Теперь же я в ответ на его намек — прямо он никогда ничего не говорил, ни о чем не просил — заявила, что нет времени, и с приятным чувством внутреннего освобождения поднялась к Беате.
— На лестнице я встретила Пшемыслава, — без обиняков заявила я. — Кто он для тебя?
— Мужчина моей мечты, — также без утайки ответила Беата.
— А что? Ты его знаешь?
С изумлением почувствовала, как улетучиваются последние остатки тревоги и сомнений. Душа уже не визжала, а победно трубила. Какое счастье, не придется больше решать идиотские дилеммы, ломать голову над противоречиями этого блондина. Видимо, Беате его глаза не мешают...
— Несколько месяцев назад я познакомилась с ним в министерстве культуры, — пояснила я. — На «ты» мы перешли по моей инициативе, так легче общаться. За мной он не ухаживал, говорю для того, чтобы не было между нами недоразумений.
Сияние, которое стало исходить от Беаты при произнесении мною имени Пшемыслава, теперь уже способно было осветить всю комнату и без электрического света.
— Снимаю шляпу перед тобой, дорогая, — радостно сказала она.
— Я всегда в тебя верила. Не знаю, найдется ли еще какая другая женщина, которая сумеет разобраться, подобно тебе, в отношении к ней Пшемыслава. Ведь он так обращается с женщинами, что у них сразу начинает кружиться голова!
— Видишь ли, я из хорошей семьи, прекрасно воспитана, — сухо парировала я. — Меня не потрясает вежливость мужчины. И если он подает пальто, отодвигает стул, когда я встаю, или дарит цветы, у меня от таких знаков внимания голова не кружится.
— Возможно, я глупее тебя, и сразу же, как дура, влюбилась. Потом разобралась, да было уже поздно.
— Ты не глупее, просто моложе. А теперь расскажи мне о Пшемыславе, наконец-то я все о нем узнаю!
Беата бросила на меня нерешительный взгляд и жалобно ответила:
— Нет. От меня ты ничего не узнаешь. Такой ответ вызвал во мне не меньший интерес, чем сам Пшемыслав.
— Тогда скажи хотя бы почему.
— Очень просто. Я обещала ему никогда ничего о нем не рассказывать. И если от кого-то он узнает нежелательные сведения о себе, поймет, они исходят не от меня. Тебе я бы с удовольствием рассказала о Пшемыславе если не все, то много, ибо ничто не доставляет мне такого удовольствия, как говорить о любимом человеке, ^но он только что встретил тебя и спросит, что я о нем тебе рассказала. Вернее, прямо не спросит, подождет, пока я сама не выболтаю, заставит всякими намеками, а потом проверит.
— Проверит? Как?
— У него есть свои способы. Пусть уж лучше знает, что я ничего не сказала.
Беата и в самом деле могла говорить о Пшемыславе всю ночь, но, поскольку ничего конкретного я все равно не могла узнать, прекратила бесплодные разговоры и, прихватив крестовые походы, удалилась, оставив Беату одну с ее трудным счастьем.
Во время дальнейших встреч с Беатой я пыталась осторожно раскрыть ей глаза на эгоизм и себялюбие Пшемыслава, но мои аргументы до нее не доходили.
— Не нравится мне эта твоя большая любовь, — прямо заявила я. — Боюсь, тут для тебя нет будущего. Ты хоть это понимаешь?
— Все понимаю, — отвечала Беата, опять сияя, как новогодняя елка. — Но есть в нем два качества, за которые я ему прощаю все!
— Какие же?
— Я знаю, что могу ему довериться абсолютно во всем. Полное доверие, ты хоть понимаешь, что это значит? И второе — я знаю, что он меня любит. Я для него — единственная женщина на^всем земном шаре, остальные не в счет.
Вот так. С той поры, когда первая обезьяна спустилась с дерева и стала переходным звеном, ничто не изменилось. Единственная на всем белом свете... А сколько раз я сама, несчастная кретинка, тоже так думала?
