(Повторяю его, Жириновского, фразу на стр. 140 «Броска на юг» НЕ УМЕЮТ ТОРГОВАТЬ НИ СТАВРОПОЛЬСКИЙ МЕДВЕДЬ, НИ УРАЛЬСКИЙ.)
Вечером на Манежной площади состоялось Всенародное Вече, я уже говорил, что выступал на нем (на моем выступлении настоял тогда Зюганов!) и приводил грустный комментарий Архипова в «Соколе». «Вечерняя Москва» от 18 марта писала тогда:
«Устроители не пустили на митинг Жириновского, вытолкали его взашей, и тот быстренько соорудил себе трибунку несколько поодаль».
Недоброжелательство коммунопатриотов к Жириновскому выглядит еще и как неблагодарность, если (я не обладаю точными сведениями на этот счет) принять за чистую монету утверждение того же Архипова, что за «трибуну» — два сцепленных вместе автобуса с платформой на них, за «броневичок» заплатил Жириновский. Там, на той платформе, познакомился я с сияющим новой кожаной курткой Александром Невзоровым. Представил нас Алкснис. Только что входящий в круг лидеров, я уже заметил, что неприкрытое соперничество существует между этими боярами оппозиции. Соперничество известности. Хвастливые и тщеславные как малые дети, даже на платформе они старались выпендриться, шла борьба за первый ряд, у борта трибуны, обращенной к зрителям. Я пришел к ним очень известным человеком в другой области, из литературы и журналистики, восемнадцать лет прожил за границей, они не понимали меня, думаю, долгое время, и как экзотическую птицу исключали первое время из соревнования. Там, на трибуне, Невзоров обвел меня с головы до пят взглядом (на мне была пролетарская албанская кепка, купленная в Черногории, таких уже не выпускают, матросский бушлат с пуговицами с якорями, сапоги). «А, прославленный Лимонов! Что ж вы так бедненько одеты, парижский писатель!» «Замаскировался, — ответил я, а вы одеты, как успешно ворующий цыган». Не мог же я ему объяснять, что в жирных странах у людей вырабатывается презрение к слишком новой одежде, и он действительно выглядит если не как цыган, то как купивший себе самую блестящую кожаную куртку приехавший на заработки в Германию чернорабочий поляк. В бесцеремонном замечании Невзорова на мой счет звучала ревность. Он даже не скрывал ее. Зато во всех встречах с Анпиловым он всегда показывал себя честным, радушным, открытым ко мне человеком. Мы друг другу симпатизировали. Надеюсь, что в камере Лефортовской тюрьмы будет ему чуть теплее.
Короче, меня тянуло к лидерам-героям и активным людям. Болтуны и трескучие ораторы меня не привлекали. По причине того, что тщеславие мое было удовлетворено писательской славой, я жил в их кругу с большей свободой, чем жили они. Я очень долго не видел в них соперников и потому честно был им братом и другом. Позднее я обнаружил, что часть из них уже тогда не была мне ни братьями, ни друзьями.
Кабинет
30 марта 1992 года произошла чудовищная трагедия в моей личной жизни: нападение, варварское и кровавое, на мою жену в Париже. Я оказался вынужденно привязан к беспомощной Наташе. Помимо шести ударов отверткой в лицо, один прошел в миллиметре от височной артерии, выжила она чудом, у нее была сломана в двух местах рука. В госпитале Бога ей вставили металлическую пластинку в кость, однако кость не срослась, пришлось позднее делать вторую операцию, на сей раз ей пересадили часть кости из бедра. Все мои планы оказались скомканы, я был выбит на некоторое время из борьбы. В апреле в Париж приезжал Алкснис, и я поместил его в пустой квартире Жан-Эдерн Аллиера. Вся борьба.
В мае со мной связались люди из ЛДП. «Владимир Вольфович формирует теневой кабинет и хочет предложить вам пост». Через несколько дней позвонил Архипов и повторил предложение: «Хотите, Эдуард Вениаминович, стать министром культуры?» Я сказал, что чем меньше пасут культуру сверху, тем лучше для культуры. Нет, подобный пост меня не интересует. «Тогда скажите, что вас интересует?» Подумав, я сказал, что меня интересует пост чекистский. Отец мой служил в НКВД, родился я в городе Дзержинске, поэтому. Архипов сказал, что они обсудят там все с Владимиром Вольфовичем. Они обсудили, и мой пост был утвержден. На 22 июня по адресу Суворовский бульвар, 4, назначена была пресс-конференция нового кабинета. Как я к этому относился? Не следует забывать, что я прожил за границей восемнадцать лет, и потому был отлично осведомлен об английской традиции создания оппозиционной партией теневого кабинета, читал эту традицию интересной, — дающей возможность конкретным членам оппозиционной партии критиковать квалифицированно конкретную политику конкретных министров и одновременно натаскиваться на будущее. Когда партия придет к власти, у нее будет костяк министерских структур, несколько профессионалов в соответствующих областях. Ничего достойного насмешки я в создании подобного организма в России не видел.
