Я сказала слугам, что ты хочешь попрощаться со своей сестрой.
Это было неосторожно, но у меня язык не повернулся возразить ей. Как только мы подъехали к ферме, она бросилась на кухню, выхватила своего сыночка из деревянной колыбели, прижала к себе и осыпала крошечное личико поцелуями. Я едва удержалась от слез! «Посмотри на него, Доркас, — воскликнула она, — как он прекрасно выглядит! Смотри, он мне улыбается! О Вейн, Вейн, как я люблю тебя, мое сокровище!»
В этот момент бедняжка, что был у меня на руках, заплакал. Я поглядела, сравнивая двух малышей одной матери, и — да простит меня Господь! — дурная мысль пришла мне в голову. Я твердо знала, будто кто мне сказал, что младенцу, лежавшему у меня на руках, жить осталось недолго. Дни его сочтены. Я знала, что никакой уход, никакие деньги не удержат его на этом свете. Я шепотом сказала своей хозяйке, что удумала. И теперь вижу, как она на меня поглядела: сначала с ужасом, а потом с надеждой и радостью, которые изменили ее лицо прямо у меня на глазах.
— О Доркас! — только она и вымолвила. Мы рассказали обо всем моей сестре, и она поклялась всем, что есть святого, не говорить об этом ни единой живой душе. Поменять покрывальца было минутным делом. Поменять одежду было невозможно — мастер Вейн оказался раза в два, а то и боль-ше, крупнее своего бедного сводного братца. Когда миледи возвращалась в карету, она шла бодрым шагом, глаза ее сияли; она собственноручно несла мастера Вейна. Его она не доверила и мне.
Когда мы прибыли в Бат, трудно было сделать так, чтобы его милость ничего не заподозрил. Может, нам бы это и не удалось, если бы по делам, связанным с поместьем, милорду не пришлось вернуться в замок. То короткое время, что он был в Бате, мы исхитрились удержать его в неведении: всякий раз, когда его милость желал видеть младенца, я говорила, что он спит, и его ни в коем случае нельзя тревожить.
Из Бата мы вернулись через несколько месяцев. Неоднократно хозяйка моя писала его милости, что воздух и перемена климата сотворили чудо, и теперь малыш вырос и окреп.
И хозяйка моя тоже чувствовала себя гораздо лучше во всех отношениях. Даже печальное известие о том, что второй ее сын умер через неделю после нашего отъезда, не могло омрачить радости, какую она чувствовала, прижимая к себе дитя мистера Ройда.
Вот и весь мой рассказ, милорд. Если моя хозяйка и поступила дурно, винить в этом нужно не ее, а меня. Господь мне судья; я сделала тогда, как лучше для хозяйки — потому что я служила ей, как служу сейчас, и буду служить всегда.
Доркас закончила рассказ и прикрыла глаза руками. Она не плакала, но Каролине показалось, что она трет глаза, словно они у нее болят. В продолжение всего рассказа она неотрывно смотрела на лорда Милборна. Он же теперь снова сел прямо и, помолчав немного, очень мягко произнес:
— Благодарю вас, Доркас.
Затем он взглянул на мистера Уорлингема.
— Я думаю, что ваше утверждение доказано, сэр, — коротко сказал он, — но я обвиняю вас в убийстве мальчика-грума, ранее находившегося у вас в услужении, с намерением скрыть это и переложить вину на невинного человека. За вами сохраняется право защиты. Он повернулся к констеблю:
— Констебль, с помощью присутствующих здесь полицейских сыщиков препроводите этого джентльмена и его слугу Джексона в Мейдстонскую тюрьму до суда, который состоится в назначенное время.
Констебль, слушавший разбирательство дела с раскрытым ртом, вытянулся:
— Будет исполнено!
Лорд Милборн перевел взгляд на Гидеона и его отца:
— Вы оба потребуетесь для дачи показаний в суде, — сказал он. — В должное время вам сообщат, куда и когда необходимо явиться. Вы должны оставаться здесь и до тех пор никуда не уезжать. Вам понятно?