Ровно через три года она позвонила мне в час ночи:
— Извини, что звоню так поздно, но куда мне позвонить, если не тебе? В «Скорую помощь»? В милицию?
И я услышала в трубке горькие рыдания. Не слушая меня, не отвечая на встревоженные расспросы, Беата горько рыдала, повторяя лишь, что «больше не может, не может, не может!» Я положила телефонную трубку и помчалась к ней.
Беата порвала с Пшемыславом. Видно, она и в самом деле очень его любила, ее горе было глубоким и искренним. Я, как могла, успокаивала несчастную женщину. Переждала поток слез, переждала приступ дикой ненависти к бывшему возлюбленному, когда она не помня себя выкрикивала какие-то ужасные вещи.
Наконец Беата немного успокоилась, и ей захотелось выговориться.
— Он обманул меня, понимаешь? — все еще всхлипывая заговорила она. — С самого начала это была одна сплошная ложь. И теперь он меня бросил, так безгранично мерзко, так по-хамски, что отвратительнее просто нельзя! И с такой просто нечеловеческой жестокостью!
— Послушай, если уж хочешь рассказать, начни с начала, а не с конца, — посоветовала я. — Тебе нужно очиститься от этого всего, а я пойму, ведь я немного знаю его. Выплюни из себя всю горечь, не оставляй на развод!
— Да я бы охотней всего вывернула себя наизнанку и отдраила с порошком-чувствую себя так, словно вся извалялась в дерьме.
— Неужели так плохо?
— Хуже, чем ты думаешь! Хочешь с начала? Хорошо, пусть будет с начала. Мне так страшно хотелось, чтобы меня кто-то любил! Это с самого начала. Потом я уже не требовала так много, лишь бы сама могла кого-то любить. О Господи, да ты ведь знаешь, моя мать... мой муж... Их я любить не могла, от них я должна была защищаться.
Так, понятно. И нетронутые запасы своих чувств она обрушила на Пшемыслава.
— Никогда в жизни больше никому не поверю. Ему я верила... Как верила! Познакомились мы в библиотеке, он восхищался мною, говорил милые слова. Как я была тогда счастлива! Ну и сотворила из него божество, кумира, воздвигла алтарь и поклонялась необыкновенному, единственному на свете! А ему нужно было именно это — безграничная вера в него, преданность и самоотречение. Ему надо было, чтобы им так восторгались. Тогда я не знала почему. Теперь знаю.
— Ему это нужно было для самоутверждения, — сказала я холодно и безжалостно. — Я это тоже с некоторых пор поняла. Он работал в так называемых органах, и его отправили в отставку. А с этим трудно примириться людям, обладавшим раньше властью, властью тайной и потому еще более весомой. Был этакий серый кардинал, магистр тайного ордена. Вот он и стал строить из себя неизвестно что. Задница в форточке!
— Все правильно! — подтвердила Беата. — Очень хорошо, что ты понимаешь, не надо долго объяснять. И насчет его многочисленных баб тоже знаешь. Если бы он был просто бабник — еще туда-сюда. Нет, и в этом сплошные обман и лицемерие. Бабник по сравнению с Пшемыславом — воплощение добродетелей: не скрывает, что он бабник, ухаживает за женщинами явно и открыто, не только обольщает, но и сам ими увлекается. Этот же действовал всегда с хитростью, с подвохом, притворялся, что любит и будет любить до гроба... Видела бы ты его женщин! Внешне красивые, но интеллекта ни на грош. Ему только тогда комфортно, когда рядом с ним идиотка, обожающая его, свое божество. Только потому ему и удается разыгрывать роль бога. Правда, была когда-то в его жизни девушка, которую он любил. Молод был, потом поумнел... А та, похоже, здорово задела его, никогда не мог ее забыть.
— Кто такая?
