Так велика была наша спешка и так заняты были мы своими мыслями, что за все это время, если память мне не изменяет, не обменялись ни словом. Мы быстро, без всяких колебаний, спустились вниз по снежным склонам, ибо дорога здесь была отмечена парами каменных столбов, отстоящими друг от друга на равные промежутки. Глядя на эти столбы, мы не сомневались, что она ведет к Земле Обетованной.
Но мы не могли не заметить, что дорогой никто уже давно не пользуется: за исключением немногочисленных следов диких овец, медведей и горных лисиц, ничто не свидетельствовало, что здесь ходят другие звери и люди. Это обстоятельство мы, однако, объяснили для себя тем, что дорогой, несомненно, пользуются лишь летом. А может быть, обитатели этой страны заделались большими домоседами и никуда не путешествуют?
Склоны оказались более высокими, чем мы предполагали; уже сгустилась тьма, а мы все еще не достигли подножия. Нам пришлось провести еще одну ночь среди снегов, разбив шатер под нависающей скалой. Но мы спустились на много тысяч футов, и здесь было уже не так холодно, вероятно, не ниже восемнадцати или двадцати градусов. За день в снегу образовались проталины, мы смогли напиться воды, а бедный старый як набил себе брюхо чахлым горным мхом, считая, видимо, что это все же лучше, чем ничего.
Снова взошла заря, набросив свой багряный покров на бесчисленные пустынные горы, мы кое-как поднялись, растирая окоченевшие ноги, доели остатки еды и тронулись в путь. Мы уже не могли видеть равнину под нами; и ее, и гигантскую гору скрыл горный кряж, прорезанный лишь одним узким ущельем, куда мы и направились. Судя по столбам, дорога вела именно туда. К полудню казалось, что проход уже совсем близко, и в лихорадочном нетерпении мы ускорили шаг. Однако спешить было незачем, – мы убедились в этом через час.
Между нами и устьем ущелья или прохода лежала пропасть глубиной в триста – четыреста футов, с самого ее дна слышался гул, похожий на шум воды: там, видимо, протекала река.
Дорога подводила к самому краю пропасти, где стоял один из каменных столбов, и обрывалась. Мы остановились в глубокой растерянности.
– По всей видимости, – с невеселым смешком сказал Лео, – ущелье образовалось уже после того, как построили дорогу, в результате вулканического процесса.
– А возможно, здесь был деревянный мост или лестница, но они сгнили. Какая разница! Мы должны найти другой путь, – ответил я как можно более бодрым тоном.
– Да, и поскорее, – ответил он, – если не хотим остаться здесь навсегда.
Мы повернули направо и пошли вдоль пропасти; через милю мы набрели на ледник с большими вмерзшими в него камнями. Ледник ниспадал в пропасть наподобие застывшего водопада, но достигает ли его язык подножия – мы не могли определить. Во всяком случае, спускаться по нему казалось делом немыслимым. Но мы увидели, что далее пропасть углубляется и везде, насколько хватает взгляд, ее стена совершенно отвесная.
Мы вернулись обратно и направились налево от дороги. Здесь горы отступали, над нами с одной стороны возвышались могучие, покрытые ослепительно сверкающим снегом склоны, с другой – зияла все та же беспощадная, непроходимая пропасть. День уже угасал, когда мы заметили в полумиле от нас высокую нагую скалу и поспешили туда, надеясь, что с ее вершины откроется лучший обзор.
Скала была в полтораста футов вышиной, и когда мы наконец взобрались на нее, то увидели, что и здесь пропасть гораздо глубже, мы даже не видели дна, только слышали гул реки. К тому же ущелье здесь было шириной с полмили.
Пока мы осматривались, солнце скрылось за горой, и, так как небо было обложено хмурыми тучами, свет померк так же мгновенно, как гаснет задутая свеча. Подняться на эту крутую скалу было нелегко, в одном месте пришлось перебираться с выступа на выступ, как по лестнице: естественно, мы не решились спуститься с нее во мгле. Поскольку на вершине скалы и на снежной равнине у ее подножия было одинаково холодно и неуютно и мы очень устали, мы решили заночевать здесь, что, как потом выяснилось, спасло нам жизнь.
Разгрузив яка, мы поставили шатер с подветренной стороны глыбы на самой вершине и съели по паре пригоршней сушеной рыбы и по нескольку лепешек. Это было последнее, что мы взяли с собой из монастыря, и мы не без растерянности поняли, что единственная наша надежда – подстрелить какую-нибудь дичь, ибо у нас нет никаких запасов провианта, кроме мяса нашего старого друга яка.
Незадолго до рассвета мы проснулись от ужасающего грохота, подобно выстрелу из большой пушки; грохот сопровождался оглушительной трескотней, как будто стреляли из тысяч ружей.
– О Небо! Что это? – воскликнул я.
Мы выползли из шатра, и хотя впотьмах ничего не могли видеть, зато могли слышать и чувствовать. Грохот и треск прекратились, но вместо них звучал какой-то отвратительный скрежет. Непрерывно дул необъяснимо странный ветер: его напор был силен, как напор струи из пожарного рукава. Наконец рассвело, и мы увидели, что происходит.
Со склона горы на нас надвигалась огромная снежная лавина.
Зрелище было устрашающее. Лавина находилась еще в двух милях от нас. Она напоминала живое существо: катилась, скользила, ползла, громоздилась длинными, перекатывающимися через преграды волнами, разверзалась большими провалами, точно штормовое море, и над ее поверхностью клубились облака снежной пыли.
Мы наблюдали, в ужасе держась друг за друга; когда первая из волн обрушилась на нашу могучую скалу, вся скала задрожала, словно яхта под ударом океанской волны или осина при неожиданном порыве ветра. Лавина медленно разделилась надвое и двумя величественными потоками стала низвергаться в пропасть, с глухим шумом разбиваясь внизу. Это была головная ее часть, за ней медленным, змеиным движением следовала основная масса, то волнистая, то ровная. Упираясь в нашу скалу, она громоздилась все выше и выше: оставалось всего пятьдесят футов до того места, где мы находились, и мы уже опасались, что она с корнями вырвет нашу скалу и сбросит ее, как небольшой валун, в пропасть. А какой невероятный стоял шум! Неистово завывал сжатый, как под давлением, ветер; с непрерывным глухим стуком рушились миллионы тонн снега.
И это было еще не самое худшее: по мере того как стаивал глубокий снежный покров, веками погребенные под ним большие валуны расшатывались и с грохотом катились вниз. Сперва они двигались медленно, взметая крупинки твердого снега, как нос корабля – пену. Затем, набирая скорость, мчались прыжками, словно ядра, пущенные рикошетом вдоль поверхности моря; в конце концов, они со свистом и ревом проносились мимо нас, иногда совсем рядом, и исчезали в бездне. Некоторые, ударяясь о нашу скалу, разлетались, как взорвавшиеся ядра из корабельных орудий, или отбивали от нее большие куски и рушились вместе с ними в пропасть, точно метеоры, окруженные осколками. Ни один артиллерийский обстрел не мог бы быть и наполовину столь ужасен и столь разрушителен.
Это проявление необузданной, непреодолимой мощи, тем более неожиданное, что началось среди полного спокойствия, порождало изумление и ужас. Здесь, на склоне спокойной горы, под ласковым мирным небом, неожиданно пробудились грозные силы, скрытые в груди Природы, и с величественными раскатами грома и завыванием вихрей обрушили свой гнев на головы двух человеческих атомов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80