— Да, милорд!
Они поклонились, после чего лорд Милборн поднялся.
Каролина тоже встала и с удивлением заметила, что Доркас по-прежнему не сводит глаз с лорда Милборна. Он повернулся, и на его лицо упал свет. Доркас широко раскрыла глаза, и что-то быстро спросила. Каролина не разобрала, что именно, но лорд Милборн, видимо, понял, так как кивнул головой.
— Да, Доркас, — ответил он.
Женщина издала восклицание и всплеснула руками, но лорд Милборн, повернувшись к Каролине, сказал:
— Дорогая, проводи меня к вдовствующей леди Брикон. Мне нужно с ней поговорить.
— Идемте, дядя Френсис, — ответила Каролина и через холл повела его по лестнице наверх.
Она полагала, что лорд Милборн собирается осторожно сообщить леди Брикон, что тайна, которую она хранила столько лет, раскрыта, и теперь известно, кто такой Вейн на самом деле. Но, поднимаясь по лестнице, Каролина думала только об одном: Вейн больше не пленник! Он свободен, свободен от всех ужасов, терзавших и преследовавших его, свободен от Кэсси, свободен от страха сойти с ума!
Вейн свободен! Весь мир для Каролины засиял радужными красками. Пусть он беден и нет у него титула, но самое главное — он богат всем остальным. Разве здравый рассудок и крепкое здоровье не дороже всех богатств на свете? Что значит все это в сравнении с тем, что они могут принадлежать друг другу по-настоящему, как муж и жена, что они могут иметь детей, ничего не опасаясь, и что теперь ничто не омрачает их любовь, не угрожает ей?
Сердце Каролины пело, глаза сияли, словно звезды. Она не могла найти слов, чтобы заговорить с лордом Милборном, но чувствовала, что он, должно быть, понимает и молчит из сочувствия.
Они свернули в коридор, который вел к комнате леди Брикон, и вдруг услышали за собой шаги. К своему удивлению, Каролина увидела, что бежит Доркас — неуклюже, но быстро; чепчик и передник у нее сбились на сторону, по щекам текли слезы. Не говоря ни слова, она пробежала мимо Каролины и лорда Милборна и без стука ворвалась в комнату леди Брикон.
Встревожившись, думая, что Доркас, должно быть, помешалась, Каролина поспешила за ней следом и увидела, как служанка бросилась на колени у постели и воскликнула:
— О миледи, он жив! Мистер Ройд… жив! Ох, миледи, миледи!
Леди Брикон вдруг села и протянула руки к Доркас, но одновременно с этим она повернулась и на пороге увидела лорда Милборна. Она долго и пристально смотрела на него.
В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь рыданиями Доркас. Леди Брикон побледнела, побледнела так сильно, что Каролине показалось, будто она вот-вот упадет в обморок.
Лорд Милборн прошел вперед и взял ее руки в свои.
— Это я, Маргарет, — произнес он.
Леди Брикон вскрикнула — это был крик радости и удивления. На глаза Каролины навернулись слезы, и лишь сквозь ослепившую ее пелену она видела, как лорд Милборн поднес обе руки леди Брикон к губам и держал их с таким видом, словно никогда уже не отпустит.
Затем она увидела, что леди Брикон не падает в обморок, а улыбается, и глаза у нее блестят. В смущении, чувствуя, что сейчас она здесь лишняя, Каролина хотела выйти из комнаты, но в тот момент, когда она уже была у двери, лорд Милборн поднял голову и остановил ее.
— Каролина, не уходи, — сказал он. — Ты слышала уже многое, так что должна дослушать до конца. И вы тоже, Доркас, — добавил он доброжелательно, глядя на пожилую женщину, вытирающую глаза краешком передника.
— Френсис, милый Френсис, — тихо проговорила леди Брикон, — это действительно ты?
