Распишитесь вот тут...
- Отец! Из своего кармана вложишь!
- Расписывайтесь, расписывайтесь...
Малянов расписался, и плюгавый тотчас выхватил у него из рук
квитанцию и упрятал ее за пазуху. Потное лицо его выражало теперь
полнейшую растерянность - он словно перестал понимать, где находится,
почему и зачем. Он воровато оглядел кухню, втянул голову в плечи и
принялся пятиться, глядя на Малянова исподлобья.
Малянов тоже оглядел кухню, но ничего особенного в ней не обнаружил.
- Гос-споди... - слабо проскрипел вдруг плюгавый и опрометью кинулся
вон. Ахнула входная дверь, что-то просыпалось за обоями, и стало тихо.
- Ну и денек, - сказал Малянов и посмотрел на коробку.
- Оказывается, коробка успела за это время покрыться инеем. Иней
неестественно сверкал на солнце, над коробкой дымился парок. Малянов
решительно разорвал картон и, выкативши глаза, извлек на свет громадный
полиэтиленовый пакет с глубокозамороженным вареным омаром, пламенеющим
красно-коричневым панцирем.
Малянов грохнул на стол окаменелое членистоногое, схватил квитанцию и
принялся заново изучать ее.

А день потихоньку катился на убыль, но солнце стояло еще высоко.
Воздух над городом раскалился до предела. Все живое замерло, расползлось,
попряталось...
По кривым узким улочкам старого города, мимо раздражающе,
ослепительно белых глинобитных домиков, пыля брезентовым верхом, катился
грязно-зеленый УАЗ-469, в просторечии именуемый "газиком".
Очередная улочка вывела его на довольно широкую дорогу, и по сторонам
пошли новые здания - дома, выстроенные в период так называемых
архитектурных излишеств, и странные дома в восточном стиле - рядом с ними
особенно нелепо выглядели серые корпуса производственных зданий с блеклыми
разводами на глухих бетонных стенах.
Коротко остриженный лопоухий мальчишка-шофер переключил скорость, и
газик, завывая коробкой передач, резво покатился в гору. Выскочив на холм
- город сверху казался совершенно покинутым, - шофер лихо заложил вираж, и
машина на хорошей скорости понеслась под уклон... Поворот, еще поворот,
открылась новая улица, уставленная однообразными аккуратными пятиэтажными
домами, у подъезда одного такого дома газик затормозил.
Пассажир распахнул дверцу и неторопливо выбрался наружу, стараясь не
слишком испачкаться о пыльный борт. Он был высок ростом и вообще обширен
во всех своих измерениях. Все у него было крупное, массивное - руки,
ступни, мясистое грубое лицо, изуродованное старыми шрамами и ожогом.
Он осторожно огляделся - довольно странное движение, совсем, казалось
бы, этому человеку не свойственное, - и скользнул взглядом по фасаду дома.
В окне второго этажа виднелся Малянов, сидящий на подоконнике. Седой
человек приветствовал его, поднявши растопыренную пятерню, Малянов с
готовностью ответил ему тем же.
Он сидел на подоконнике. Солнце уже ушло в другую сторону дома, и
шторы теперь можно было раздернуть. В руке Малянов держал гигантский
бутерброд, пышно разукрашенный зеленью. Зелень торчала во все стороны, и,
откусывая от бутерброда, Малянов погружался в эту зелень, как лошадь в
сено.
- ...Представляешь? - говорил он, не переставая жевать. - Моам?
Муам... И причем жратва первоклассная! Омары, например. Кстати, ты не
знаешь, что с омарами делают?
Сидя в единственном кресле, его внимательно слушал Филипп
Вечеровский, элегантный, как дипломат на приеме, в великолепном костюме,
ослепительной сорочке... галстук единственно возможной расцветки...
запонки... в руке трубка, и, разумеется, не какое-нибудь там
ширпотребовское барахло за три пятнадцать, а настоящий "Данхилл" с белой
точкой. Бледное вытянутое лицо его было непроницаемо спокойно, белесые
ресницы помаргивали.
- Знаю, - сказал он, и это прозвучало, как приговор.
- Это я и сам знаю, - сказал Малянов. - Но как его приготовить? Он
же, подлец, глубокозамороженный...
За окном Малянов видел лопоухого мальчишечку-шофера и седого человека
с изуродованным лицом. Они стояли возле газика и разговаривали, причем
седой поминутно и очень неумело озирался по сторонам. Оба - в черных
мешковатых костюмчиках и в старомодных бобочках с отложными воротничками.
Седой держал в руке объемистый кожаный портфель.
- Дима, - сказал Вечеровский, помолчав, - это правда, что тебе
предложили филиал?
- Да. А ты откуда знаешь? Уже и до твоего, значит, института...
- Ты согласился?
- Нет.
- Почему?
Малянов отвернулся и стал смотреть в окно. Седого уже не было около
газика. Шофер в одиночестве стоял, рассматривая обширную грязную тряпку,
которую держал, расправивши перед собой. Потом он пошел вокруг машины,
отряхивая от пыли брезентовый кузов.
- Не хочу, - сказал Малянов, все еще глядя в окно. - Я, извините за
выражение, ученый. Я не хочу быть директором.
- У тебя не осталось идей?
- У меня есть идеи, Фил. Именно поэтому я не хочу превращаться в
администратора. Пока что-то еще шевелится здесь... - от стукнул себя
кулаком в потный лоб. - Пока еще не омертвело напрочь...
- Насколько я знаю, филиалу будут выделены большие деньги Это
задумано как очень серьезное предприятие, и человек, имеющий идеи...
- Ты, кажется, тоже вознамерился уговаривать меня, как девку красную.
- Нет. Я просто хотел бы понять, почему ты отказался.
Малянов смотрел, как шофер, прекративши пыльное свое занятие,
заталкивает тряпку за противотуманную фару. Седой вышел из парадной и
двинулся к машине. Портфеля с ним не было - он держал подмышкой толстенную
ядовито-зеленую папку. Вторая папка, тоже зеленая, по еще более толстая,
висела у него в авоське в другой руке. Шофер кинулся ему помогать, они
погрузились в автомобиль и уехали.
- А черт его знает, почему я отказался, - проговорил наконец Малянов.
- Зло взяло. Какого дьявола? В прошлом году о Малянове и разговаривать не
хотели - молод, видите ли, недостаточно зрел и вообще - участник
бракоразводного процесса. Ладно, отцы! Я на это наплевал и забыл. А теперь
вот, когда у меня самое что ни на есть пошло... Ты помнишь, я тебе
рассказывал про полости макроскопической устойчивости?
- Полости Малянова? - сказал Вечеровский, усмехнувшись.
- Ладно-ладно! Нечего!.. Так вот, я доказал, кажется, что они
существуют. Ты понимаешь, что это означает и что отсюда следует?
- Откровенно говоря, не совсем.
- Не совсем!.. Я и сам еще не совсем понимаю, но я тебе гарантирую,
что это - новая теория звездообразования как минимум, а может быть, я
вообще самая общая теория образования материи в физическом понимании этого
слова. Сечешь?
- Секу помаленьку, - сказал Вечеровский. Он произнес эти слова так,
как мог бы их произнести просвещенный дворянин девятнадцатого зека.
- Это - нобелевка, отец! - сказал Малянов, выкатывая глаза и понизив
голос. - Это нобелевкой пахнет! А они хотят, чтобы я все бросил и занялся
ихним дурацким филиалом? Да гори он огнем! Я и без всяких филиалов
работать не успеваю. Отпуск взял. Представляешь, за свой счет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17