Кроме того, она принялась кувыркаться в воздухе. Дрессировщик начал закреплять это движение – сальто, обычное для рода Stenella, но, как правило, не наблюдаемое у рода Steno, – а Хоу снова проявила бурную активность: плавала, описывая восьмерки (впервые!), и прыгала, прыгала, прыгала. Сальто она повторила 44 раза, перемежая его некоторыми уже закрепленными движениями, а также добавила три новых, прежде не наблюдавшихся движения: хлопки хвостом в положении на спине, боковые удары хвостом и верчение в воздухе (там же).
Короче говоря, Хоу поняла ситуацию. А когда она, наконец, разобралась в происходящем – когда она начала понимать, что добиться от нас свистка можно, только проделав что-то совсем новое, – ее охватила настоящая лихорадка изобретательства. Хотя мы закрепляли только сальто, она демонстрировала остальные новые движения и повторяла их все. Прежде она обычно ограничивалась двумя-тремя типами движений за сеанс, теперь же в течение одного сеанса она предложила нам восемь типов движений, причем четыре из них были абсолютно новыми, а два – сальто и верчение – стали заметно сложнее и с первого же раза были выполнены безупречно. На этом сеансе она продемонстрировала 192 движения, почти по девять движений в минуту вместо прежних трех-четырех, а к концу сеанса не только не замедлила темпа, как раньше, но, наоборот, начала его убыстрять, так что мы втроем уже были не в состоянии толком разобраться в этом вихре поворотов, прыжков, всплесков, ударов хвостом и бешеных метаний. Ингрид прекратила сеанс, выдав Хоу обильную премию из тридцати с лишним рыбешек.
С этих пор Хоу словно подменили. Теперь она демонстрировала нам множество сигналов раздражения и уже редко возвращалась к стереотипному кружению с дельфинированием. Нам предлагалась новинка за новинкой: она погружалась на дно головой вниз, прыскала водой в дрессировщика, прыгала хвостом вперед. Мы возвращались к некоторым прежним движениям, чтобы заснять их для фильма, но это ее не сбивало. К тридцатому сеансу она предлагала по одному новому движению на шести-семи сеансах подряд и настолько вошла в колею, что, услышав свисток, демонстрировала поощряемое и только поощряемое движение, а два сеанса безошибочно начала новым движением.
Итак, получилось. Но что, собственно, получилось? И как это истолковать? Грегори сказал, что это пример обучения высшего порядка, или вторичного обучения. Джо с Диком вернулись в университет и представили доклад для семинара профессора Даймонда, описав все, что произошло, и связав это с теориями обучения высшего порядка у животных. Они решили «научно» доказать, что движения Хоу были действительно новыми для нее, а не тем, что стено проделывают постоянно, зарисовали их, размножили картинки и разослали их всем дрессировщикам нашего Парка, когда-либо имевшим дело с морщинистозубыми дельфинами (ни в одном другом океанариуме стено ни разу не демонстрировались, а потому опрос волей-неволей ограничивался только теми дрессировщиками, которые хотя бы в прошлом работали у нас). Их попросили указать, как часто им приходилось наблюдать те или иные движения. Некоторые элементы поведения, вроде хлопка хвостом, по общему мнению, были вполне обычными, однако никто ни разу не видел, чтобы морщинистозубый дельфин делал сальто, вертелся, прыгал брюхом вверх или прыскал водой в дрессировщика. В результате Дик и Джо смогли снабдить статьи приятным аккомпанементом статистических выкладок, показывающих крайне малую вероятность того, что все эти новые движения были случайными.
Примерно тогда же к нам в Парк приехал Гарри Харлоу, видный психолог, пожалуй, более всего известный своими работами по подмене матерей у обезьян, и я рассказала ему о нашем эксперименте. А он высказал мнение, что Американская ассоциация психологов, вероятно, с удовольствием опубликует нашу статью в каком-нибудь из своих журналов. Очень хорошо!
Теперь оставалось только написать эту статью. Перепечатка наших магнитофонных записей заняла сто с лишним страниц. Было ясно, что необходимо найти какой-то наглядный способ изображать происходившее на каждом сеансе, не прибегая к громоздкому словесному изложению.
При оперантном научении реакции принято регистрировать графически с помощью кривых накопления. По горизонтали откладывается время, а по вертикали – число реакций; каждая реакция изображается точкой на графике. Если соединить эти точки, получится наклонная линия, показывающая, как часто и как быстро реагировало животное. Конечно, это очень удобно, если имеешь дело с одной реакцией – нажим на рычаг, удар клювом в кнопку, – но как изобразить на графике сеанс, во время которого животное чуть ли не одновременно проделывает самые разные движения?
