Но если у тебя нет ни пищи, ни воды, для тебя вообще нет места. Ты просто должен уйти. Ты уходишь прочь или умираешь.
– Да, – сказал Алекс. – Это я понимаю.
Было ясно, что Эллен Мэй зачем-то было необходимо высказать ему все это. Она, похоже, уже не раз говорила об этом прежде. Возможно, это была стандартная лекция, которую она читала всем приходящим в бригаду новичкам.
В обычном случае при подобной дискуссии Алекс не преминул бы встрять с парочкой возражений, просто ради того, чтобы замутить разговор покруче и посмотреть, не выйдет ли чего интересного. Однако в имеющихся обстоятельствах он решил, что будет мудрее позволить Эллен Мэй выговориться. Так, например, лучше было не упоминать о том, что в мире есть множество других мест, где переселения проходили в сотни раз тяжелее, чем в Западном Техасе. В конце концов, здесь люди имели за плечами поддержку гигантских, высокоразвитых Соединенных Штатов. Они не умирали на месте от голода. У них не разражались мелкие, грязные, слезоточивые, со взрывами зданий и боями за каждую улицу этнические войны. Они не были стерты с лица земли массовыми эпидемиями, всеми этими хищными микробами и вирусами, которые норовят выпрыгнуть изо всех щелей всякий раз, как у людей случаются серьезные беспорядки: дизентерией, холерой, тифом, малярией, хантавирусами… Конечно, было черт знает какой глупостью истощать водоносные пласты в Западном Техасе, но это вряд ли можно было сравнивать с действительно монументальными экологическими просчетами, допущенными на этой планете. С медленным засолением при ирригации лучших пахотных земель Китая, Египта и Индии, например. С вырубкой под корень джунглей Индонезии и Бразилии. С увеличением площади Сахары.
Но стоило ли сейчас вспоминать обо всем этом? Это не принесло бы Эллен Мэй ровным счетом никакого облегчения. Когда ты потерял все, что имел, твоя боль вряд ли намного уменьшится, если ты будешь знать, что другие люди где-то в другом месте страдали еще сильнее, чем ты. Люди, судящие о твоей боли по твоим привилегиям, – низкие люди; они считают, что быть инвалидом может быть очень даже неплохо, если у тебя куча денег. Алекс знал, что это не так. Конечно, он понимал: не будь у него столько денег, он уже давным-давно был бы мертв. Да, он был не бедным парнем. И собирался и дальше оставаться богатым; но это отнюдь не делало его жизнь пикником… Пускай она говорит что хочет.
– Когда я поняла все это, – продолжала Эллен Мэй, – я решила, что мне надо узнать о команчах как можно больше.
– Зачем? Она помолчала.
– Видишь ли, Алекс, в этом мире есть два типа людей. Люди, которые не хотят знать, даже если им надо знать. И люди, которые просто должны знать, даже если это им ничем не поможет. – Она улыбнулась ему. – Здесь, у нас в бригаде, все вот этого второго сорта. Мы просто должны знать, даже если мы ни черта не можем изменить!
Алекс хмыкнул. Лично он принадлежал к третьему типу: к тому, который был бы не прочь узнать, но не чувствовал себя готовым вкладывать в этот процесс слишком много энергии.
– Так что я прочла кучу всего о команчах. Надо сказать, что среди опустевших городов и пастбищ мне было гораздо проще понять их кочевую жизнь… Вот один плюс к тому, чтобы жить в наше время, – можно читать о чем угодно совершенно бесплатно в любом месте, где только найдется экран ноутбука. Я прочла все онлайновые книги о команчах и о том, как они жили, сама живя в фургонах, охотясь и собирая металлолом. И вот тогда я начала по-настоящему понимать эту землю. Например, почему мы, мародеры, вызывали такой гнев у техасских рейнджеров. Почему рейнджеры использовали такие методы – они ведь просто наезжали сюда, отслеживали наши колонны и расстреливали их! У них, конечно, были базы данных, сотовые телефоны и все такое, но в целом в этих подонках не было абсолютно ничего такого уж суперсовременного – в две тысячи двадцатых это были в точности те же самые проклятые богом техасские рейнджеры, что и в тысяча восемьсот восьмидесятых! И если ты хоть чем-то был похож на кочевника и жил в Западном Техасе в палатке, то рейнджеры просто не могли смириться с твоим присутствием! Не могли, и все тут! – Она взмахнула черпаком.
– Они были не в состоянии смириться с тем, что мы продолжали оставаться здесь и взрывать всякую всячину, что мы не стали уносить ноги, как все остальные, и не направились в точности туда, куда указало нам правительство. Что мы не платили налогов, не проходили вакцинации, что у нас не было законов…
Она помешала похлебку, попробовала ее и начала крошить туда сушеный перец-анхо.
– Конечно, время от времени бывало, что кто-нибудь из мародеров надирался в стельку и раздалбывал в городах какое-нибудь здание, где еще жили люди. Это случалось, и я не отрицаю этого. Мы не были такими уж безупречными. Но ведь рейнджеры использовали это как предлог для любых действий! Они открыто охотились на мародерские шайки, эти рейнджеры! Они просто не хотели позволить нам жить. Они устраивали на нас облавы и расстреливали на месте, и арестовывали нас, и уводили нас в лагеря!
