Л и л я (смеется) . Ты-то?
О н у ф р и й (также смеется) . Ну, ладно! (Многозначительно.) Лиля!
Л и л я. Ну, что?
О н у ф р и й. Лиля!
Л и л я. Ну что? (Вспыхивает и смеется.) Ах, какие глупости ты говоришь! Свинство!
О н у ф р и й (блаженно хохочет) . Да я ничего не говорил! Это ты сама сказала!
Л и л я (встает) . Эх, и отчего же я не умею танцевать! Так бы и затанцевала.
Музыка играет лезгинку, и Лиля делает несколько движений, танцуя.
П е т р о в с к и й. Гляди, братцы, Лилька танцует! Ей-Богу! Мы с Верочкой.
Смех, восклицания: ай да Лилька!
О н у ф р и й (вставая) . Ну-ка, пусти! Посторонись, народ.
С т у д е н т. Ты куда?
О н у ф р и й. А танцевать! Петровский, зови вице-губернаторшу.
Громкий смех, студенты отбивают ладонями такт. Онуфрий и Лиля танцуют какой-то дикий танец, изображающий лезгинку. Подходят Костик и другие. Голоса: Блохин, Блохин! Со свирепым видом вылетает Б л о х и н и присоединяется к танцу. Никем не замеченный входит Старый Студент и со стороны, с печальной улыбкой смотрит на танец. Кончили, веселый шум.
О н у ф р и й (отдуваясь.) Ух, ты! Ну и поработали, весь коньяк выпарился. Теперь хоть с азов начинай!
Б л о х и н (отдуваясь) . А ты не толстей, Онуша, смотри как я.
Вбегает студент.
С т у д е н т. Господа, ну что же вы! Идите в залу смотреть: там Дина с каким-то черкесом танцует. Вот танцуют! Все смотрят.
Все с шумом и смехом уходят.
Л и ля (уходя) . Ты зачем звал вице-губернаторшу? Смотри!
Остаются только Кочетов и Костя, вернувшийся к своей кассе, Онуфрий и Старый Студент. Онуфрий смотрит блаженно вслед Лиле.
О н у ф р и й. Вице-губернаторша! Ведь и скажет же девчонка. Вице-губернаторша. (Замечает Старого Студента) Это она надо мной смеется, старик, – слышал? Да ты что и вправду, старик, не весел? Присядь. Старое вспомнил? Ты Лилюше что-то рассказывал.
С т. с т у д е н т (садясь) . Да. И старое и новое… Скажи, Онуфрий, ты вот сегодня сильно выпил, а как завтра – будешь здоров и трезв?
О н у ф р и й. Если опять и завтра не выпью, то буду трезв. А что, дело какое есть?
С т. с т у д е н т. А я вот если выпью три рюмки, то завтра буду весь день болен, лежать буду. А скажи, Онуфрий, – если ты раз прочтешь лекцию, то будешь что-нибудь помнить?
О н у ф р и й. Если прочту, то буду помнить. Только мне некогда читать – времени нету. У меня, дядя, три урока: два в Москве остались, да одного идиота здесь на Рождество получил. Да ты о чем спрашиваешь? Вообще интересуешься моей особой или к чему ведешь? – так валяй напрямки.
С т. с т у д е н т. Вообще. Я, Онуфрий, ухожу от вас.
О н у ф р и й. Куда?
С т. с т у д е н т. Ухожу.
О н у ф р и й. Да куда? Не тумань ты мою голову, Христа ради. Куда уходишь?
С т. с т у д е н т. Лишний я здесь. Все на своем месте, а я лишний – да и в жизни, кажется, лишний. Слыхал я, рассказывали мне исторический анекдот про одного часового: поставила его императрица Екатерина весенний цветочек стеречь, фиалку, а снять часового и позабыла. И уж цветочка того нет, и императрицы уж нет, а он все стоит с ружьем и стережет пустое место, и уйти не смеет. Так вот и я.
О н у ф р и й. Лишних людей нет, это тебе кто-нибудь наврал, а ты и поверил. Их и так мало, а ты говоришь – лишние!
С т. с т у д е н т. А сколько таких часовых по белу свету рассеяно – уж нет того, что сторожил, к чему своей судьбой приставлен, а все стоит, ружье все держит… герой!
О н у ф р и й. Не на свою ты полочку попал, оттого и выходит глупо. Лирика, вздохи сердца… эх, дядя, и смотреть-то на тебя не хочется!
С т. с т у д е н т. А какова моя полочка, ты знаешь, Онуфрий? (Смеется.) Не хочешь ли, Онуфрий, в акциз поступить, хорошее место предлагают? Я могу тебя устроить.