Я напрягала память, рылась в библиотеке на полках с литературой по психологии и расспрашивала всех знакомых психологов, как принято составлять график сеансов, включающих разные типы множественных реакций. Мало-помалу выяснилось, что единого стандартного способа не существует. Лабораторные эксперименты требуют предельной простоты, и работающий с крысой бихевиорист просто не будет ставить опыта, сопряженного с усложнениями вроде тех, с которыми мы сталкивались во время наших дрессировочных сеансов. По наивности я попала в такое же положение, в какое мы ставили бедняжку Хоу: если я не придумаю ничего нового, статьи не будет!
Из моего дневника, 17 мая 1966 года
Номер отеля в Сан-Франциско. По-моему, я знаю, как изобразить сеансы с Хоу. Сядь, положи перед собой перепечатанную запись сеансов, поставь рядом магнитофон с лентой записи и часы. Проиграй запись, размечая печатный текст через каждые пятнадцать секунд. Подчеркни каждый закреплявшийся поведенческий элемент. Затем приготовь большой лист под график, выбери какой-то один элемент поведения и пройдись по тексту, отмечая в графике каждую реакцию в соответствующей пятнадцатисекундной графе. Потом вернись к началу текста, выбери другой цвет для другого поведенческого элемента и нанеси еще один пунктир – еще одну линию на том же графике. И так далее – для всех поведенческих элементов.
Дик и Джо согласились с моим предложением и взяли на себя эту нудную работу. Плодом ее стали тридцать два удивительных графика тридцати двух дрессировочных сеансов: на каждом были запечатлены все реакции и все элементы поведения, наблюдавшиеся во время данного сеанса. Занимаясь этим, они заодно исследовали вероятность промахов, которыми обычно чреваты субъективные оценки поведения. Они провели статистический анализ трех независимых описаний каждого поведенческого элемента, проверяя, все ли мы были согласны, что видели одно и то же.
Из этих описаний следовало, что всякий раз, когда демонстрировалось новое движение, мы все трое замечали его и все трое описывали его как новое, а позже, когда нам предъявляли рисунки Дика и Джо, мы все называли изображенные на них движения одинаково. Они даже проглядели кадрик за кадриком киноленту, на которой мы запечатлели каждый поведенческий элемент, чтобы установить, насколько точны их рисунки. Столь трудоемкая процедура обеспечила достаточно научные доказательства, что мы этого не сочинили и не подменяли реальные факты предвзятыми предположениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Короче говоря, Хоу поняла ситуацию. А когда она, наконец, разобралась в происходящем – когда она начала понимать, что добиться от нас свистка можно, только проделав что-то совсем новое, – ее охватила настоящая лихорадка изобретательства. Хотя мы закрепляли только сальто, она демонстрировала остальные новые движения и повторяла их все. Прежде она обычно ограничивалась двумя-тремя типами движений за сеанс, теперь же в течение одного сеанса она предложила нам восемь типов движений, причем четыре из них были абсолютно новыми, а два – сальто и верчение – стали заметно сложнее и с первого же раза были выполнены безупречно. На этом сеансе она продемонстрировала 192 движения, почти по девять движений в минуту вместо прежних трех-четырех, а к концу сеанса не только не замедлила темпа, как раньше, но, наоборот, начала его убыстрять, так что мы втроем уже были не в состоянии толком разобраться в этом вихре поворотов, прыжков, всплесков, ударов хвостом и бешеных метаний. Ингрид прекратила сеанс, выдав Хоу обильную премию из тридцати с лишним рыбешек.
С этих пор Хоу словно подменили. Теперь она демонстрировала нам множество сигналов раздражения и уже редко возвращалась к стереотипному кружению с дельфинированием. Нам предлагалась новинка за новинкой: она погружалась на дно головой вниз, прыскала водой в дрессировщика, прыгала хвостом вперед. Мы возвращались к некоторым прежним движениям, чтобы заснять их для фильма, но это ее не сбивало. К тридцатому сеансу она предлагала по одному новому движению на шести-семи сеансах подряд и настолько вошла в колею, что, услышав свисток, демонстрировала поощряемое и только поощряемое движение, а два сеанса безошибочно начала новым движением.
