприкасается с прекрасным и родит на свет то, чем давно беремен. Всегда
помня о своем друге, где бы тот ни был - далеко или близко, он сообща с ним
растит свое детище, благодаря чему они гораздо ближе друг другу, чем мать и
отец, и дружба между ними прочнее, потому что связывающие их дети прекраснее
и бессмертнее. Да и каждый, пожалуй, предпочтет иметь таких детей, чем
обычных, если подумает о Гомере, Гесиоде и других прекрасных поэтах, чье
потомство достойно зависти, ибо оно приносит им бессмертную славу и сохраняет
память о них, потому что и само незабываемо и бессмертно. Или возьми, если
угодно, - продолжала она, - детей, оставленных Ликургом в Лакедемоне - детей,
спасших Лакедемон и, можно сказать, всю Грецию. В почете у вас и Солон,
родитель ваших законов, а в разных других местах, будь то у греков или у
варваров, почетом пользуется много других людей, совершивших множество
прекрасных дел и породивших разнообразные добродетели. Не одно святилище
воздвигнуто за таких детей этим людям, а за обычных детей никому еще не
воздвигали святилищ.
Во все эти таинства любви можно, пожалуй, посвятить и тебя, Сократ. Что же
касается тех высших и сокровеннейших, ради которых первые, если разобраться,
и существуют на свете, то я не знаю, способен ли ты проникнуть в них. Сказать
о них я, однако, скажу, - продолжала она, - за мной дело не станет. Так
попытайся же следовать за мной, насколько сможешь.
Кто хочет избрать верный путь ко всему этому, должен начать с устремления к
прекрасным телам в молодости. Если ему укажут верную дорогу, он полюбит
сначала одно какое-то тело и родит в нем прекрасные мысли, а потом поймет,
что красота одного тела родственна красоте любого другого и что если
стремиться к идее прекрасного, то нелепо думать, будто красота у всех тел не
одна и та же. Поняв это, он станет любить все прекрасные тела, а к тому
одному охладеет, ибо сочтет такую чрезмерную любовь ничтожной и мелкой. После
этого он начнет ценить красоту души выше, чем красоту тела, и, если ему
попадется человек хорошей души, но не такой уж цветущий, он будет вполне
доволен, полюбит его и станет заботиться о нем, стараясь родить такие
суждения, которые делают юношей лучше, благодаря чему невольно постигнет
красоту нравов и обычаев и, увидев, что все это прекрасное родственно между
собою, будет считать красоту тела чем-то ничтожным. От нравов он должен
перейти к наукам, чтобы увидеть красоту наук и, стремясь к красоте уже во
всем ее многообразии, не быть больше ничтожным и жалким рабом чьей-либо
привлекательности, плененным красотой одного какого-то мальчишки, человека
или характера, а повернуть к открытому морю красоты и, созерцая его в
неуклонном стремлении к мудрости, обильно рождать великолепные речи и мысли,
пока наконец, набравшись тут сил и усовершенствовавшись, он не узрит того
единственного знания, которое касается прекрасного, и вот какого
прекрасного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
относящегося к любви!
- Так вот, - сказала она, - если ты убедился, что любовь по природе своей -
это стремление к тому, о чем мы не раз уже говорили, то и тут тебе нечему
удивляться. Ведь у животных, так же как и у людей, смертная природа стремится
стать по возможности бессмертной и вечной. А достичь этого она может только
одним путем - порождением, оставляя всякий раз новое вместо старого; ведь
даже за то время, покуда о любом живом существе говорят, что оно живет и
остается самим собой - человек, например, от младенчества до старости
считается одним и тем же лицом, - оно никогда не бывает одним и тем же, хоть
и числится прежним, а всегда обновляется, что-то непременно теряя, будь то
волосы, плоть, кости, кровь или вообще все телесное, да и не только телесное,
но и то, что принадлежит душе: ни у кого не остаются без перемен ни его
привычки и нрав, ни мнения, ни желания, ни радости, ни горести, ни страхи,
всегда что-то появляется, а что-то утрачивается. Еще удивительнее, однако,
обстоит дело с нашими знаниями: мало того что какие-то знания у нас
появляются, а какие-то мы утрачиваем и, следовательно, никогда не бываем
прежними и в отношении знаний, - такова же участь каждого вида знаний в
отдельности. То, что называется упражнением, обусловлено не чем иным, как
убылью знания, ибо забвение - это убыль какого-то знания, а упражнение,
заставляя нас вновь вспоминать забытое, сохраняет нам знание настолько, что
оно кажется прежним. Так вот, таким же образом сохраняется и все смертное: в
отличие от божественного, оно не остается всегда одним и тем же, но,
устаревая и уходя, оставляет новое свое подобие. Вот каким способом, Сократ,
- заключила она, - приобщается к бессмертию смертное - и тело, и все
остальное. Другого способа нет. Не удивляйся же, что каждое живое существо по
природе своей заботится о своем потомстве. Бессмертия ради сопутствует всему
на свете рачительная эта любовь.
Выслушав ее речь, я пришел в изумление и сказал:
- Да неужели, премудрая Диотима, это действительно так?
