Браво!
Многие присоединяются к ее возгласу.
Веселые голоса.
– Что, брат Гринюша, поджал хвост?
– Врет не врет, а послушать интересно. Молодец, Стамескин.
– Попробуй, убеди такого, – его и Шаляпин не проберет.
– Безумству храбрых поем мы песню. Вот так песня!
– Нет. Хорошо. Молодец, Стамескин!
Б л о х и н. Ну, а дома… петь можно?
О н у ф р и й. Тебе, Сережа, и дома не советую. Пой, брат, молчанием – у тебя это здорово выходит. Тогда ты – страшен.
Смех. Смеется добродушно и Стамескин.
С т а м е с к и н (как бы припомнив) . Я забыл сказать: вот есть еще влюбленные – так те всегда могут петь.
Смех.
К о с т и к. А про земляка-то и забыли. Надо же кончить, господа.
Д и н а. Тише!..
Входит Старый Студент.
С т. с т у д е н т (здороваясь) . Простите, Дина, несколько запоздал. Не мог отказать себе в удовольствии дослушать до конца «Травиату».
Д и н а. Здравствуйте, Петр Кузьмич. Ну вот, позвольте познакомить – это мои товарищи-стародубовцы. Тут не все: нас в землячестве много, тридцать пять человек. Стамескин… Константин Иванович, наш председатель… Ну, да потом сами разберетесь, а то все равно сразу всех не упомните. Это Онучина. Чаю хотите? Сейчас будет горячий чай.
С т. с т у д е н т. Сердечно благодарю, с удовольствием выпью стакан. Как у вас весело! Я уже из прихожей услышал ваш молодой и веселый смех.
О н у ф р и й. Да, ничего себе. За твое здоровье, Сережа.
Несколько секунд неловкого молчания.
С т. с т у д е н т. Я не помешал вам, господа?
К о з л о в. Нет, нисколько. Подвинься-ка, Костик, я тут присяду. Ты чем мажешь сапоги: смальцем или дегтем, отчего они у тебя так воняют?
К о с т и к. Касторовым, брат, маслом.
Л и ля. Скажите, пожалуйста: это не вы были третьего дня на «Фаусте»?
С т. с т у д е н т. Да, я. Я вас тоже видел: вы были с какой-то черноволосой девушкой, с подругой, вероятно?
Л и ля. Да, с Верочкой! (Оживляясь.) А скажите, как вы достали билет? Мы с Верочкой целую ночь дежурили – да и то, едва-едва, на самом кончике захватили. Ужасно трудно доставать, когда поет Шаляпин.
С т. с т у д е н т. Я также дежурил целую ночь.
Л и л я. И… не простудились?
С т. с т у д е н т (улыбаясь) . Почему же я должен был простудиться?
Л и л я (смущаясь). Нет, я так… погода была очень плохая…
Д и н а. Вы так любите театр, Петр Кузьмич?
С т. с т у д е н т. Да, очень люблю. (Ко всем.) Я провел двадцать лет в такой глуши, где ничего не знают о театре, и даже заезжие труппы при мне ни разу не бывали. Но по газетам я следил за репертуаром и всегда знал, что ставится в Большом театре… Я очень любил оперу…
Д и и а. И как же вам показалось?
С т. с т у д е н т (улыбаясь, тихо) . Не знаю. В первый раз я очень волновался и плохо видел. Но было очень хорошо.
Л и л я. Ах, Боже мой, неужели целых двадцать лет – а мне и всего только девятнадцать.
К о з л о в. Четырнадцать.
П е т р о в с к и й. Одиннадцать.
Б л о х и н. Д-десять.
Смеются, но тотчас же становится неловко. Старый Студент, все также тихо улыбаясь, обводит всех добрыми, немножко влюбленными глазами.
Л и ля. Что – самим неловко стало? Вот видите, они всегда так, они и над вами завтра станут смеяться. Вам сколько лет, сорок восемь?
С т. с т у д е н т. Нет, сорок семь.
Л и ля. Ну, вот видите. А они завтра начнут врать, что вам восемьдесят… сто.
П е т р о в с к и й. Сто двадцать.
Б л о х и н. Т-тысячу четыреста.
Опять слегка неловкое молчание.
Д и н а. Александр Александрович, узнайте, пожалуйста, как там насчет чаю. Сейчас будет горячий чай, Петр Кузьмич.