— Да, дорогая моя, это я. О Маргарет, если б ты только знала, что я пережил за все эти годы, когда не мог разыскать тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Это было неосторожно, но у меня язык не повернулся возразить ей. Как только мы подъехали к ферме, она бросилась на кухню, выхватила своего сыночка из деревянной колыбели, прижала к себе и осыпала крошечное личико поцелуями. Я едва удержалась от слез! «Посмотри на него, Доркас, — воскликнула она, — как он прекрасно выглядит! Смотри, он мне улыбается! О Вейн, Вейн, как я люблю тебя, мое сокровище!»
В этот момент бедняжка, что был у меня на руках, заплакал. Я поглядела, сравнивая двух малышей одной матери, и — да простит меня Господь! — дурная мысль пришла мне в голову. Я твердо знала, будто кто мне сказал, что младенцу, лежавшему у меня на руках, жить осталось недолго. Дни его сочтены. Я знала, что никакой уход, никакие деньги не удержат его на этом свете. Я шепотом сказала своей хозяйке, что удумала. И теперь вижу, как она на меня поглядела: сначала с ужасом, а потом с надеждой и радостью, которые изменили ее лицо прямо у меня на глазах.
— О Доркас! — только она и вымолвила. Мы рассказали обо всем моей сестре, и она поклялась всем, что есть святого, не говорить об этом ни единой живой душе. Поменять покрывальца было минутным делом. Поменять одежду было невозможно — мастер Вейн оказался раза в два, а то и боль-ше, крупнее своего бедного сводного братца. Когда миледи возвращалась в карету, она шла бодрым шагом, глаза ее сияли; она собственноручно несла мастера Вейна. Его она не доверила и мне.
Когда мы прибыли в Бат, трудно было сделать так, чтобы его милость ничего не заподозрил. Может, нам бы это и не удалось, если бы по делам, связанным с поместьем, милорду не пришлось вернуться в замок. То короткое время, что он был в Бате, мы исхитрились удержать его в неведении: всякий раз, когда его милость желал видеть младенца, я говорила, что он спит, и его ни в коем случае нельзя тревожить.
Из Бата мы вернулись через несколько месяцев. Неоднократно хозяйка моя писала его милости, что воздух и перемена климата сотворили чудо, и теперь малыш вырос и окреп.
И хозяйка моя тоже чувствовала себя гораздо лучше во всех отношениях. Даже печальное известие о том, что второй ее сын умер через неделю после нашего отъезда, не могло омрачить радости, какую она чувствовала, прижимая к себе дитя мистера Ройда.
Вот и весь мой рассказ, милорд. Если моя хозяйка и поступила дурно, винить в этом нужно не ее, а меня. Господь мне судья; я сделала тогда, как лучше для хозяйки — потому что я служила ей, как служу сейчас, и буду служить всегда.
Доркас закончила рассказ и прикрыла глаза руками. Она не плакала, но Каролине показалось, что она трет глаза, словно они у нее болят. В продолжение всего рассказа она неотрывно смотрела на лорда Милборна. Он же теперь снова сел прямо и, помолчав немного, очень мягко произнес:
— Благодарю вас, Доркас.
Затем он взглянул на мистера Уорлингема.
— Я думаю, что ваше утверждение доказано, сэр, — коротко сказал он, — но я обвиняю вас в убийстве мальчика-грума, ранее находившегося у вас в услужении, с намерением скрыть это и переложить вину на невинного человека. За вами сохраняется право защиты. Он повернулся к констеблю:
— Констебль, с помощью присутствующих здесь полицейских сыщиков препроводите этого джентльмена и его слугу Джексона в Мейдстонскую тюрьму до суда, который состоится в назначенное время.
Констебль, слушавший разбирательство дела с раскрытым ртом, вытянулся:
— Будет исполнено!
Лорд Милборн перевел взгляд на Гидеона и его отца:
— Вы оба потребуетесь для дачи показаний в суде, — сказал он. — В должное время вам сообщат, куда и когда необходимо явиться. Вы должны оставаться здесь и до тех пор никуда не уезжать. Вам понятно?
