— Ты продолжай, продолжай, — кивнул он Дохлому.
— Так а чего продолжать-то? Я их вычислил, короче. Все сделал...
— Так ты заранее знал о том, что Димку похитят?
— Да откуда мне знать, Настя, ты чего? Совсем у тебя крыша не на месте. Глаза-то во какие. — Он развел руками. — Тебе бы полечиться немножко... Ничего я не знал. Я твой телефон вместо музыки три дня слушал. И этих козлов. — Он снова кивнул в коридор. — Вы же все, хреновы конспираторы, болтаете о таких вещах, за которые... не знаю, что делают.
— Пистолет где? — вдруг спросил Николай Егорович у Насти.
— Пистолет... — Она задумалась. — У меня его выбили... Эта девчонка... каратистка... Не знаю. Там где-то.
— Это нехорошо, — сказал Николай Егорович. — Нехорошо.
— Так я в перчатках же была, — сказала Настя. Она вышла в прихожую и вынесла тонкие нитяные черные перчатки.
— Стильность нас спасет, — сказал Дохлый. — А что за пистолет?
— Тот самый, из которого ваша начальница подстрелила Сухого, — проговорил Николай Егорович. — И замочила того молодого урода у метро.
— Как — замочила?.. — Дохлый даже встал. — Настя?
— А ты что думал, мы тут в игрушки играем? — зло спросила Настя. — Так нет. Все серьезно.
— Да уж, — покачал головой Барракуда. — По-взрослому...
— Вот что, ребятки. — Николай Егорович хлопнул себя ладонями по коленям. — Пора мне. Старый я, набегался сегодня уже. Пора мне поспать малость. И вот что я вам скажу напоследок. Сидите тише воды ниже травы. Когда все успокоится, я дам знать. А вообще... Я не спрашиваю у вас, где ваш миллион. Он все равно, где бы ни лежал, фактически мой. Но я его забирать у вас не буду. Я предлагаю вам вместе поработать. Мне нужны свежие силы и...
— Нетрадиционные решения, — пробормотал Дохлый.
— Предложение, от которого невозможно отказаться, — так же мрачно, как прежде, прокомментировал Барракуда.
— Все правильно, — продолжил Николай Егорович. — Все верно. Теперь вы поняли, кто в этом городе сильней? Не эти. — Он махнул рукой на Сухого. — И не те, — последовал неопределенный жест в сторону окна. — Вы мне будете отстегивать столько же, сколько и им. А я буду вам время от времени работенку подкидывать. Не бойтесь, работенка будет по вашему профилю. Вы же хоть и крутые ребята, — он улыбнулся, — а все равно даже еще не фраера. Мелочь вы пока, внимания недостойная. И это хорошо. Вот на этом мы и будем работать.
— Мы? — спросила Настя.
— Мы. Вместе.
— Я работаю одна, — сказала Настя и встала. — Только одна.
— Вот это мне в тебе и нравится, — улыбнувшись, кивнул Николай Егорович. — Еще тогда, в лесу, когда вас грохнуть хотели, вы мне приглянулись...
Настя опустилась на табурет.
— Только не думайте, что я Турка замочил от любви большой к вашей конторе. У меня к нему личные счеты были. А я по счетам получаю. Ну все. Работайте спокойно. Не буду мешать. — Он замолчал, потом вдруг, словно вспомнив важную вещь, снова посмотрел на всех и сказал:
— Что деньги? Деньги — тлен. Люди — вот наше главное богатство... Ладно, пошел я. Мне еще собаку выгуливать...
— А с этим что? — спросил Дохлый, кивнув на Сухого, который, казалось, дремал.
— Да заберу, заберу, вам не поднять...
Он с неожиданной легкостью взвалил на плечи Сухого и скрылся за дверью. Словно и не было никого и ничего. Только пятна крови на линолеуме.
— Так деньги у тебя? — тихо спросила Настя у Макса.
— Ну а где же...
— Все?
— Почти. Кое-что мне пришлось потратить.
— Сколько?
— Тысяч двадцать...
— Сколько?!
— Настя, я сейчас все объясню.
