– Надо посмотреть, – сказал Лео.
Но вопрос заключался в том, как это сделать. Чтобы разглядеть, что там внизу, надо было повиснуть за изгибом ледника. Мы без слов поняли друг друга, и я хотел было начать спуск.
– Нет, – сказал Лео, – я моложе и сильнее. Помоги мне. – И он прикрепил конец своего ремня к прочному выступу льда. – А теперь, – сказал он, – держи меня за лодыжки.
Замысел был явно безумный, но у нас не оставалось никакого выбора; я уперся пятками в углубление льда, схватил его за ноги, и он медленно заскользил вниз, пока его тело не скрылось наполовину. Что он там увидел – не имеет особого значения, ибо все это вскоре увидел я сам, его тяжелое тело рванулось с такой силой, что я не смог удержать его ног. А может быть, кто знает, я сам выпустил их, повинуясь инстинкту самосохранения. Да, простит меня Небо, если это так было, но не разожми я пальцев, я неминуемо рухнул бы в пропасть. Ремень, которым был привязан Лео, размотался и натянулся.
– Лео! – закричал я. – Лео! – В ответ мне послышалось: «Спускайся!» Но, к чести моей будь сказано, я не раздумывал ни минуты: лицом к пропасти, как я сидел, я заскользил вниз.
Через две секунды я достиг горба, через три – оказался по ту его сторону. Подо мной висело что-то вроде короткой гигантской сосульки, которая отстояла всего на четыре ярда от стены пропасти. Сосулька была не более пятнадцати футов длиной и не круто изгибалась наружу, поэтому спуск был достаточно пологим. Более того, в самом ее конце соскальзывающие капли смерзлись в небольшой выступ, шириной в ладонь. Поверхность льда подо мной была шероховатая, цеплялась за мои одежды, к тому же я по возможности притормаживал руками. Поэтому я спускался довольно плавно, пока мои пятки не уперлись в небольшой выступ. Здесь я и застыл, стоя почти прямо и раскинув руки, будто распятый на ледяном кресте.
Лишь тогда я увидел все, и кровь как будто остановилась в моих жилах. В четырех – пяти футах под сосулькой висел Лео: он медленно крутился на своем ремне, как – в голову мне пришло совершенно нелепое, абсурдное сравнение, – как баранья нога на вертеле. Внизу зияла черная пропасть, а на самом ее дне, далеко-далеко внизу, слабо поблескивал белый снежный сугроб. Вот что я увидел.
Только подумать! Я распят на льду, мои пятки упираются в небольшой ледяной порог, мои руки держатся за ледяные наросты, где с трудом уместилась бы и птица, а вокруг меня и подо мной – разверстая пустота. Вернуться на прежнее место невозможно, даже шевельнуться невозможно: одно неосторожное движение – и я в пропасти.
А подо мной, как паук на паутинке, медленно вращался и вращался Лео.
Я видел, как зеленый ремень удлиняется под его тяжестью и крепко затягиваются двойные узлы; помню, я даже подумал, что лопнет сначала – ремень или узлы или же он так и будет висеть, пока у него не отгниют руки и ноги.
Много опасностей довелось мне испытать на своем веку: я прыгал, например, с шатающейся каменной плиты на дрожащий выступ скалы – и промахнулся, но никогда еще я не был в таком опасном месте. Мое сердце затопило отчаяние, изо всех пор тела выступил холодный пот. Подобно слезам, он бежал по моему лицу; волосы у меня встали торчком. А внизу, в полном безмолвии, все вращался и вращался Лео, и при каждом повороте его поднятые кверху глаза встречались с моими: не могу передать ужасное выражение его взгляда.
И хуже всего было безмолвие, безмолвие и беспомощность. Если бы он хотя кричал, барахтался, и то было бы лучше. Но знать, что он жив и что он весь сейчас в чудовищном напряжении! О Господи! Господи!