О н у ф р и й. А зачем мне в акциз? Ежели выпить, так я и так могу, у меня три урока, я человек со средствами… я и жениться могу, если захочу… Только любовь – вредное чувство. Очень вредное.
К о с т и к. (громко) . Ну будет, поработали. Бросайте, Кочетов.
О н у ф р и й. Ты куда, старик? Посиди.
С т. с т у д е н т. Так. В залу пойду. (Уходит.)
К о с т и к. (выпивает) . Завтра кончим, тут сам черт ногу сломает. Выпей, Кочетов, за труды праведные.
К о ч е т о в. Не хочу. Пойти посмотреть, что там делается. (Потягивается.) Спину всю разломило.
Музыка играет печальный и нежный вальс.
К о ч е т о в. Ты тут останешься, Онуфрий? На-ка пока деньги, да не перепутай – в этом кармане будут несчитанные. (Рассовывает по карманам деньги.)
К о с т и к. Не шевелись. Ты теперь касса.
О н у ф р и й. А если меня взломают?
К о ч е т о в. Ну пойдем, Костя.
Уходят. Некоторое время на сцене один Онуфрий – блаженствует. Входят Гриневич и порядком выпивший учитель гимназии, Панкратьев; Гриневич дружелюбно обнимает его за талию. За ними, как тень, появляется Старый Студент.
Г р и н е в и ч. Ну рюмочку! Одну рюмочку, Андрей Иванович.
П а н к р а т ь е в. Нет, не могу, Гриневич. Я уже выпил сегодня. Я всегда на ваших студенческих вечерах бываю пьян.
Г р и н е в и ч. Ну, одну! Вы нас, Андрей Иванович, студентов, любите, а помните, сколько вы мне пар ставили? Из-за вас я в седьмом классе чуть на второй год не остался, п-помните?
П а н к р а т ь е в. Ну, одну разве… Нет, не помню, Гриневич. Я, брат, ничего не помню. Разве ставил? Ну, и черт со мной! Я сегодня домой не поеду.
Г р и н е в и ч. А куда же, Андрей Иванович, поедете?
П а н к р а т ь е в. Не знаю. Налейте-ка мне еще одну. Вкусный у вас коньяк.
О н у ф р и й. А меня помните, Андрей Иванович? Давно это, положим, было.
П а н к р а т ь е в (вглядываясь) . Нет, не помню. Тоже пары ставил?
О н у ф р и й. Единицы.
П а н к р а т ь е в. Ого! Отчего же вы такой толстый? Я единицы худым ставлю, а толстым двойки! Это моя классическая метода, одобренная педагогическим советом. Не слыхали? Ну и не надо – мне все равно.
Г р и н е в и ч. Рюмочка-то ждет, Андрей Иванович.
П а н к р а т ь е в (пьет) . Послушайте… Гриневич: почему из вас не вышел прохвост?
Г р и н е в и ч. Не знаю, Андрей Иванович. Может, еще выйдет.
П а н к р а т ь е в. Вы думаете? (Размышляет, говорит растроганно.) Ну, дай тебе Бог. Дай я тебя поцелую, я тебя люблю!
Танцуя, появляются Дина Штерн и Козлов. Последний сажает Дину на единственное, ближайшее к авансцене кресло и сам идет к столу .
К о з л о в. Коньяк еще есть?
Пьет, чокается с учителем, разговаривает. Дина Штерн в бальном платье, глаза горят, опьянена своей красотой, ухаживанием, танцами; минутами в ней чудится что-то почти безумное. Тяжело дышит, обмахивается веером; замечает Старого Студента.
Д и н а. Петр Кузьмич! Вот вы где! Пойдите сюда. Где вы были – я вас целый вечер не видала? Что же вы такой грустный?
С т. с т у д е н т. Я был на хорах, Дина, любовался, как танцует молодежь.
Д и н а. Молодежь… Ах, как бьется сердце: вот выскочит. (Берет его за руку.) Но что с вами – вы чем-то расстроены… милый? Вы так грустно смотрите… скажите мне, что с вами? Скажите?
С т. с т у д е н т. Нельзя быть такой красивой, это почти преступно, Дина.
Д и н а. Разве я так красива? Мне говорят, но я не верю. Вы слышите вальс? Это мой любимый вальс. Но не смотрите так – мне становится грустно. (Говорит очень печально.) Отчего на балах всегда так грустно?
С т. с т у д е н т. Я уезжаю, Дина.
Д и н а. Куда?
К о з л о в. (подходит, говорит требовательно) . Дина – прошу!
Д и н а. Уже? А я еще не отдохнула. Какой вы безжалостный, Александр Модестович! Ну, пойдемте! (Старому Студенту тихо.) Я сейчас приду. (Громко.) Подержите мой веер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19