С т. с т у д е н т. Нет, мне только сорок семь лет, но и это, конечно, очень много. Правда, поседел я очень рано, в нашем роду все очень рано седели, но это все равно: мне сорок семь лет. И на вашем месте, господа, я также, пожалуй, не удержался бы от смеха: ведь, действительно, немного смешно, когда такой… седой человек носит форму студента, платье юности, расцвета жизни и сил. Иногда я себе напоминаю старуху в белом подвенечном платье, с цветами флер-доранжа в седых волосах.
Д и н а. Вы преувеличиваете, Петр Кузьмич, мне кажется, что вы даже немного рисуетесь. У вас совсем молодое лицо.
С т. с т у д е н т (весело) . Да я и не чувствую себя старым – нисколько! Я говорю только о внешности, о том, что ежедневно докладывает мне мое маленькое, но жестокое зеркальце.
К о с т и к. Это ничего, скоро привыкнете. Вот нашему Онуфрию – вот этому – на днях пятьдесят стукнет, а видите, цветет, как крапива под забором.
О н у ф р и й. Жалкая клевета, зловонная, как его сапоги. Истина в том, что нынешнею осенью я поступил на филологический, и мне ровно девятнадцать лет. Через три-четыре года, сколько выдержит мой характер, я поступлю на естественный, и мне будет ровно девятнадцать. Если же принять в расчет, что кроме упомянутых факультетов существуют еще…
К о з л о в. Этакое кругосветное плавание по факультетам.
П е т р о в с к и й. Обратите внимание, товарищ: перед вами образованнейшая личность.
К о с т и к. Энциклопедия.
Б л о х и н. Скорее – прейскурант.
О н у ф р и й. Ты-то что, Блоха, становишься на задние ноги? Если сам десять лет не можешь вылезти из теснин одного факультета, так преклонись перед тем, кто неустанно совершенствуется. Свою жизнь, товарищ, я начал гнусно: я был юристом.
С т а м е с к и н. Вы надолго были сосланы, Петр Кузьмич?
С т. с т у д е н т. Я был сослан только на десять лет и давно мог бы вернуться, но там я женился, поступил на службу и… Но боюсь, что это не для всех интересно. У вас царит такое ясное веселье, а моя история печальна и в конце концов слишком обыкновенна. Не стоит рассказывать.
Д и н а. Нет, пожалуйста, расскажите. Господа, вы хотите послушать? Стамескин, Онучина?
О и у ч и и а. Да, с удовольствием.
К о з л о в. Рассказывайте, рассказывайте, все слушают.
С т. с т у д е н т. Хорошо-с, извольте, я расскажу… конечно, стараясь по возможности быть кратким. Вы знаете, как нас, стариков, увлекают воспоминания о пережитом…
Д и н а. Без рисовки, Петр Кузьмич!
С т. с т у д е н т (наклоняя голову) . Слушаю-с… Да, в ссылке я женился, и у меня был ребенок, девочка Надя… Теперь обе умерли, и жена и моя девочка, и с гордостью я могу сказать, что судьба послала мне редкое счастье, – встретить на своем жизненном тернистом пути двух прекраснейших людей, две светлые, очаровательные и невинные души…
Г р и н е в и ч. «Это было давно, это было давно-давно – в королевстве приморской земли…»
С т. с т у д е н т. Нет, дорогой товарищ, это было недавно и это было среди холода, грязи и темной скуки сибирского городка. И меня всегда поражало, как одна из загадок жизни: откуда эта одинокая человеческая душа, затерянная во мраке, – я говорю о жене моей, Наташе, – откуда могла она добыть так много яркого света, самоотверженной и чистой любви? Я сам был в университете, я знавал много хороших, ученых и честных людей, я очень много читал, – и под воздействием всех этих благотворных факторов сложилась моя жизнь. Но откуда она – удивительная, но прекрасная загадка? Родилась Наташа на постоялом дворе, слышала только брань извозчиков да пьяных купцов, была почти неграмотная – до самой своей смерти она писала с большими грамматическими ошибками и, конечно, ничего не читала… Но, поверьте мне, я не встречал человека, который так благоговейно относился бы к книге, так высоко и свято чтил бы человеческую мысль.
Д и и а. У вас было много знакомых?