* * *
Преснику все-таки определенно везло. Он заехал в офис, взял кое-что из документов, несколько дискет и компакт-дисков с информацией, позвонил в кассы аэропорта, где у него тоже были свои люди.
Никто — ни секретарша Ирочка, ни пара следаков, болтавшихся с утра по конторе — не догадывался о намерениях патрона. Сам еще не веря тому, что освобождается от всех агентских дел, майор отправился в аэропорт.
Приехав туда, он, поднимаясь по трапу самолета, чертыхнулся — все никак не могут в Расеи приличный аэропорт сделать, с коридорами, ведущими из здания вокзала прямо в салон самолета...
«Да черт с ним! — подумал он. — Недолго осталось торчать на благословенной родине».
Когда самолет сделал посадку в Шенноне, он пошел в бар, выпил три рюмки водки и две большие кружки портера. Час стоянки пролетел незаметно, и, вернувшись в салон, Пресник заснул счастливым, глубоким сном, стирающим все неприятные впечатления последних дней.
Через несколько часов он уже шел по Сорок Второй, радуясь ей и не узнавая хорошо знакомую улицу. К удивлению майора, не было на ней прежней грязноты, позакрывались дешевые бордельчики, кинотеатры; улицу вычистили от «черных» магазинчиков, торгующих оружием, порнухой и — из-под прилавка — наркотой...
Он, не очень любивший холодный блеск Даунтауна, отметил, что американская пафосность, замешанная на деньгах, которыми япошки заваливали Манхэттен, скупая здесь квартал за кварталом, явно захватывает все новые и новые районы Большого Яблока. А жаль. Жаль, что уходит такая интересная, порочная и веселая жизнь вверх, к Централ-парку и дальше, чуть ли не до самого Гарлема.
Ну, да ничего. Он поехал в Виллидж и весь вечер гулял по узким улицам среди художественных галерей, ночных клубов, пробирался сквозь толпы модных, стильных молодых людей, и тяжесть российской жизни постепенно отпускала его. Он физически ощущал, как с плеч сваливается по частям постылый груз забот, страха и суетности.
Переночевав в хорошем отеле на углу Сороковой и Шестой, майор с утра отправился в банк. Он хотел ликвидировать свой счет, перевести его в другое место, чтобы совсем обрубить все концы...
* * *
Из больницы они поехали в аэропорт. Димка приходил в себя, кризис миновал, правда, переливание крови ему все же пришлось сделать. Заражение едва-едва не достало его, но больница, куда Николай Егорович определил их друга, была действительно хорошей. Врачи, которым, судя по всему, хорошо заплатили, делали свое дело толково.
Встречали Куза.
Настя смотрела, как он проходит таможенный контроль — багажа у него прибавилось. Уезжал Куз с одной сумочкой, теперь у него был большой, по всей видимости, тяжелый черный чемодан, правда какого-то потасканного вида.
Уже сидя в их «вольво», Куз, улыбаясь, начал рассказывать о том, как классно он провел время в Нью-Арке, как там тихо и славно, какие милые люди подарили ему ноутбук и еще кучу всего... Деньги, выданные Настей, он практически не потратил, положил на счет. Куз вытащил из кармана кредитную карточку и показал Насте:
— Вот. Я теперь полноценный белый человек...
— Давайте-ка в банк заедем, — сказал Дохлый.
— В какой? Зачем? — удивилась Настя. Она еще не рассказывала Марку об ужасах, случившихся здесь в его отсутствие. Не хотела портить ему настроение.
— В любой крупный. Где есть «Вестерн-Юнион».
Настя подняла брови, но спорить с Дохлым не стала. Он, правда, так и не объяснил толком, куда потратил двадцать тысяч долларов, обещав рассказать через некоторое время. Она ждала. Ей было не жалко этих денег, но все-таки...
— Зайдите, Марк Аронович, — сказал Дохлый, когда они остановились возле «Невского Паласа», — пусть проверят ваш счет...
Куз вышел через полчаса. Все это время они сидели в машине почти молча. Все трое чувствовали страшную усталость от пережитого и в то же время странный подъем сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Так а чего продолжать-то? Я их вычислил, короче. Все сделал...
