— Мы скоро это выясним. Излишне говорить, что Хиггинс, как и вы, полон опасений и пребывает в самом мрачном состоянии духа!
Оливия с трудом подавила в себе желание предложить герцогу отложить поездку до завтра, а еще лучше дня на три-четыре. Что проку увиливать? Надо прыгать с головой в холодную воду, как сказал бы ее отец, и попытаться выплыть на берег.
Карета ждала их у крыльца. Это была парадная карета, которую Оливия хорошо знала. Покойный герцог всегда ей пользовался для торжественных выездов. Она была запряжена парой лошадей, которые были в конюшнях Чэда еще до того, как Джерри и Тони принялись их пополнять по своему усмотрению. Мысленно Оливия поблагодарила Грэйвза за то, что он не стал запрягать в карету новых лошадей, что позволило избежать дополнительных вопросов герцога. Оливия забралась в карету, герцог сел рядом с ней. Лакей укутал их ноги легким ковровым пологом. Девушка ожидала, что вот сейчас герцог спросит ее, куда им ехать сначала. Но, очевидно, кучер уже получил соответствующие указания. Карета тронулась. Они выехали за ворота и направились не в сторону деревни, как думала Оливия, а поехали через парк к церкви. Церковь была старинной, построена почти одновременно с замком. За оградой, несколько поодаль от храма, стоял дом священника. Он сейчас разительно отличался от того заброшенного и полуразрушенного сооружения, каковым предстал перед глазами герцога по его приезде в Чэд. Крыша была покрыта заново, окна застеклены, рамы и двери выкрашены свежей краской. Дом имел вполне пристойный и жилой вид. Герцог молча глянул на него, и они поехали дальше. Оливия тоже молчала и смотрела вперед на дорогу. Старые деревья, окаймлявшие ее, сомкнули свои кроны и образовали сплошной зеленый коридор. Между деревьями Оливия различала стайки оленей, спокойно пасущихся на лужайках парка. Эти мирные и прекрасные картины живой природы наполняли душу покоем и умиротворенностью.
Дорога сделала поворот, и перед ними предстала величественная панорама Чэда. Солнце сверкало в многочисленных окнах замка, делая его сказочным. И хотя Оливии с детства был знаком каждый его камень, всякий раз она радовалась и восторгалась при созерцании всей этой красоты. Стайка белых голубей выпорхнула из-под крыши и, покружившись, уселась на полянке перед замком.
Оливия решила про себя, что это доброе предзнаменование и, быть может, все обойдется. Они подъехали ближе. Впереди заблестела гладь озера. Стая лебедей грациозно скользила по водной поверхности, казавшейся синей-синей от отражавшегося в нем неба.
Герцог молчал.
— Неужели сердце его остается бесчувственным ко всей этой красоте? — подумала про себя Оливия. — У него самый прекрасный дом в мире. Ему бы радоваться, да наслаждаться жизнью!
Карета подъехала к высокому парадному крыльцу. Ступеньки были устланы алым ковром, у входа их ждали два лакея.
Поездка была довольно странной. Они не заехали ни в деревню, ни на шахту, не побывали в конюшнях, и герцог никак не прокомментировал то, что он увидел возле церкви. Все это казалось зловещим для Оливии, и страх ее еще более возрос.
— Сейчас он разделается за все! — с ужасом думала она, медленно поднимаясь по ступенькам крыльца. Она улыбнулась вышедшему к ним навстречу Аптону. Улыбка, впрочем, была довольно жалкой.
— Доброе утро, мисс Оливия! — радостно приветствовал он. — Добро пожаловать в Чэд, — сказал он, обращаясь к герцогу. — Рады вас видеть в добром здравии, милорд!
— Благодарю вас! — кратко ответил герцог. Аптон сопровождал их, шествуя впереди. Он открыл дверь в гостиную. Почему-то Оливия предполагала, что весь их разговор я должен произойти в кабинете, строгая официальность которого больше всего отвечала предмету их предполагаемой беседы.