С т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Многие присоединяются к ее возгласу.
Веселые голоса.
– Что, брат Гринюша, поджал хвост?
– Врет не врет, а послушать интересно. Молодец, Стамескин.
– Попробуй, убеди такого, – его и Шаляпин не проберет.
– Безумству храбрых поем мы песню. Вот так песня!
– Нет. Хорошо. Молодец, Стамескин!
Б л о х и н. Ну, а дома… петь можно?
О н у ф р и й. Тебе, Сережа, и дома не советую. Пой, брат, молчанием – у тебя это здорово выходит. Тогда ты – страшен.
Смех. Смеется добродушно и Стамескин.
С т а м е с к и н (как бы припомнив) . Я забыл сказать: вот есть еще влюбленные – так те всегда могут петь.
Смех.
К о с т и к. А про земляка-то и забыли. Надо же кончить, господа.
Д и н а. Тише!..
Входит Старый Студент.
С т. с т у д е н т (здороваясь) . Простите, Дина, несколько запоздал. Не мог отказать себе в удовольствии дослушать до конца «Травиату».
Д и н а. Здравствуйте, Петр Кузьмич. Ну вот, позвольте познакомить – это мои товарищи-стародубовцы. Тут не все: нас в землячестве много, тридцать пять человек. Стамескин… Константин Иванович, наш председатель… Ну, да потом сами разберетесь, а то все равно сразу всех не упомните. Это Онучина. Чаю хотите? Сейчас будет горячий чай.
С т. с т у д е н т. Сердечно благодарю, с удовольствием выпью стакан. Как у вас весело! Я уже из прихожей услышал ваш молодой и веселый смех.
О н у ф р и й. Да, ничего себе. За твое здоровье, Сережа.
Несколько секунд неловкого молчания.
С т. с т у д е н т. Я не помешал вам, господа?
К о з л о в. Нет, нисколько. Подвинься-ка, Костик, я тут присяду. Ты чем мажешь сапоги: смальцем или дегтем, отчего они у тебя так воняют?
К о с т и к. Касторовым, брат, маслом.
Л и ля. Скажите, пожалуйста: это не вы были третьего дня на «Фаусте»?
С т. с т у д е н т. Да, я. Я вас тоже видел: вы были с какой-то черноволосой девушкой, с подругой, вероятно?
Л и ля. Да, с Верочкой! (Оживляясь.) А скажите, как вы достали билет? Мы с Верочкой целую ночь дежурили – да и то, едва-едва, на самом кончике захватили. Ужасно трудно доставать, когда поет Шаляпин.
С т. с т у д е н т. Я также дежурил целую ночь.
Л и л я. И… не простудились?
С т. с т у д е н т (улыбаясь) . Почему же я должен был простудиться?
Л и л я (смущаясь). Нет, я так… погода была очень плохая…
Д и н а. Вы так любите театр, Петр Кузьмич?
С т. с т у д е н т. Да, очень люблю. (Ко всем.) Я провел двадцать лет в такой глуши, где ничего не знают о театре, и даже заезжие труппы при мне ни разу не бывали. Но по газетам я следил за репертуаром и всегда знал, что ставится в Большом театре… Я очень любил оперу…
Д и и а. И как же вам показалось?
С т. с т у д е н т (улыбаясь, тихо) . Не знаю. В первый раз я очень волновался и плохо видел. Но было очень хорошо.
Л и л я. Ах, Боже мой, неужели целых двадцать лет – а мне и всего только девятнадцать.
К о з л о в. Четырнадцать.
П е т р о в с к и й. Одиннадцать.
Б л о х и н. Д-десять.
Смеются, но тотчас же становится неловко. Старый Студент, все также тихо улыбаясь, обводит всех добрыми, немножко влюбленными глазами.
Л и ля. Что – самим неловко стало? Вот видите, они всегда так, они и над вами завтра станут смеяться. Вам сколько лет, сорок восемь?
С т. с т у д е н т. Нет, сорок семь.
Л и ля. Ну, вот видите. А они завтра начнут врать, что вам восемьдесят… сто.
П е т р о в с к и й. Сто двадцать.
Б л о х и н. Т-тысячу четыреста.
Опять слегка неловкое молчание.
Д и н а. Александр Александрович, узнайте, пожалуйста, как там насчет чаю. Сейчас будет горячий чай, Петр Кузьмич.