И она отвечала, как отвечают истинные мудрецы:
- Можешь быть уверен в этом, Сократ. Возьми людское честолюбие - ты удивишься
его бессмысленности, если не вспомнишь то, что я сказала, и упустишь из виду,
как одержимы люди желанием сделать громким свое имя, "чтобы на вечное время
стяжать бессмертную славу", ради которой они готовы подвергать себя еще
большим опасностям, чем ради своих детей, тратить деньги, сносить любые
тяготы, умереть, наконец. Ты думаешь, - продолжала она, - Алкестиде
захотелось бы умереть за Адмета, Ахиллу - вслед за Патроклом, а вашему Кодру
- ради будущего царства своих детей, если бы все они не надеялись оставить ту
бессмертную память о своей добродетели, которую мы и сейчас сохраняем? Я
думаю, - сказала она, - что все делают все ради такой бессмертной славы об их
добродетели, и, чем люди достойнее, тем больше они и делают. Бессмертие - вот
чего они жаждут.
Те, у кого разрешиться от бремени стремится тело, - продолжала она, -
обращаются больше к женщинам и служат Эроту именно так, надеясь деторождением
приобрести бессмертие и счастье и оставить о себе память на вечные времена.
Беременные же духовно - ведь есть и такие, - пояснила она, - которые
беременны духовно, и притом в большей даже мере, чем телесно, - беременны
тем, что как раз душе и подобает вынашивать. А что ей подобает вынашивать?
Разум и прочие добродетели. Родителями их бывают все творцы и те из мастеров,
которых можно назвать изобретательными. Самое же важное и прекрасное - это
разуметь, как управлять государством и домом, и называется это уменье
рассудительностью и справедливостью. Так вот, кто смолоду вынашивает духовные
качества, храня чистоту и с наступлением возмужалости, но испытывает
страстное желание родить, тот, я думаю, тоже ищет везде прекрасное, в котором
он мог бы разрешиться от бремени, ибо в безобразном он ни за что не родит.
Беременный, он радуется прекрасному телу больше, чем безобразному, но
особенно рад он, если такое тело встретится ему в сочетании с прекрасной,
благородной и даровитой душой: для такого человека он сразу находит слова о
добродетели, о том, каким должен быть и чему должен посвятить себя достойный
муж, и принимается за его воспитание. Проводя время с таким человеком, он
соприкасается с прекрасным и родит на свет то, чем давно беремен. Всегда
помня о своем друге, где бы тот ни был - далеко или близко, он сообща с ним
растит свое детище, благодаря чему они гораздо ближе друг другу, чем мать и
отец, и дружба между ними прочнее, потому что связывающие их дети прекраснее
и бессмертнее. Да и каждый, пожалуй, предпочтет иметь таких детей, чем
обычных, если подумает о Гомере, Гесиоде и других прекрасных поэтах, чье
потомство достойно зависти, ибо оно приносит им бессмертную славу и сохраняет
память о них, потому что и само незабываемо и бессмертно. Или возьми, если
угодно, - продолжала она, - детей, оставленных Ликургом в Лакедемоне - детей,
спасших Лакедемон и, можно сказать, всю Грецию. В почете у вас и Солон,
родитель ваших законов, а в разных других местах, будь то у греков или у
варваров, почетом пользуется много других людей, совершивших множество
прекрасных дел и породивших разнообразные добродетели. Не одно святилище
воздвигнуто за таких детей этим людям, а за обычных детей никому еще не
воздвигали святилищ.
Во все эти таинства любви можно, пожалуй, посвятить и тебя, Сократ. Что же
касается тех высших и сокровеннейших, ради которых первые, если разобраться,
и существуют на свете, то я не знаю, способен ли ты проникнуть в них. Сказать
о них я, однако, скажу, - продолжала она, - за мной дело не станет. Так
попытайся же следовать за мной, насколько сможешь.
Кто хочет избрать верный путь ко всему этому, должен начать с устремления к
прекрасным телам в молодости. Если ему укажут верную дорогу, он полюбит
сначала одно какое-то тело и родит в нем прекрасные мысли, а потом поймет,
что красота одного тела родственна красоте любого другого и что если
стремиться к идее прекрасного, то нелепо думать, будто красота у всех тел не
одна и та же. Поняв это, он станет любить все прекрасные тела, а к тому
одному охладеет, ибо сочтет такую чрезмерную любовь ничтожной и мелкой. После
этого он начнет ценить красоту души выше, чем красоту тела, и, если ему
попадется человек хорошей души, но не такой уж цветущий, он будет вполне
доволен, полюбит его и станет заботиться о нем, стараясь родить такие
суждения, которые делают юношей лучше, благодаря чему невольно постигнет
красоту нравов и обычаев и, увидев, что все это прекрасное родственно между
собою, будет считать красоту тела чем-то ничтожным. От нравов он должен
перейти к наукам, чтобы увидеть красоту наук и, стремясь к красоте уже во
всем ее многообразии, не быть больше ничтожным и жалким рабом чьей-либо
привлекательности, плененным красотой одного какого-то мальчишки, человека
или характера, а повернуть к открытому морю красоты и, созерцая его в
неуклонном стремлении к мудрости, обильно рождать великолепные речи и мысли,
пока наконец, набравшись тут сил и усовершенствовавшись, он не узрит того
единственного знания, которое касается прекрасного, и вот какого
прекрасного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17