И Стамескин золотой человек, хоть и подлец! А Лиля? Да есть ли на свете другая такая душа! Маленькая – а голос влиятельный, как у архиерея: кого похвалит, а кого, брат, и осудит, да! – А Блоха? – Сережа, пойди, выпей рюмочку, замаялся.
Б л о х и н. Некогда, отстань.
О н у ф р и й. Видишь какой: не идет, казну считает! Нет, никуда я не уйду из университета, жил с товарищами, с ними и умру. Человек я одинокий, нет у меня ни отца, ни матери – и не надо мне их, ну их к черту! А позовут меня документы брать, лягу я в канцелярии животом на пол и умру, а бумаг не коснусь. Умру честной смертью, как храбрый солдат. Ишь как Козлик орет – тоже, дирижер! Вон он какой у меня – а какой красивый-то, а?
Г р и н е в и ч. Ну, я пойду.
О н у ф р и й. Ну, пойди, пойди, повеселись. Это что за гимназисточка была с тобою? Ничего, хорошенькая. Потанцуй с ней, потанцуй, но только помни, Гринюша: любовь вредное чувство. Ну иди, иди!
Гриневич уходит, Онуфрий мечтательно пьет.
К о ч е т о в. Шестьсот пятьдесят. Да в той кучке… да еще за шампанское…
О н у ф р и й. Эй, Блоха, да иди, выпей! Я умираю в корчах одиночества.
Б л о х и н (подходит, деловито пьет) . Не мешай, сейчас сосчитаем.
О н у ф р и й. Какой скупой рыцарь. Я шучу; считай, считай, Сережа, ты у меня умница, математик, Пифагор.
Влетает в мазурке с гимназисткой Козлов – возбужден, весел, на груди кроме бантика цветы. Делает два-три па и наскоро наливает рюмку коньяку.
К о з л о в. Блаженствуешь, Онуша?
О н у ф р и й. Блаженствую, Козлик.
Г и м н а з и с т к а. Отчего вы не танцуете, Онуфрий Николаевич?
О и у ф р и й. Не умею. И вообще философы не танцуют, им дай Бог и так с мыслями собраться.
Г и м н а з и с т к а. Ну, пойдемте туда, там весело! Александр Модестович, ведите его! Ну, кадриль.
К о з л о в. Не пойдет.
О н у ф р и й. Нет! По природе я натура созерцательная, а кадриль требует памяти и напряжения мышц. Мне отсюда, как астроному, все видно, я даже могу предсказывать. Хотите?
Г и м н а з и с т к а. Ну, предскажите, предскажите. Это интересно!
О н у ф р и й. Хорошо. В воскресенье вы назначите Козлову свидание на Болховской улице. Верно?
Г и м н а з и с т к а. Ну, ну! Идемте, Александр Модестович.
Танцуя, удаляются, в дверях чуть не столкнувшись со Старым Студентом. Он как будто помолодел, не то кажется таким в атмосфере бала. Очень печален. Останавливается у стола, где Онуфрий, молчит.
О н у ф р и й. А, это ты, дядя! Что ты так мрачен? Приободрись!
С т. с т у д е н т. Отчего не идешь в залу? Там танцуют.
О н у ф р и й. Я за делом. А ты отчего не идешь?
С т. с т у д е н т. На меня все смотрят, неприятно. Я и то почти все время на хорах сижу.
О н у ф р и й. Еще бы не смотреть, – этакий рыцарь печального образа! Ты не печалься, это портит цвет лица и насыщает воздух микробами. Воспрянь! Собери все силы твоего ума и пойми, что танцы – тоже факт!
С т. с т у д е н т. От этого я и печален, Онуфрий. Да, факт!
Его оттесняют от Онуфрия с шумом и смехом вошедшие студенты.
П е т р о в с к и й (громко, с притворным испугом) . Онуфрий! Иди, тебя зовут!
О н у ф р и й (вставая) . Кто?!
П е т р о в с к и й. Вице-губернаторша!.. Выпить с тобою хочет, по всей зале ищет.
О н у ф р и й (садясь) . Пошел ты к черту! Вице-губернаторша! И как можно счастливому человеку говорить такие вещи. А разве еще не уехали?
С т у д е н т. Губернатор давно уехал, его Козлик с Петровским провожали. Говорит, что очень доволен вечером.
С т у д.– т е х н и к. Благодарил! Дай-ка папироску.
П е т р о в с к и й. Братцы, нельзя так много народу пускать, ей-Богу! Танцевать невозможно, толкутся как мухи на солнце! Ей-Богу!
С т у д е н т. А тебе-то что? Ты не танцуешь, ты при властях состоишь.
П е т р о в с к и й. А здорово он за Диной ухаживал, ей-Богу!