— Так ты заранее знал о том, что Димку похитят?
— Да откуда мне знать, Настя, ты чего? Совсем у тебя крыша не на месте. Глаза-то во какие. — Он развел руками. — Тебе бы полечиться немножко... Ничего я не знал. Я твой телефон вместо музыки три дня слушал. И этих козлов. — Он снова кивнул в коридор. — Вы же все, хреновы конспираторы, болтаете о таких вещах, за которые... не знаю, что делают.
— Пистолет где? — вдруг спросил Николай Егорович у Насти.
— Пистолет... — Она задумалась. — У меня его выбили... Эта девчонка... каратистка... Не знаю. Там где-то.
— Это нехорошо, — сказал Николай Егорович. — Нехорошо.
— Так я в перчатках же была, — сказала Настя. Она вышла в прихожую и вынесла тонкие нитяные черные перчатки.
— Стильность нас спасет, — сказал Дохлый. — А что за пистолет?
— Тот самый, из которого ваша начальница подстрелила Сухого, — проговорил Николай Егорович. — И замочила того молодого урода у метро.
— Как — замочила?.. — Дохлый даже встал. — Настя?
— А ты что думал, мы тут в игрушки играем? — зло спросила Настя. — Так нет. Все серьезно.
— Да уж, — покачал головой Барракуда. — По-взрослому...
— Вот что, ребятки. — Николай Егорович хлопнул себя ладонями по коленям. — Пора мне. Старый я, набегался сегодня уже. Пора мне поспать малость. И вот что я вам скажу напоследок. Сидите тише воды ниже травы. Когда все успокоится, я дам знать. А вообще... Я не спрашиваю у вас, где ваш миллион. Он все равно, где бы ни лежал, фактически мой. Но я его забирать у вас не буду. Я предлагаю вам вместе поработать. Мне нужны свежие силы и...
— Нетрадиционные решения, — пробормотал Дохлый.
— Предложение, от которого невозможно отказаться, — так же мрачно, как прежде, прокомментировал Барракуда.
— Все правильно, — продолжил Николай Егорович. — Все верно. Теперь вы поняли, кто в этом городе сильней? Не эти. — Он махнул рукой на Сухого. — И не те, — последовал неопределенный жест в сторону окна. — Вы мне будете отстегивать столько же, сколько и им. А я буду вам время от времени работенку подкидывать. Не бойтесь, работенка будет по вашему профилю. Вы же хоть и крутые ребята, — он улыбнулся, — а все равно даже еще не фраера. Мелочь вы пока, внимания недостойная. И это хорошо. Вот на этом мы и будем работать.
— Мы? — спросила Настя.
— Мы. Вместе.
— Я работаю одна, — сказала Настя и встала. — Только одна.
— Вот это мне в тебе и нравится, — улыбнувшись, кивнул Николай Егорович. — Еще тогда, в лесу, когда вас грохнуть хотели, вы мне приглянулись...
Настя опустилась на табурет.
— Только не думайте, что я Турка замочил от любви большой к вашей конторе. У меня к нему личные счеты были. А я по счетам получаю. Ну все. Работайте спокойно. Не буду мешать. — Он замолчал, потом вдруг, словно вспомнив важную вещь, снова посмотрел на всех и сказал:
— Что деньги? Деньги — тлен. Люди — вот наше главное богатство... Ладно, пошел я. Мне еще собаку выгуливать...
— А с этим что? — спросил Дохлый, кивнув на Сухого, который, казалось, дремал.
— Да заберу, заберу, вам не поднять...
Он с неожиданной легкостью взвалил на плечи Сухого и скрылся за дверью. Словно и не было никого и ничего. Только пятна крови на линолеуме.
— Так деньги у тебя? — тихо спросила Настя у Макса.
— Ну а где же...
— Все?
— Почти. Кое-что мне пришлось потратить.
— Сколько?
— Тысяч двадцать...
— Сколько?!
— Настя, я сейчас все объясню.