Руки и ноги у меня стали побаливать, но я не смел пошевельнуться. А боль все усиливалась, или так мне казалось; мой рассудок не выдержал этой душевной и физической пытки: мне вдруг вспомнилось, как в раннем детстве я залез на дерево и застрял там, ни подняться, ни спуститься, и что я тогда претерпел. И еще мне вспомнилось, как однажды в Египте один мой безрассудный друг взобрался на вершину пирамиды и почти полчаса провел, пригвожденный к ее сверкающей вершине, на высоте четырехсот футов. Я снова видел, как он тянет свою обтянутую чулком ногу в тщетной попытке нащупать какую-нибудь трещину, а затем поджимает ее; видел его искаженное страхом лицо: белое пятно на фоне красноватого гранита.
Затем его лицо исчезло, вокруг меня сгустилась тьма, и в этой тьме передо мной сменяются различные картины: неодолимо, как живая, шевелясь, скатывается лавина; я погружаюсь в снежную могилу; склоняясь надо мной, Айша требует отчета за жизнь Лео. Черная пустота и безмолвие, только слышно, как потрескивают мои мышцы.
Вдруг что-то сверкнуло в этой черной пустоте, послышался какой-то непонятный звук. Оказалось, что это Лео вытащил нож и с яростью перерезает ремень, чтобы покончить все счеты с жизнью. А непонятный звук оказался полным полувызова, полуужаса криком, который издал Лео, когда с третьего раза ему удалось надрезать ремень.
Там, где он сделал надрез, полоски ремня стали закручиваться кверху и книзу, походя на губы рассвирепевшего пса, оставшаяся часть медленно-медленно растягивалась, становясь все тоньше и тоньше. Наконец ремень лопнул; он взвился вверх и, словно бич, ударил меня по лицу.
Еще мгновение – и я услышал приглушенный звук падения. Лео ударился оземь. Лео мертв, превратился в ту самую исковерканную груду мяса и костей, которую я недавно себе представлял. Этого я не мог выдержать. Ко мне вернулось самообладание и чувство собственного достоинства. Нет, я не буду ждать, пока мои силы окончательно истощатся и я упаду со своего насеста, как раненая птица с дерева. Я последую за ним немедленно, и не вынужденно, а по своей собственной воле.
С чувством большого облегчения я опустил руки. Выпрямился, стоя на пятках, в последний раз посмотрел на небо, прошептал последнюю молитву. Одно мгновение я балансировал над пропастью.
Затем крикнул: «Иду за тобой», поднял руки над головой и, как ныряльщик, бросился в черную бездну внизу.
Глава VI. В доме над воротами
О, этот неудержимый полет по воздуху! Принято считать, что падающие теряют сознание; смею вас заверить, это не так. Никогда еще не были так обострены мои мысли и чувства, как во время падения с ледника; и никогда еще короткое падение не казалось таким долгим. Навстречу мне, словно живой, стремительно мчался белый сугроб, затем последовал удар.
Но что это? Я еще жив. Я находился не в снегу, а в холодной воде и погружался все глубже и глубже. Я боялся, что не смогу всплыть с такой глубины, но все же всплыл, хотя мне и казалось, будто мои легкие вот-вот лопнут. Уже у самой поверхности я вспомнил, что ударился обо что-то твердое, наверняка это лед. Стало быть, сейчас я натолкнусь на лед. Подумать только, пережить такой кошмар и утонуть, точно котенок, под коркой льда. Вот уж я коснулся руками льда: он сверкал надо мной, как матовое стекло. Хвала Небесам! Моя голова вынырнула наружу: в этом защищенном от холодных ветров ущелье корка льда, образовавшаяся ночью, оказалась не толще пенни. Едва вынырнув, я стал осматриваться, работая ногами.
И тут я вдруг обрадовался, как никогда в жизни, ибо менее чем в десяти ярдах от себя увидел Лео – живого, а не мертвого. Проламывая тонкий лед руками, он плыл к берегу глубокой реки, и с его головы и бороды ручьями струилась вода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80