— Толком не знаю, похоже, уличная девка. Из тех, что еще девчонкой убегают из дому и охотно валяются в сточных канавах. По его словам, он ее из канавы и выудил, отмыл, одел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— На лестнице я встретила Пшемыслава, — без обиняков заявила я. — Кто он для тебя?
— Мужчина моей мечты, — также без утайки ответила Беата.
— А что? Ты его знаешь?
С изумлением почувствовала, как улетучиваются последние остатки тревоги и сомнений. Душа уже не визжала, а победно трубила. Какое счастье, не придется больше решать идиотские дилеммы, ломать голову над противоречиями этого блондина. Видимо, Беате его глаза не мешают...
— Несколько месяцев назад я познакомилась с ним в министерстве культуры, — пояснила я. — На «ты» мы перешли по моей инициативе, так легче общаться. За мной он не ухаживал, говорю для того, чтобы не было между нами недоразумений.
Сияние, которое стало исходить от Беаты при произнесении мною имени Пшемыслава, теперь уже способно было осветить всю комнату и без электрического света.
— Снимаю шляпу перед тобой, дорогая, — радостно сказала она.
— Я всегда в тебя верила. Не знаю, найдется ли еще какая другая женщина, которая сумеет разобраться, подобно тебе, в отношении к ней Пшемыслава. Ведь он так обращается с женщинами, что у них сразу начинает кружиться голова!
— Видишь ли, я из хорошей семьи, прекрасно воспитана, — сухо парировала я. — Меня не потрясает вежливость мужчины. И если он подает пальто, отодвигает стул, когда я встаю, или дарит цветы, у меня от таких знаков внимания голова не кружится.
— Возможно, я глупее тебя, и сразу же, как дура, влюбилась. Потом разобралась, да было уже поздно.
— Ты не глупее, просто моложе. А теперь расскажи мне о Пшемыславе, наконец-то я все о нем узнаю!
Беата бросила на меня нерешительный взгляд и жалобно ответила:
— Нет. От меня ты ничего не узнаешь. Такой ответ вызвал во мне не меньший интерес, чем сам Пшемыслав.
— Тогда скажи хотя бы почему.
— Очень просто. Я обещала ему никогда ничего о нем не рассказывать. И если от кого-то он узнает нежелательные сведения о себе, поймет, они исходят не от меня. Тебе я бы с удовольствием рассказала о Пшемыславе если не все, то много, ибо ничто не доставляет мне такого удовольствия, как говорить о любимом человеке, ^но он только что встретил тебя и спросит, что я о нем тебе рассказала. Вернее, прямо не спросит, подождет, пока я сама не выболтаю, заставит всякими намеками, а потом проверит.
— Проверит? Как?
— У него есть свои способы. Пусть уж лучше знает, что я ничего не сказала.
Беата и в самом деле могла говорить о Пшемыславе всю ночь, но, поскольку ничего конкретного я все равно не могла узнать, прекратила бесплодные разговоры и, прихватив крестовые походы, удалилась, оставив Беату одну с ее трудным счастьем.
Во время дальнейших встреч с Беатой я пыталась осторожно раскрыть ей глаза на эгоизм и себялюбие Пшемыслава, но мои аргументы до нее не доходили.
— Не нравится мне эта твоя большая любовь, — прямо заявила я. — Боюсь, тут для тебя нет будущего. Ты хоть это понимаешь?
— Все понимаю, — отвечала Беата, опять сияя, как новогодняя елка. — Но есть в нем два качества, за которые я ему прощаю все!
— Какие же?
— Я знаю, что могу ему довериться абсолютно во всем. Полное доверие, ты хоть понимаешь, что это значит? И второе — я знаю, что он меня любит. Я для него — единственная женщина на^всем земном шаре, остальные не в счет.
Вот так. С той поры, когда первая обезьяна спустилась с дерева и стала переходным звеном, ничто не изменилось. Единственная на всем белом свете... А сколько раз я сама, несчастная кретинка, тоже так думала?