* * *
Преснику все-таки определенно везло. Он заехал в офис, взял кое-что из документов, несколько дискет и компакт-дисков с информацией, позвонил в кассы аэропорта, где у него тоже были свои люди.
Никто — ни секретарша Ирочка, ни пара следаков, болтавшихся с утра по конторе — не догадывался о намерениях патрона. Сам еще не веря тому, что освобождается от всех агентских дел, майор отправился в аэропорт.
Приехав туда, он, поднимаясь по трапу самолета, чертыхнулся — все никак не могут в Расеи приличный аэропорт сделать, с коридорами, ведущими из здания вокзала прямо в салон самолета...
«Да черт с ним! — подумал он. — Недолго осталось торчать на благословенной родине».
Когда самолет сделал посадку в Шенноне, он пошел в бар, выпил три рюмки водки и две большие кружки портера. Час стоянки пролетел незаметно, и, вернувшись в салон, Пресник заснул счастливым, глубоким сном, стирающим все неприятные впечатления последних дней.
Через несколько часов он уже шел по Сорок Второй, радуясь ей и не узнавая хорошо знакомую улицу. К удивлению майора, не было на ней прежней грязноты, позакрывались дешевые бордельчики, кинотеатры; улицу вычистили от «черных» магазинчиков, торгующих оружием, порнухой и — из-под прилавка — наркотой...
Он, не очень любивший холодный блеск Даунтауна, отметил, что американская пафосность, замешанная на деньгах, которыми япошки заваливали Манхэттен, скупая здесь квартал за кварталом, явно захватывает все новые и новые районы Большого Яблока. А жаль. Жаль, что уходит такая интересная, порочная и веселая жизнь вверх, к Централ-парку и дальше, чуть ли не до самого Гарлема.
Ну, да ничего. Он поехал в Виллидж и весь вечер гулял по узким улицам среди художественных галерей, ночных клубов, пробирался сквозь толпы модных, стильных молодых людей, и тяжесть российской жизни постепенно отпускала его. Он физически ощущал, как с плеч сваливается по частям постылый груз забот, страха и суетности.
Переночевав в хорошем отеле на углу Сороковой и Шестой, майор с утра отправился в банк. Он хотел ликвидировать свой счет, перевести его в другое место, чтобы совсем обрубить все концы...
* * *
Из больницы они поехали в аэропорт. Димка приходил в себя, кризис миновал, правда, переливание крови ему все же пришлось сделать. Заражение едва-едва не достало его, но больница, куда Николай Егорович определил их друга, была действительно хорошей. Врачи, которым, судя по всему, хорошо заплатили, делали свое дело толково.
Встречали Куза.
Настя смотрела, как он проходит таможенный контроль — багажа у него прибавилось. Уезжал Куз с одной сумочкой, теперь у него был большой, по всей видимости, тяжелый черный чемодан, правда какого-то потасканного вида.
Уже сидя в их «вольво», Куз, улыбаясь, начал рассказывать о том, как классно он провел время в Нью-Арке, как там тихо и славно, какие милые люди подарили ему ноутбук и еще кучу всего... Деньги, выданные Настей, он практически не потратил, положил на счет. Куз вытащил из кармана кредитную карточку и показал Насте:
— Вот. Я теперь полноценный белый человек...
— Давайте-ка в банк заедем, — сказал Дохлый.
— В какой? Зачем? — удивилась Настя. Она еще не рассказывала Марку об ужасах, случившихся здесь в его отсутствие. Не хотела портить ему настроение.
— В любой крупный. Где есть «Вестерн-Юнион».
Настя подняла брови, но спорить с Дохлым не стала. Он, правда, так и не объяснил толком, куда потратил двадцать тысяч долларов, обещав рассказать через некоторое время. Она ждала. Ей было не жалко этих денег, но все-таки...
— Зайдите, Марк Аронович, — сказал Дохлый, когда они остановились возле «Невского Паласа», — пусть проверят ваш счет...
Куз вышел через полчаса. Все это время они сидели в машине почти молча. Все трое чувствовали страшную усталость от пережитого и в то же время странный подъем сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86