– И что вы стали делать потом?
– Ну, лично меня никто не арестовывал, так что я подалась в Оклахому, чтобы повидать там настоящих команчей.
– Правда?
– Да, черт побери! В Оклахоме – вот сейчас, после всего, что случилось, – команчей больше, чем когда их племя кочевало на свободе, и это самое странное. Команчи не вымерли, ничего с ними не стало. Они просто изменились и переместились в пространстве. Все это время они жили себе и размножались, как и все остальные человеческие существа в этом мире. Команчей тысячи. Они занимаются сельским хозяйством, держат небольшие магазинчики и все такое… Очень любят церковь, представляешь – все ходят в церковь! Никаких этих дикарских культов, ничего такого, все старые добрые христиане. Не сказала бы, что они процветают, – для американцев они чертовски бедный народ, – но по телику можно увидеть вещи и гораздо хуже.
– Понимаю. И что же вы узнали из всего этого?
Эллен Мэй рассмеялась.
– Ну, я вышла там замуж за одного… Однако о том, как жить с бизонами, они знают примерно столько же, сколько ты, паренек, о том, каково быть немецким шпионом. Не знаю… Старики до сих пор немного говорят на своем языке, и аромат старой жизни еще чувствуется, пусть даже самую чуточку. Я хотела разузнать насчет травничества, о том, как жить от земли. А в результате узнала много всего из области ботаники. Но об этом я узнала в основном из текстовых файлов и баз данных. Черт возьми, Алекс, сто пятьдесят лет!
Она вздохнула.
– Это долгий срок… Вот посмотри: я выросла в Западном Техасе. Я была приличной девушкой из достойной семьи ранчеро, закончила среднюю школу, ходила в церковь, смотрела телевизор, покупала себе платья и туфельки, ходила на танцы… Мы считали эту землю своей. И сколько, ты думаешь, останется от этой жизни через сто пятьдесят лет? Лысый хрен, Алекс! Ничего не останется!
– Ну, я бы не стал так говорить, – возразил Алекс. – В конце концов, существуют правительственные архивы. Правительство очень хорошо рубит в этом деле. Базы данных, статистика, всякая всячина на платиновых дисках, которые потом хранятся в соляных копях…
– Ну конечно, конечно, и в Анадарко тоже есть музеи американских индейцев, где на все наклеены красивые ярлычки, но это все ушло, парень!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– Да, – сказал Алекс. – Это я понимаю.
Было ясно, что Эллен Мэй зачем-то было необходимо высказать ему все это. Она, похоже, уже не раз говорила об этом прежде. Возможно, это была стандартная лекция, которую она читала всем приходящим в бригаду новичкам.
В обычном случае при подобной дискуссии Алекс не преминул бы встрять с парочкой возражений, просто ради того, чтобы замутить разговор покруче и посмотреть, не выйдет ли чего интересного. Однако в имеющихся обстоятельствах он решил, что будет мудрее позволить Эллен Мэй выговориться. Так, например, лучше было не упоминать о том, что в мире есть множество других мест, где переселения проходили в сотни раз тяжелее, чем в Западном Техасе. В конце концов, здесь люди имели за плечами поддержку гигантских, высокоразвитых Соединенных Штатов. Они не умирали на месте от голода. У них не разражались мелкие, грязные, слезоточивые, со взрывами зданий и боями за каждую улицу этнические войны. Они не были стерты с лица земли массовыми эпидемиями, всеми этими хищными микробами и вирусами, которые норовят выпрыгнуть изо всех щелей всякий раз, как у людей случаются серьезные беспорядки: дизентерией, холерой, тифом, малярией, хантавирусами… Конечно, было черт знает какой глупостью истощать водоносные пласты в Западном Техасе, но это вряд ли можно было сравнивать с действительно монументальными экологическими просчетами, допущенными на этой планете. С медленным засолением при ирригации лучших пахотных земель Китая, Египта и Индии, например. С вырубкой под корень джунглей Индонезии и Бразилии. С увеличением площади Сахары.
Но стоило ли сейчас вспоминать обо всем этом? Это не принесло бы Эллен Мэй ровным счетом никакого облегчения. Когда ты потерял все, что имел, твоя боль вряд ли намного уменьшится, если ты будешь знать, что другие люди где-то в другом месте страдали еще сильнее, чем ты. Люди, судящие о твоей боли по твоим привилегиям, – низкие люди; они считают, что быть инвалидом может быть очень даже неплохо, если у тебя куча денег. Алекс знал, что это не так. Конечно, он понимал: не будь у него столько денег, он уже давным-давно был бы мертв. Да, он был не бедным парнем. И собирался и дальше оставаться богатым; но это отнюдь не делало его жизнь пикником… Пускай она говорит что хочет.
– Когда я поняла все это, – продолжала Эллен Мэй, – я решила, что мне надо узнать о команчах как можно больше.