Итак, получилось. Но что, собственно, получилось? И как это истолковать? Грегори сказал, что это пример обучения высшего порядка, или вторичного обучения. Джо с Диком вернулись в университет и представили доклад для семинара профессора Даймонда, описав все, что произошло, и связав это с теориями обучения высшего порядка у животных. Они решили «научно» доказать, что движения Хоу были действительно новыми для нее, а не тем, что стено проделывают постоянно, зарисовали их, размножили картинки и разослали их всем дрессировщикам нашего Парка, когда-либо имевшим дело с морщинистозубыми дельфинами (ни в одном другом океанариуме стено ни разу не демонстрировались, а потому опрос волей-неволей ограничивался только теми дрессировщиками, которые хотя бы в прошлом работали у нас). Их попросили указать, как часто им приходилось наблюдать те или иные движения. Некоторые элементы поведения, вроде хлопка хвостом, по общему мнению, были вполне обычными, однако никто ни разу не видел, чтобы морщинистозубый дельфин делал сальто, вертелся, прыгал брюхом вверх или прыскал водой в дрессировщика. В результате Дик и Джо смогли снабдить статьи приятным аккомпанементом статистических выкладок, показывающих крайне малую вероятность того, что все эти новые движения были случайными.
Примерно тогда же к нам в Парк приехал Гарри Харлоу, видный психолог, пожалуй, более всего известный своими работами по подмене матерей у обезьян, и я рассказала ему о нашем эксперименте. А он высказал мнение, что Американская ассоциация психологов, вероятно, с удовольствием опубликует нашу статью в каком-нибудь из своих журналов. Очень хорошо!
Теперь оставалось только написать эту статью. Перепечатка наших магнитофонных записей заняла сто с лишним страниц. Было ясно, что необходимо найти какой-то наглядный способ изображать происходившее на каждом сеансе, не прибегая к громоздкому словесному изложению.
При оперантном научении реакции принято регистрировать графически с помощью кривых накопления. По горизонтали откладывается время, а по вертикали – число реакций; каждая реакция изображается точкой на графике. Если соединить эти точки, получится наклонная линия, показывающая, как часто и как быстро реагировало животное. Конечно, это очень удобно, если имеешь дело с одной реакцией – нажим на рычаг, удар клювом в кнопку, – но как изобразить на графике сеанс, во время которого животное чуть ли не одновременно проделывает самые разные движения?
Я напрягала память, рылась в библиотеке на полках с литературой по психологии и расспрашивала всех знакомых психологов, как принято составлять график сеансов, включающих разные типы множественных реакций. Мало-помалу выяснилось, что единого стандартного способа не существует. Лабораторные эксперименты требуют предельной простоты, и работающий с крысой бихевиорист просто не будет ставить опыта, сопряженного с усложнениями вроде тех, с которыми мы сталкивались во время наших дрессировочных сеансов. По наивности я попала в такое же положение, в какое мы ставили бедняжку Хоу: если я не придумаю ничего нового, статьи не будет!
Из моего дневника, 17 мая 1966 года
Номер отеля в Сан-Франциско. По-моему, я знаю, как изобразить сеансы с Хоу. Сядь, положи перед собой перепечатанную запись сеансов, поставь рядом магнитофон с лентой записи и часы. Проиграй запись, размечая печатный текст через каждые пятнадцать секунд. Подчеркни каждый закреплявшийся поведенческий элемент. Затем приготовь большой лист под график, выбери какой-то один элемент поведения и пройдись по тексту, отмечая в графике каждую реакцию в соответствующей пятнадцатисекундной графе. Потом вернись к началу текста, выбери другой цвет для другого поведенческого элемента и нанеси еще один пунктир – еще одну линию на том же графике. И так далее – для всех поведенческих элементов.
Дик и Джо согласились с моим предложением и взяли на себя эту нудную работу. Плодом ее стали тридцать два удивительных графика тридцати двух дрессировочных сеансов: на каждом были запечатлены все реакции и все элементы поведения, наблюдавшиеся во время данного сеанса. Занимаясь этим, они заодно исследовали вероятность промахов, которыми обычно чреваты субъективные оценки поведения. Они провели статистический анализ трех независимых описаний каждого поведенческого элемента, проверяя, все ли мы были согласны, что видели одно и то же.
Из этих описаний следовало, что всякий раз, когда демонстрировалось новое движение, мы все трое замечали его и все трое описывали его как новое, а позже, когда нам предъявляли рисунки Дика и Джо, мы все называли изображенные на них движения одинаково. Они даже проглядели кадрик за кадриком киноленту, на которой мы запечатлели каждый поведенческий элемент, чтобы установить, насколько точны их рисунки. Столь трудоемкая процедура обеспечила достаточно научные доказательства, что мы этого не сочинили и не подменяли реальные факты предвзятыми предположениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76