Гостиная утопала в цветах. Они стояли повсюду — на столах, в роскошных напольных вазах. Окна были открыты. Хрустальные люстры и канделябры искрились в лучах солнечного света. Золотые зайчики лучей, отражаясь в зеркалах, скользили по стенам и потолку. И в этом великолепии Оливия ощутила себя еще более одинокой и беззащитной. Она подошла к камину и, пытаясь скрыть волнение, повернулась к герцогу спиной. Он стал рядом. Каково же было удивление Оливии, когда она заметила, как Аптон наполняет два фужера шампанским, стоявшим рядом на низеньком д столике в серебряном ведерке. Дворецкий поставил фужеры на серебряный поднос и подошел к Оливии. Она взяла фужер дро жащей рукой. Герцог присоединился к ней и, когда Аптон вышел, сказал:
— Я снова дома, и вы можете повторить свой тост, который произнесли позапрошлым вечером, когда мы ужинали вместе.
Оливия с изумлением взглянула на него. Он заговорил с ней впервые с тех пор, как они выехали из Грин Гэйблза. Но она ожидала от него совсем других слов и поэтому, запинаясь от волнения, тихо ответила:
— Вы… же знаете… я желаю вам… только счастья!
— О, счастье — это слишком огромная вещь, чтобы получить его так просто!
Оливия отпила глоток шампанского, надеясь, что это придаст ей храбрости.
— У вас… есть все… чтобы быть счастливым!
— Под этим «все» вы, конечно, прежде всего имеете в виду мои материальные владения?
Опять он говорил как-то странно! Нет, Оливия ждала от него совсем-совсем других слов. Нервозность ее еще усилилась. Она молча поставила фужер на столик и отошла к окну. В саду кипела своя беззаботная и веселая жизнь — щебетали птицы, над цветами жужжали пчелы, ярко светило солнце. Герцог приблизился к ней и стал сзади. Некоторое время они молчали, любуясь красотой летнего дня.
— Если бы я даже был властелином всего, что вижу сейчас, то был бы я счастлив при этом? Сомневаюсь.
— Но почему? У вас есть все… все, что нужно, чтобы быть счастливым, и для ума… и для сердца.
На последнем слове она споткнулась. Как объяснить ему, что такое чувство благодарности, когда люди служат тебе не только ради денег.
— Вот этого я и хочу больше всего на свете! — неожиданно сказал он.
Она вскрикнула от удивления, смешанного с испугом.
— К-как вы узнали… о чем… я думаю?
— Просто я читаю ваши мысли, вот и все.
— Но… но вы не должны… делать этого!
— Почему нет?
— Потому что… мысли — это личное дело каждого!
— Ваши мысли… доступны мне. И они уже не принадлежат только вам. Я знаю все, о чем вы думали, ужиная со мной тогда, у себя дома, и о чем размышляли f сегодня по дороге сюда.
Оливия вспыхнула и прижала ладони к горящим щекам. Затем она машинально |начала развязывать шляпу и, сняв ее, бросила в кресло.
Она уставилась невидящим взглядом в сад.
— Но… если это правда, то вы должны знать, как… я желаю вам счастья в Чэде… и хочу, чтобы вы полюбили его так, как… я люблю его с самого детства.
Герцог не произнес ни слова, и Оливия испугалась, что она сказала что-то не то. Помолчав еще немного, он мягко произнес:
— Оливия, я хочу спросить вас об одной вещи. И пожалуйста, скажите мне правду.
— Конечно! Я… всегда говорю… правду!
— Тогда посмотрите мне в глаза!
Оливия молча повиновалась. Взглянув ему в глаза, она увидела в них какое-то странное и непонятное выражение.
— Скажите мне, почему вы спасли меня и не дали мне умереть?
«Что за дикий вопрос», — мелькнуло у нее в голове. Но прежде, чем она нашла слова для ответа, она уже знала его. Сердце подсказало ей правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28