— Да, милорд!
Они поклонились, после чего лорд Милборн поднялся.
Каролина тоже встала и с удивлением заметила, что Доркас по-прежнему не сводит глаз с лорда Милборна. Он повернулся, и на его лицо упал свет. Доркас широко раскрыла глаза, и что-то быстро спросила. Каролина не разобрала, что именно, но лорд Милборн, видимо, понял, так как кивнул головой.
— Да, Доркас, — ответил он.
Женщина издала восклицание и всплеснула руками, но лорд Милборн, повернувшись к Каролине, сказал:
— Дорогая, проводи меня к вдовствующей леди Брикон. Мне нужно с ней поговорить.
— Идемте, дядя Френсис, — ответила Каролина и через холл повела его по лестнице наверх.
Она полагала, что лорд Милборн собирается осторожно сообщить леди Брикон, что тайна, которую она хранила столько лет, раскрыта, и теперь известно, кто такой Вейн на самом деле. Но, поднимаясь по лестнице, Каролина думала только об одном: Вейн больше не пленник! Он свободен, свободен от всех ужасов, терзавших и преследовавших его, свободен от Кэсси, свободен от страха сойти с ума!
Вейн свободен! Весь мир для Каролины засиял радужными красками. Пусть он беден и нет у него титула, но самое главное — он богат всем остальным. Разве здравый рассудок и крепкое здоровье не дороже всех богатств на свете? Что значит все это в сравнении с тем, что они могут принадлежать друг другу по-настоящему, как муж и жена, что они могут иметь детей, ничего не опасаясь, и что теперь ничто не омрачает их любовь, не угрожает ей?
Сердце Каролины пело, глаза сияли, словно звезды. Она не могла найти слов, чтобы заговорить с лордом Милборном, но чувствовала, что он, должно быть, понимает и молчит из сочувствия.
Они свернули в коридор, который вел к комнате леди Брикон, и вдруг услышали за собой шаги. К своему удивлению, Каролина увидела, что бежит Доркас — неуклюже, но быстро; чепчик и передник у нее сбились на сторону, по щекам текли слезы. Не говоря ни слова, она пробежала мимо Каролины и лорда Милборна и без стука ворвалась в комнату леди Брикон.
Встревожившись, думая, что Доркас, должно быть, помешалась, Каролина поспешила за ней следом и увидела, как служанка бросилась на колени у постели и воскликнула:
— О миледи, он жив! Мистер Ройд… жив! Ох, миледи, миледи!
Леди Брикон вдруг села и протянула руки к Доркас, но одновременно с этим она повернулась и на пороге увидела лорда Милборна. Она долго и пристально смотрела на него.
В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь рыданиями Доркас. Леди Брикон побледнела, побледнела так сильно, что Каролине показалось, будто она вот-вот упадет в обморок.
Лорд Милборн прошел вперед и взял ее руки в свои.
— Это я, Маргарет, — произнес он.
Леди Брикон вскрикнула — это был крик радости и удивления. На глаза Каролины навернулись слезы, и лишь сквозь ослепившую ее пелену она видела, как лорд Милборн поднес обе руки леди Брикон к губам и держал их с таким видом, словно никогда уже не отпустит.
Затем она увидела, что леди Брикон не падает в обморок, а улыбается, и глаза у нее блестят. В смущении, чувствуя, что сейчас она здесь лишняя, Каролина хотела выйти из комнаты, но в тот момент, когда она уже была у двери, лорд Милборн поднял голову и остановил ее.
— Каролина, не уходи, — сказал он. — Ты слышала уже многое, так что должна дослушать до конца. И вы тоже, Доркас, — добавил он доброжелательно, глядя на пожилую женщину, вытирающую глаза краешком передника.
— Френсис, милый Френсис, — тихо проговорила леди Брикон, — это действительно ты?
— Да, дорогая моя, это я. О Маргарет, если б ты только знала, что я пережил за все эти годы, когда не мог разыскать тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77