К о с т и к (подходя и расправляя плечи) . Кто? Эх, опять, черт, со счету сбились. Блоха путает, все новые карманы открывает. Кто ухаживает? Дай-ка рюмочку, Онуша.
П е т р о в с к и й. Губернатор. Цветы ей поднес, ей-Богу! Тенор сияет, как медный таз на солнце.
О н у ф р и й. Выпей, выпей, Костя, заработал. Ну как: хорошо идет счет? Хорошо… Я так и думал, что хорошо. Блоха ли уж не поддержит, Блоха не выдаст, я ее знаю!
К о с т и к (пьет) . Путает твоя Блоха.
О н у ф р и й. А ты ее не обижай, Костя, грех тебе будет. Это, брат, за паука сорок грехов прощается, а за Блоху…
К о с т и к (Старому Студенту) . Эй, дядя, что не весел, головку повесил? Знаешь, сколько у нас чистого будет? Тысячу сто или тысячу двести – вот оно как!
С т. с т у д е н т. Да, много.
К о с т и к. Много! Не то что много, а целый капитал!
О н у ф р и й. Ты его, Костя, не тревожь, он нездоров. Он фактами болен.
К о с т и к. (отходя) . Мели, Емеля, твоя неделя. Не слушай его, старик.
С т. с т у д е н т (улыбаясь) . Это что же за болезнь такая? Опасная?..
О н у ф р и й. Опасная. Вроде проказы. Человек покрывается фактами, зубы у него вылезают, и во сне он видит ихтиозавра.
С т. с т у д е н т. Так. А старость – факт или нет? Подумай, Онуфрий. (Хочет уходить.)
О н у ф р и й. Эх, и жаден же ты до жизни, старик!
С т. с т у д е н т. А ты, Онуфрий? (Уходит в залу.)
О н у ф р и й. Ушел… Опять я сир, опять один, проклятый мир. Эй, спорящие, приблизьтесь. В чем дело?
Г р и ц е н к о. Не знаю. Сегал ругается.
С е г а л. Как же ты не знаешь? Нет, ты хорошо знаешь! Если ты, Гриценко, не умеешь танцевать, так лучше не берись. Ты опять в третьей фигуре напутал.
Г р и ц е н к о. Да она такая трудная.
С е г а л. Трудная, так не надо танцевать! Ты куда ушел? Тебя дама по всей зале разыскивает, а ты уже с другой дамой, совсем с чужой! Так нехорошо поступать! Тебе поводыря надо!
О н у ф р и й. Даже безнравственно! Гриценко, ты ли это?
Г р и ц е н к о. Да она такая трудная…
Смех. Входит Лиля и две курсистки-землячки; Лиля в дешевенькой блузке, очень веселая.
Л и л я. Ах, какой вечер! Вот вы где собрались. Ну, сколько сбору? – У нас такого вечера еще не бывало.
Б л о х и н (издали) . Т-тысячу двести.
Л и л я. Да не может быть! Тысячу двести – ой-ой-ой! Вот так сбор – вы слыхали?
О н у ф р и й. А, Лиля, Лилюша, Лилия долин! Душа моя взыграла. Пойди сюда, Лилюша, присядь.
Л и л я. Хоть бы вы туда пошли! Я думала, вы туда придете.
О н у ф р и й. Весело тебе, Лилюша? Ну, веселись, веселись, отдохни. Какая ты нарядная сегодня, царица бала, да и только. Ленточка-то – ах, ты, моя прелесть!
Л и л я (краснея) . Вы опять надо мною смеяться, нехорошо, Онуфрий Николаевич. Свинство!
О н у ф р и й (искренно) . Честное слово, нет! Ты, Лиля, красавица и сама этого не знаешь. Что носик у тебя пуговкой, так это кому как нравится, в основных законах на этот счет ничего не сказано. Верно, Лилюша? Дай-ка ручку, я ее поцелую.
Л и л я. Какие глупости! Мне никогда руку не целуют.
О н у ф р и й (целуя) . Потому что ослы! У них все Дина, Дина, а я эту… Динку терпеть не могу!
Л и л я. Ах, и не говори! Что мне и делать, ума не приложу. Ведь я битый час со Старым Студентом на хорах сидела, он чуть до слез меня не довел.
О н у ф р и й. Что – все Дульцинея?
Л и л я. Нет, про нее он ничего не говорил. Но он так смотрит, так улыбается, что видеть я этого
не могу, душа разрывается. А она сегодня совсем как сумасшедшая – и что с ней сделалось? Кокетничает, всех одурила, за ней так стадом и ходят… Онуфрий, милый, хоть бы ты его приласкал, он так одинок!
О н у ф р и й (мрачно) . Ну его к Богу!.. Да, наконец, не всех же ты люби, Лиля! Это невозможно. Оставь хоть немного и…
Л и л я. Кому?
О н у ф р и й (тихо) . Мне. Я тоже одинокий человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19