Ну конечно, мне хотелось войти в политику. К лету 92 года я уже знал, на что способна оппозиция Ельцину и ее лидеры, видел многие недостатки оппозиции, ее эмоциональную хаотичность, и понимал, что, сколько не давай я советов в статьях в «Советской России», советов, что делать и как делать, эти советы будут ложно истолкованы, неверно применены, короче, будут допущены ошибки. (Моя статья «Наши Ошибки» появилась в «Советской России» 16 мая 1992 года.) Лучше делать политику самому. Ни патриоты, ни коммунисты не предлагали мне ничего. Более того, я заметил, что, используя мои идеи (я начал обнаруживать свои слова, мысли, идиомы в газетных статьях, выступлениях и политике лидеров), оппозиция вовсе не спешит брать меня в свои. Никто никогда не предложил мне ни войти в состав редколлегий оппозиционных газет, ни в состав патриотических организаций. Они созывали свои «Вече», «Конгрессы», «Соборы», а меня как и не существовало. Между тем, когда я приходил на их Соборы-Вече-Конгрессы, — это ко мне бросалась толпа в первую очередь, и в таком количестве, что они могли только завидовать. Очевидно, они и завидовали.
Разумеется, и Жириновский, и Анпилов начали много раньшея, чем я. Меня еще в СССР не пускали, а у Жириновского уже была своя партия, а у Анпилова уже была его «Трудовая Россия». Однако тогда, в 1992 году, я стал замечать, что, как и эти двое: Анпилов и Жириновский, я в конечном счете чужой для оппозиционного эстаблишмента. О да, они все БОЯРЕ оппозиции шли, лезли на трибуну к Анпилову, потому что он единственный обладал БАЗОЙ — народными организациями на местах, мог в считанные дни и даже часы вывести массы на улицу. Но Анпилов тоже был изгой, не свой, его уже тогда тихо, но настойчиво стали выжимать из организаций оппозиции, героический Анпилов был слишком для них. О да, они с удовольствием печатали мои статьи, употребляя их для верчения жерновов их мельницы, мое соучастие в их газетах заставило задуматься и сменить лагерь многие сотни тысяч, если не миллионы, не очень понимающих, что происходит, ИЗБИРАТЕЛЕЙ, я приносил им пользу, но они меня не брали. Как Жириновский и Анпилов, я был не свой. По-другому, но НЕ СВОЙ.
Тут я позволю себе короткое, но нужное отступление… Избирателю, к сожалению, неведомы закулисы политики. Он в них не ходок, его туда не пускают. А жаль, потому что будущее существовало уже в прошлом, и только пряталось, невыросшее, в этих самых закулисах, но там его можно было увидеть уже в начале 92 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Вечером на Манежной площади состоялось Всенародное Вече, я уже говорил, что выступал на нем (на моем выступлении настоял тогда Зюганов!) и приводил грустный комментарий Архипова в «Соколе». «Вечерняя Москва» от 18 марта писала тогда:
«Устроители не пустили на митинг Жириновского, вытолкали его взашей, и тот быстренько соорудил себе трибунку несколько поодаль».
Недоброжелательство коммунопатриотов к Жириновскому выглядит еще и как неблагодарность, если (я не обладаю точными сведениями на этот счет) принять за чистую монету утверждение того же Архипова, что за «трибуну» — два сцепленных вместе автобуса с платформой на них, за «броневичок» заплатил Жириновский. Там, на той платформе, познакомился я с сияющим новой кожаной курткой Александром Невзоровым. Представил нас Алкснис. Только что входящий в круг лидеров, я уже заметил, что неприкрытое соперничество существует между этими боярами оппозиции. Соперничество известности. Хвастливые и тщеславные как малые дети, даже на платформе они старались выпендриться, шла борьба за первый ряд, у борта трибуны, обращенной к зрителям. Я пришел к ним очень известным человеком в другой области, из литературы и журналистики, восемнадцать лет прожил за границей, они не понимали меня, думаю, долгое время, и как экзотическую птицу исключали первое время из соревнования. Там, на трибуне, Невзоров обвел меня с головы до пят взглядом (на мне была пролетарская албанская кепка, купленная в Черногории, таких уже не выпускают, матросский бушлат с пуговицами с якорями, сапоги). «А, прославленный Лимонов! Что ж вы так бедненько одеты, парижский писатель!» «Замаскировался, — ответил я, а вы одеты, как успешно ворующий цыган». Не мог же я ему объяснять, что в жирных странах у людей вырабатывается презрение к слишком новой одежде, и он действительно выглядит если не как цыган, то как купивший себе самую блестящую кожаную куртку приехавший на заработки в Германию чернорабочий поляк. В бесцеремонном замечании Невзорова на мой счет звучала ревность. Он даже не скрывал ее. Зато во всех встречах с Анпиловым он всегда показывал себя честным, радушным, открытым ко мне человеком. Мы друг другу симпатизировали. Надеюсь, что в камере Лефортовской тюрьмы будет ему чуть теплее.