Ровно через три года она позвонила мне в час ночи:
— Извини, что звоню так поздно, но куда мне позвонить, если не тебе? В «Скорую помощь»? В милицию?
И я услышала в трубке горькие рыдания. Не слушая меня, не отвечая на встревоженные расспросы, Беата горько рыдала, повторяя лишь, что «больше не может, не может, не может!» Я положила телефонную трубку и помчалась к ней.
Беата порвала с Пшемыславом. Видно, она и в самом деле очень его любила, ее горе было глубоким и искренним. Я, как могла, успокаивала несчастную женщину. Переждала поток слез, переждала приступ дикой ненависти к бывшему возлюбленному, когда она не помня себя выкрикивала какие-то ужасные вещи.
Наконец Беата немного успокоилась, и ей захотелось выговориться.
— Он обманул меня, понимаешь? — все еще всхлипывая заговорила она. — С самого начала это была одна сплошная ложь. И теперь он меня бросил, так безгранично мерзко, так по-хамски, что отвратительнее просто нельзя! И с такой просто нечеловеческой жестокостью!
— Послушай, если уж хочешь рассказать, начни с начала, а не с конца, — посоветовала я. — Тебе нужно очиститься от этого всего, а я пойму, ведь я немного знаю его. Выплюни из себя всю горечь, не оставляй на развод!
— Да я бы охотней всего вывернула себя наизнанку и отдраила с порошком-чувствую себя так, словно вся извалялась в дерьме.
— Неужели так плохо?
— Хуже, чем ты думаешь! Хочешь с начала? Хорошо, пусть будет с начала. Мне так страшно хотелось, чтобы меня кто-то любил! Это с самого начала. Потом я уже не требовала так много, лишь бы сама могла кого-то любить. О Господи, да ты ведь знаешь, моя мать... мой муж... Их я любить не могла, от них я должна была защищаться.
Так, понятно. И нетронутые запасы своих чувств она обрушила на Пшемыслава.
— Никогда в жизни больше никому не поверю. Ему я верила... Как верила! Познакомились мы в библиотеке, он восхищался мною, говорил милые слова. Как я была тогда счастлива! Ну и сотворила из него божество, кумира, воздвигла алтарь и поклонялась необыкновенному, единственному на свете! А ему нужно было именно это — безграничная вера в него, преданность и самоотречение. Ему надо было, чтобы им так восторгались. Тогда я не знала почему. Теперь знаю.
— Ему это нужно было для самоутверждения, — сказала я холодно и безжалостно. — Я это тоже с некоторых пор поняла. Он работал в так называемых органах, и его отправили в отставку. А с этим трудно примириться людям, обладавшим раньше властью, властью тайной и потому еще более весомой. Был этакий серый кардинал, магистр тайного ордена. Вот он и стал строить из себя неизвестно что. Задница в форточке!
— Все правильно! — подтвердила Беата. — Очень хорошо, что ты понимаешь, не надо долго объяснять. И насчет его многочисленных баб тоже знаешь. Если бы он был просто бабник — еще туда-сюда. Нет, и в этом сплошные обман и лицемерие. Бабник по сравнению с Пшемыславом — воплощение добродетелей: не скрывает, что он бабник, ухаживает за женщинами явно и открыто, не только обольщает, но и сам ими увлекается. Этот же действовал всегда с хитростью, с подвохом, притворялся, что любит и будет любить до гроба... Видела бы ты его женщин! Внешне красивые, но интеллекта ни на грош. Ему только тогда комфортно, когда рядом с ним идиотка, обожающая его, свое божество. Только потому ему и удается разыгрывать роль бога. Правда, была когда-то в его жизни девушка, которую он любил. Молод был, потом поумнел... А та, похоже, здорово задела его, никогда не мог ее забыть.
— Кто такая?
— Толком не знаю, похоже, уличная девка. Из тех, что еще девчонкой убегают из дому и охотно валяются в сточных канавах. По его словам, он ее из канавы и выудил, отмыл, одел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70