С т. с т у д е н т. Нет, мне только сорок семь лет, но и это, конечно, очень много. Правда, поседел я очень рано, в нашем роду все очень рано седели, но это все равно: мне сорок семь лет. И на вашем месте, господа, я также, пожалуй, не удержался бы от смеха: ведь, действительно, немного смешно, когда такой… седой человек носит форму студента, платье юности, расцвета жизни и сил. Иногда я себе напоминаю старуху в белом подвенечном платье, с цветами флер-доранжа в седых волосах.
Д и н а. Вы преувеличиваете, Петр Кузьмич, мне кажется, что вы даже немного рисуетесь. У вас совсем молодое лицо.
С т. с т у д е н т (весело) . Да я и не чувствую себя старым – нисколько! Я говорю только о внешности, о том, что ежедневно докладывает мне мое маленькое, но жестокое зеркальце.
К о с т и к. Это ничего, скоро привыкнете. Вот нашему Онуфрию – вот этому – на днях пятьдесят стукнет, а видите, цветет, как крапива под забором.
О н у ф р и й. Жалкая клевета, зловонная, как его сапоги. Истина в том, что нынешнею осенью я поступил на филологический, и мне ровно девятнадцать лет. Через три-четыре года, сколько выдержит мой характер, я поступлю на естественный, и мне будет ровно девятнадцать. Если же принять в расчет, что кроме упомянутых факультетов существуют еще…
К о з л о в. Этакое кругосветное плавание по факультетам.
П е т р о в с к и й. Обратите внимание, товарищ: перед вами образованнейшая личность.
К о с т и к. Энциклопедия.
Б л о х и н. Скорее – прейскурант.
О н у ф р и й. Ты-то что, Блоха, становишься на задние ноги? Если сам десять лет не можешь вылезти из теснин одного факультета, так преклонись перед тем, кто неустанно совершенствуется. Свою жизнь, товарищ, я начал гнусно: я был юристом.
С т а м е с к и н. Вы надолго были сосланы, Петр Кузьмич?
С т. с т у д е н т. Я был сослан только на десять лет и давно мог бы вернуться, но там я женился, поступил на службу и… Но боюсь, что это не для всех интересно. У вас царит такое ясное веселье, а моя история печальна и в конце концов слишком обыкновенна. Не стоит рассказывать.
Д и н а. Нет, пожалуйста, расскажите. Господа, вы хотите послушать? Стамескин, Онучина?
О и у ч и и а. Да, с удовольствием.
К о з л о в. Рассказывайте, рассказывайте, все слушают.
С т. с т у д е н т. Хорошо-с, извольте, я расскажу… конечно, стараясь по возможности быть кратким. Вы знаете, как нас, стариков, увлекают воспоминания о пережитом…
Д и н а. Без рисовки, Петр Кузьмич!
С т. с т у д е н т (наклоняя голову) . Слушаю-с… Да, в ссылке я женился, и у меня был ребенок, девочка Надя… Теперь обе умерли, и жена и моя девочка, и с гордостью я могу сказать, что судьба послала мне редкое счастье, – встретить на своем жизненном тернистом пути двух прекраснейших людей, две светлые, очаровательные и невинные души…
Г р и н е в и ч. «Это было давно, это было давно-давно – в королевстве приморской земли…»
С т. с т у д е н т. Нет, дорогой товарищ, это было недавно и это было среди холода, грязи и темной скуки сибирского городка. И меня всегда поражало, как одна из загадок жизни: откуда эта одинокая человеческая душа, затерянная во мраке, – я говорю о жене моей, Наташе, – откуда могла она добыть так много яркого света, самоотверженной и чистой любви? Я сам был в университете, я знавал много хороших, ученых и честных людей, я очень много читал, – и под воздействием всех этих благотворных факторов сложилась моя жизнь. Но откуда она – удивительная, но прекрасная загадка? Родилась Наташа на постоялом дворе, слышала только брань извозчиков да пьяных купцов, была почти неграмотная – до самой своей смерти она писала с большими грамматическими ошибками и, конечно, ничего не читала… Но, поверьте мне, я не встречал человека, который так благоговейно относился бы к книге, так высоко и свято чтил бы человеческую мысль.
Д и и а. У вас было много знакомых?
С т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19