– Зачем? Она помолчала.
– Видишь ли, Алекс, в этом мире есть два типа людей. Люди, которые не хотят знать, даже если им надо знать. И люди, которые просто должны знать, даже если это им ничем не поможет. – Она улыбнулась ему. – Здесь, у нас в бригаде, все вот этого второго сорта. Мы просто должны знать, даже если мы ни черта не можем изменить!
Алекс хмыкнул. Лично он принадлежал к третьему типу: к тому, который был бы не прочь узнать, но не чувствовал себя готовым вкладывать в этот процесс слишком много энергии.
– Так что я прочла кучу всего о команчах. Надо сказать, что среди опустевших городов и пастбищ мне было гораздо проще понять их кочевую жизнь… Вот один плюс к тому, чтобы жить в наше время, – можно читать о чем угодно совершенно бесплатно в любом месте, где только найдется экран ноутбука. Я прочла все онлайновые книги о команчах и о том, как они жили, сама живя в фургонах, охотясь и собирая металлолом. И вот тогда я начала по-настоящему понимать эту землю. Например, почему мы, мародеры, вызывали такой гнев у техасских рейнджеров. Почему рейнджеры использовали такие методы – они ведь просто наезжали сюда, отслеживали наши колонны и расстреливали их! У них, конечно, были базы данных, сотовые телефоны и все такое, но в целом в этих подонках не было абсолютно ничего такого уж суперсовременного – в две тысячи двадцатых это были в точности те же самые проклятые богом техасские рейнджеры, что и в тысяча восемьсот восьмидесятых! И если ты хоть чем-то был похож на кочевника и жил в Западном Техасе в палатке, то рейнджеры просто не могли смириться с твоим присутствием! Не могли, и все тут! – Она взмахнула черпаком.
– Они были не в состоянии смириться с тем, что мы продолжали оставаться здесь и взрывать всякую всячину, что мы не стали уносить ноги, как все остальные, и не направились в точности туда, куда указало нам правительство. Что мы не платили налогов, не проходили вакцинации, что у нас не было законов…
Она помешала похлебку, попробовала ее и начала крошить туда сушеный перец-анхо.
– Конечно, время от времени бывало, что кто-нибудь из мародеров надирался в стельку и раздалбывал в городах какое-нибудь здание, где еще жили люди. Это случалось, и я не отрицаю этого. Мы не были такими уж безупречными. Но ведь рейнджеры использовали это как предлог для любых действий! Они открыто охотились на мародерские шайки, эти рейнджеры! Они просто не хотели позволить нам жить. Они устраивали на нас облавы и расстреливали на месте, и арестовывали нас, и уводили нас в лагеря!
– И что вы стали делать потом?
– Ну, лично меня никто не арестовывал, так что я подалась в Оклахому, чтобы повидать там настоящих команчей.
– Правда?
– Да, черт побери! В Оклахоме – вот сейчас, после всего, что случилось, – команчей больше, чем когда их племя кочевало на свободе, и это самое странное. Команчи не вымерли, ничего с ними не стало. Они просто изменились и переместились в пространстве. Все это время они жили себе и размножались, как и все остальные человеческие существа в этом мире. Команчей тысячи. Они занимаются сельским хозяйством, держат небольшие магазинчики и все такое… Очень любят церковь, представляешь – все ходят в церковь! Никаких этих дикарских культов, ничего такого, все старые добрые христиане. Не сказала бы, что они процветают, – для американцев они чертовски бедный народ, – но по телику можно увидеть вещи и гораздо хуже.
– Понимаю. И что же вы узнали из всего этого?
Эллен Мэй рассмеялась.
– Ну, я вышла там замуж за одного… Однако о том, как жить с бизонами, они знают примерно столько же, сколько ты, паренек, о том, каково быть немецким шпионом. Не знаю… Старики до сих пор немного говорят на своем языке, и аромат старой жизни еще чувствуется, пусть даже самую чуточку. Я хотела разузнать насчет травничества, о том, как жить от земли. А в результате узнала много всего из области ботаники. Но об этом я узнала в основном из текстовых файлов и баз данных. Черт возьми, Алекс, сто пятьдесят лет!
Она вздохнула.
– Это долгий срок… Вот посмотри: я выросла в Западном Техасе. Я была приличной девушкой из достойной семьи ранчеро, закончила среднюю школу, ходила в церковь, смотрела телевизор, покупала себе платья и туфельки, ходила на танцы… Мы считали эту землю своей. И сколько, ты думаешь, останется от этой жизни через сто пятьдесят лет? Лысый хрен, Алекс! Ничего не останется!
– Ну, я бы не стал так говорить, – возразил Алекс. – В конце концов, существуют правительственные архивы. Правительство очень хорошо рубит в этом деле. Базы данных, статистика, всякая всячина на платиновых дисках, которые потом хранятся в соляных копях…
– Ну конечно, конечно, и в Анадарко тоже есть музеи американских индейцев, где на все наклеены красивые ярлычки, но это все ушло, парень!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95