Короче, меня тянуло к лидерам-героям и активным людям. Болтуны и трескучие ораторы меня не привлекали. По причине того, что тщеславие мое было удовлетворено писательской славой, я жил в их кругу с большей свободой, чем жили они. Я очень долго не видел в них соперников и потому честно был им братом и другом. Позднее я обнаружил, что часть из них уже тогда не была мне ни братьями, ни друзьями.
Кабинет
30 марта 1992 года произошла чудовищная трагедия в моей личной жизни: нападение, варварское и кровавое, на мою жену в Париже. Я оказался вынужденно привязан к беспомощной Наташе. Помимо шести ударов отверткой в лицо, один прошел в миллиметре от височной артерии, выжила она чудом, у нее была сломана в двух местах рука. В госпитале Бога ей вставили металлическую пластинку в кость, однако кость не срослась, пришлось позднее делать вторую операцию, на сей раз ей пересадили часть кости из бедра. Все мои планы оказались скомканы, я был выбит на некоторое время из борьбы. В апреле в Париж приезжал Алкснис, и я поместил его в пустой квартире Жан-Эдерн Аллиера. Вся борьба.
В мае со мной связались люди из ЛДП. «Владимир Вольфович формирует теневой кабинет и хочет предложить вам пост». Через несколько дней позвонил Архипов и повторил предложение: «Хотите, Эдуард Вениаминович, стать министром культуры?» Я сказал, что чем меньше пасут культуру сверху, тем лучше для культуры. Нет, подобный пост меня не интересует. «Тогда скажите, что вас интересует?» Подумав, я сказал, что меня интересует пост чекистский. Отец мой служил в НКВД, родился я в городе Дзержинске, поэтому. Архипов сказал, что они обсудят там все с Владимиром Вольфовичем. Они обсудили, и мой пост был утвержден. На 22 июня по адресу Суворовский бульвар, 4, назначена была пресс-конференция нового кабинета. Как я к этому относился? Не следует забывать, что я прожил за границей восемнадцать лет, и потому был отлично осведомлен об английской традиции создания оппозиционной партией теневого кабинета, читал эту традицию интересной, — дающей возможность конкретным членам оппозиционной партии критиковать квалифицированно конкретную политику конкретных министров и одновременно натаскиваться на будущее. Когда партия придет к власти, у нее будет костяк министерских структур, несколько профессионалов в соответствующих областях. Ничего достойного насмешки я в создании подобного организма в России не видел.
Ну конечно, мне хотелось войти в политику. К лету 92 года я уже знал, на что способна оппозиция Ельцину и ее лидеры, видел многие недостатки оппозиции, ее эмоциональную хаотичность, и понимал, что, сколько не давай я советов в статьях в «Советской России», советов, что делать и как делать, эти советы будут ложно истолкованы, неверно применены, короче, будут допущены ошибки. (Моя статья «Наши Ошибки» появилась в «Советской России» 16 мая 1992 года.) Лучше делать политику самому. Ни патриоты, ни коммунисты не предлагали мне ничего. Более того, я заметил, что, используя мои идеи (я начал обнаруживать свои слова, мысли, идиомы в газетных статьях, выступлениях и политике лидеров), оппозиция вовсе не спешит брать меня в свои. Никто никогда не предложил мне ни войти в состав редколлегий оппозиционных газет, ни в состав патриотических организаций. Они созывали свои «Вече», «Конгрессы», «Соборы», а меня как и не существовало. Между тем, когда я приходил на их Соборы-Вече-Конгрессы, — это ко мне бросалась толпа в первую очередь, и в таком количестве, что они могли только завидовать. Очевидно, они и завидовали.
Разумеется, и Жириновский, и Анпилов начали много раньшея, чем я. Меня еще в СССР не пускали, а у Жириновского уже была своя партия, а у Анпилова уже была его «Трудовая Россия». Однако тогда, в 1992 году, я стал замечать, что, как и эти двое: Анпилов и Жириновский, я в конечном счете чужой для оппозиционного эстаблишмента. О да, они все БОЯРЕ оппозиции шли, лезли на трибуну к Анпилову, потому что он единственный обладал БАЗОЙ — народными организациями на местах, мог в считанные дни и даже часы вывести массы на улицу. Но Анпилов тоже был изгой, не свой, его уже тогда тихо, но настойчиво стали выжимать из организаций оппозиции, героический Анпилов был слишком для них. О да, они с удовольствием печатали мои статьи, употребляя их для верчения жерновов их мельницы, мое соучастие в их газетах заставило задуматься и сменить лагерь многие сотни тысяч, если не миллионы, не очень понимающих, что происходит, ИЗБИРАТЕЛЕЙ, я приносил им пользу, но они меня не брали. Как Жириновский и Анпилов, я был не свой. По-другому, но НЕ СВОЙ.
Тут я позволю себе короткое, но нужное отступление… Избирателю, к сожалению, неведомы закулисы политики. Он в них не ходок, его туда не пускают. А жаль, потому что будущее существовало уже в прошлом, и только пряталось, невыросшее, в этих самых закулисах, но там его можно было увидеть уже в начале 92 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56